Весна на нашей улице

Весна на нашей улице
 
Петр Иваныч хрустко потянулся, хотел было молодцевато вскочить с постели, сделать несколько стремительных выпадов вперёд, назад и в стороны, с полуприседа  выстрелить в потолок коронный свой «маваши-гери» и, шарнирно разъехавшись в горизонтальном шпагате, невесомо встать в идеальную стойку на руках, подчиняясь буйному всплеску мышечной радости, – весна же на календаре,  весна долгожданная, между прочим…
Но удалось только привстать, опираясь на локоть и перевалив для устойчивости тяжесть живота своего («комок нервов» или «соцнакопления», как именовал в прежние времена, слегка стесняясь ещё тогда намечающейся округлости, хотя сейчас о таком, в сущности, совсем небольшом в то время «накоплении» мог только мечтать).
Весна на отрывном календаре и впрямь буйствовала – цветной репродукцией цветущей алычи и сверканием белозубых улыбок молодых каких-то джигитов и девушек в монистах.
 – Небось, где-то в Крыму, а то и в самой Турции снимали, нехорошие люди, да и поместили на страничку. Наверное, думают, что конец марта – это везде такое цветение. А вот как бы не так, вы к нам загляните, тогда и узнаете, что такое конец марта…
Взглядывать на термометр, прикрепленный за окном, отчего-то не хотелось – чего там высмотришь, 35 градусов мороз или чуть меньше – велика ли разница – как-то безнадёжно, уныло думалось Петру Иванычу. Припомнилось и почудившееся во время пробуждения бодрое, как в далёкой молодости, воистину молодцеватое состояние, имеющее с действительным самочувствием столько же общего, сколько изображение  цветущего бело-розового деревца алычи в календарике с заснеженным  пейзажем за окном. Петр Иваныч честно попытался сделать пару приседаний, не спеша и сторожко прислушиваясь к ощущениям организма: как-никак свой организм-то, не купленный, да и привык к нему Петр Иваныч за столько лет, или притерпелся, что, в сущности, одно и то же. «А главное дело – запчастей к нему не предусмотрено»,  – усмехнулся про себя. На втором  полуприседе что-то в пояснице предупредительно щелкнуло… «Но-но, без паники, расщёлкался, щелкунчик,– развеселился тут и вовсе  Пётр Иваныч, – вспомнил давешний лихой «маваши-гери» и аж затрясся в приступе мелкого, дробненького, –  «тильки для сэбе» –  смешка, в котором организм принял деятельное участие: щека кривилась и подрагивала, руки подпёрли крутые бока, а живот колыхался объёмно и методично.
 – А и чёрт с нею, с цветущей алычою!  – …Чою, чою, чою… – словно отрезонировал комок нервов и великолепное соцнакопление. – Не чою, а чаю мы сейчас с Вами внедрим, дорогой ты наш комок нервов, да с вареньицем, кстати, с алычовым! И всё будет нормалёк – и на Марсе, то бишь на Таймыре, будут яблони цвести!
Напевая весело: «Не нужен нам берег турецкий, чужая алыча не нужна!» – Пётр Иваныч присел к ноутбуку и резво напечатал одним пальцем:
 – На Таймыр пришла весна!
 – Во всех посёлках района жители полуострова деятельно готовятся к замечательному празднику – Дню оленевода! – вздрогнув в ответ на щелчок дистанционного пульта, бодро доложил телевизор.
Петр Иваныч выделил слово «весна» и переключил шрифт на более крупный, а затем ещё добавил «жирности» и нижнего подчеркивания. Затем натянул с некоторым трудом старенький, едва ли не студенческих времён, выцветший, но зато замечательно тёплый лыжный костюм, заботливо и туго охвативший комок нервов, а поверх старого – новый, яркий, супермодный, хотя и довольно холодный «Адидас», а на «мемориальный комплекс буйной шевелюры» – лыжную же шапочку с легкомысленным помпончиком.
Суровая действительность встретила, едва хлопнула дверь подъезда, пригоршней сухого колючего снега в лицо, а ноги утонули вмиг в сугробе, наметенном вровень со ступеньками крыльца. «Весна!» – подумалось отчётливо и радостно, без подтекста и сарказма. Начало новой жизни. Весна…