Дорога в Израиль. Глава 2

Варшава 1934 г.
В тот же день, что и в доме Эрика Вайса, отмечался день рождения Руфи Беркович, дочери портного Берковича, которой тоже исполнялось 17 лет. Стол был намного скромней, чем у Вайсов, зато приглашённые веселились от души. Во-первых, потому что собрались одни евреи. Во-вторых, потому что Менахем Беркович отец Руфи пользовался уважением общины, как набожный и честный человек.
Семья Берковичей бежала в Польшу из России, спасаясь от погромов. Но и в Поль-ше не обрели они ни покоя, ни истинной родины. Польское еврейство, создавшее свою неповторимую культуру, все триста лет жило под дамокловым мечом погромов. Откро-венная нелюбовь соседей заставила их создать своеобразное духовное гетто, но она же помогла им сохраниться как нации. Эта же нелюбовь породила разного рода сионистов – от левых до умеренных и крайне правых. Семья Берковичей в этом вопросе разделилась. Сам Менахем Беркович был сторонником Поалей Цион, т.е. сионистов социалистического толка, дочь его Руфь была воинственной правой сионисткой, сторонницей и поклонницей Зеева Жаботинского. Менахем считал, что с поляками можно договориться, Руфь видела в каждом поляке потенциального врага, явного или скрытого антисемита. На этой почве в семье возникали горячие споры. Жена Менахема Авиталь переводила свои прекрасные, чёрные с поволокой глаза с мужа на дочь и никак не могла понять, чего они так горячатся. Лично ей было безразлично, под каким лозунгом, и с какой партией отправиться в землю обетованную, лишь бы достичь цели.
Руфь была невысокой, худенькой девушкой с копной густых иссиня-чёрных волни-стых волос и огромными чёрными, как у матери, глазами. Волосы она никогда не умела уложить, как следует, поэтому всегда казалась взлохмаченной. Впрочем, причёски и пла-тья её не интересовали нисколько. Она была пламенной сионисткой. Её героями были Иуда Макковей и Бар Кохба, Симон бар Гиора и Иоанн Гисхальский, а примерами для подражания Дебора и Юдифь. Эсфирь она не любила и не понимала.
Первая её любовь случилась в 15 лет. Его звали Янкель Рехтман, но он сократил своё имя до «Ян». Полтора года они встречались, прежде чем Янкель пришёл просить её в жёны у Менахема. Янкелю было в ту пору уже 19, и он работал парикмахером. С точки зрения Менахема, профессия эта была почтенной и денежной, а Янкель казался завид-ным женихом.
Но едва речь зашла о политике, выяснилось, что они расходятся во взглядах бук-вально во всём. Янкель был категорически против любого вмешательства евреев в поль-ские дела. Он считал, что евреи не должны вступать в польские профсоюзы, сотрудничать в польских газетах, как-либо участвовать в культурной жизни поляков.
- И что ты предлагаешь?! – возмущенно сопел приземистый и грозный Менахем, надвигаясь на стройного и смуглого Янкеля, - Самим себя загнать в гетто?
- Наоборот! – горячился Янкель, - Я предлагаю выйти, наконец, из гетто! И рас-статься с геттовскими комплексами. Вот вы, к примеру, идёте по узкому тротуару навстре-чу поляку. И что же? Вы вжимаете голову в плечи, весь скукоживаетесь, прижимаетесь к стене, лишь бы дать ему дорогу.
- Это же элементарная вежливость, - возразил Менахем.
- Да, но почему односторонняя? – Янкель терял терпение, - Почему он не делает ни малейшей попытки посторониться, а прёт прямо на вас, точно перед ним пустое место?
- Это лишь доказывает отсутствие у него культуры, - не сдавался Менахем, - А если так – это его проблемы.
- Нет, к сожалению, это наши проблемы. До тех пор пока мы сами будем считать себя людьми второго сорта, прилепляться к чужой культуре, доказывать любовь к чужой стране, любое быдло будет вытирать о нас ноги! Кто самый пламенный патриот Польши? Германии? России? Евреи. Мы обогатили их культуру, и вот так они нас благодарят. Мы развиваем их науку, а за это получаем пинки и зуботычины. Пора сказать им: хватит! Вы хотели жить без евреев, посмотрим, что это будет за жизнь! – заключил Янкель.
Они смотрели друг на друга, сердито сопя. Руфь переводила взгляд с отца на жениха и всей душой соглашалась с Янкелем.
- Пора, наконец, забыть язык гетто – идиш – и говорить на подлинном еврейском языке, т.е. на иврите, - сказал Янкель, положив руку на плечо Руфи.
- Уж не считаешь ли ты, что только ты подлинный еврей? – с насмешкой сказал Менахем, - Что-то я ни разу не видел тебя в синагоге. Ты не носишь пейсов и бороды. Я не удивлюсь, если узнаю, что ты не брезгуешь свининой.
- Не брезгую, - подтвердил Янкель, - Скажу больше, я совсем не религиозен. Я признаю, что религия была нужна, чтобы сохранить единство нашего народа. Но теперь нужда в ней пропала. И объединять нас должно другое – Эрец Исраэль!
- Уж не мессия ли ты, что берёшься доставить всех на родину предков? - скептиче-ски заметил Менахем.
- Пока вы дожидаетесь пришествия мессии, вас всех перережут, как цыплят! - вос-кликнул Янкель, - А что касается свинины, и вы тоже от неё не откажетесь. Чтобы не по-мереть с голоду, когда придёт время. Господу Богу безразлично содержание наших же-лудков.
Менахем заявил, что впредь не желает общаться с подобным еретиком, и чтобы он забыл сюда дорогу и не мечтал о браке с его дочерью. На другой же день он уже пожалел о сказанном, но взять свои слова обратно ему не позволяла гордость.
Руфь и Янкель продолжали встречаться, правда, теперь уже тайно. Подруга Руфи Ривка предоставляла для свиданий свою квартиру. Родители Ривки были в постоянных разъездах, торговали домами.

В день рождения Руфи Янкель не мог не придти её поздравить. Для этого пришлось выманить её из дома под благовидным предлогом. Зайдя за угол ближайшей лавки, парень и девушка крепко обнялись. Янкель вручил Руфи свой скромный подарок: сборник статей Жаботинского и маленький хрустальный пузырёк. На пузырьке была наклейка, что вода в нём зачерпнута из Иордана.
Сияющие глаза девушки спрашивали: «Когда? Когда ты, милый, заберёшь меня отсюда, отвезёшь в землю наших предков, чтобы никогда не разлучаться, чтобы любить друг друга вечно, чтобы смыть в Иордане прах тысячелетнего изгнания». «Скоро, - отвечали глаза юноши, - Очень даже скоро».
- Так, - раздался голос у них за спиной, - Так-то ты ходишь в лавку за солью? Между прочем, соли в доме не меньше, чем в Мёртвом море. Или тебе какая-то особая соль понадобилась?
Менахем стоял перед ними не как грозный обвинитель, а добродушно и весело усмехаясь.
- Кстати, молодой человек, у моей дочери сегодня день рождения, и вы очень меня обяжете, если станете там почётным гостем, - Менахем протянул ему руку, - Кто старое помянет, тому глаз вон, - добавил он.
Парочка меньше всего ожидала подобной реакции, а потому Руфь запрыгала от радости, как маленькая девочка.
Янкеля действительно усадили на почётное место и отрезали кусок рыбы у самой головы, что считалось знаком самого большого расположения к гостю. Однако он снова ввязался в какой-то спор. Там где собираются два еврея, обязательно присутствует три точки зрения. Янкель снова разругался с Менахемом, потом снова помирился, наконец, к глубокой радости Руфи, им разрешили пожениться, а в свадебное путешествие молодые должны были отправиться в Иерусалим. Там у Стены Плача они станут мужем и женой, там, в Иордане смоют с души всё ненужное и наносное, чем наградила их жизнь в диас-поре. Они присмотрят там будущее место жительства, а потом они вернутся за своими родителями.
Поездка эта была самым большим событием в жизни новорожденной семьи Рехтманов. Руфь Беркович стала Руфью Рехтман. В этой поездке они посетили Иерусалим, Яффу, Хайфу, Нетанью и Тель-Авив. Руфь влюбилась в Нетанью. Маленький городок у моря – всё, что нужно для счастья с любимым человеком.
Тонкие пальцы Руфи прикасались к горячим от солнца камням Стены Плача. Она думала о том, каким же величественным был этот Храм, если одна его стена так восхищает и вдохновляет много сотен лет. Она смотрела на Янкеля и видела его в ряду защитников Храма и Иерусалима, когда римские войска шли на штурм города. Да, Янкель сражался бы до последнего. Он не дал бы римлянам захватить его в плен. Он погиб бы смертью храбрых.
 
- Господи, помоги ему, сохрани его, - молила она, прикладывая ладони к древним камням. Камни эти стали гладкими от прикосновения многих рук и солёными от пролитых на них слёз. Если бы все эти слёзы стекали бы в Иордан, вода в нём стала бы солоней Мёртвого моря. Из года в год евреи всего мира приезжают к этой стене, чтобы молить Бога о помощи, но никогда этой помощи не получают.
Вот оно как, думала Руфь, римляне пришли и разрушили Иерусалим и Храм. Но са-ма Римская империя пала, благодаря христианству, которое зародилось в этом самом Иерусалиме. Вот ведь, насмешка истории. Или это месть Иерусалима Риму?
 
Вид Иерусалима времён крестовых походов
 стена плача
Бело-голубая Нетанья встретила их шумом прибоя, криками рыбаков и мурлыканьем прибрежных кошек, которые сбегались в надежде получить свою долю рыбы. Руфь никогда не видела раньше такое скопление кошек. Гладкие, серые, они бродили по берегу, не пытаясь приласкаться к человеку. Их мяуканье порой было громче криков чаек. Рыбаки бросали им мелкую рыбёшку, но они не дрались из-за неё. Кот деликатно уступал место кошкам, кошки друг другу. Еды хватало всем. Руфь подумала, что если бы люди вели себя также, не было бы никаких войн.

В Тель-Авиве их встретили дельфины. Они подплывали к самому берегу, виляли хвостами и брали корм из рук. Руфь плавала по морю на спине дельфина, а Янкель, на-строив камеру, пытался снять эту сцену. Но всякий раз, когда он настраивался снимать, Руфь падала в воду, ухватившись за плавник. Девушка визжала от восторга, барахтаясь рядом с абсолютно белым крупным дельфином, уцепившись ему за плавники. Средиземное прозрачное море плескалось у их ног, а ветерок шептал слова любви. Они целовались на песке, а её волосы пахли морем, солнцем и Израилем. 
Но всему хорошему приходит конец. Надо было возвращаться в Варшаву, где оста-вались их родители, а у Янкеля там остались ещё и маленькая сестричка.

На обратной дороге они разговорились с одной попутчицей. Она работала в Вар-шавском Доме сирот, замещала во всём директора и была его правой рукой. Им требова-лись преподаватели иврита и еврейской истории. Руфь и Янкель сразу же согласились помочь в этом благородном деле. Женщину звали пани Стефания Вильчинская, а директором Дома сирот был пан Януш Корчак.