Палач Его Величества. Глава VIII

Томас дождался, пока бренди и пережитый шок заставят Олесю обмякнуть на подушке, закрыв глаза, укрыл её одеялом и пару минут молча смотрел на спящую девушку. Н-да, придётся срочно менять все планы. Вообще все. Дядя Хэмфри был прав, для решения проблем Томасу была необходима, та, другая девушка, помощница Олеси, которая была с ней в этих далёких сибирских степях. Именно та девушка ухитрилась как-то перебить охоту древнему могущественному призраку, по сравнению с которым Мучитель Сэйдж — карапуз в шортах и сандаликах. Линсдейл задумался. Ладно, это всё он решит днём, может быть, завтра или послезавтра, а сейчас надо понять, как быть с Олесей.
Он сел на краешек кровати, сделал ещё один глоток и снова посмотрел на Олесю, которая уже дышала ровно и спокойно. Вот ведь ненормальная. Томас признавал правоту молвы, которая гласила, что русские девушки самые красивые в мире, но если они все такие же безбашенные, как эта, то лучше держаться от них подальше. Дядя мог бы и не предупреждать его. Томас прекрасно помнил все эти взгляды, которые Олеся украдкой на него бросала, думая, что он ничего не видит, он помнил абсолютно всё, и иногда ему до дрожи хотелось пойти ей навстречу. Но эти моменты слабости он уже давно научился пресекать на корню, а после сегодняшнего и подавно. Последние его отношения с треском лопнули больше года назад, не продержавшись и двух месяцев, когда взбешённая Клэр хлопнула дверью, обозвав его напоследок сумасшедшим невротиком. После чего он с чувством послал всё к чёртовой матери. Положа руку на сердце, он признавал, что ни одна женщина не заслуживает участи, чтобы её мужчина не мог провести с ней ночь и проснуться на одной подушке. Даже Олеся. Женщину в состоянии нервного потрясения можно привести в чувство только одним способом, но... Он вздохнул, поправил край одеяла и отвернулся. Ему ещё предстоит непростой разговор с дядей (Томас мысленно содрогался, представляя эту сцену), непростой разговор с продюсерами, которые могут не понять скоропалительного завершения работ, да и вообще день выйдет сложным и насыщенным. Он допил бренди и сунул бутылку под кровать.

— Судя по твоему лицу, хороших новостей с утра нам не дождаться. — Сэр Хэмфри завтракал в Малой столовой в обществе своего племянника, и вид последнего сэру Хэмфри не нравился категорически. — От тебя разит алкоголем. Ты что, умудрился напиться ещё до рассвета? И как ты собираешься...
— Дядя, — вздохнул Томас, — знаешь, вот именно сегодня бренди — меньшее из зол.
Уэйкфилд положил на стол салфетку и внимательно посмотрел на племянника.
— Говори, — отрывисто бросил он.
— Олеся ночью пролезла в камеру пыток.
Сэр Хэмфри уронил чайную ложку.
— Ты с ума сошёл? Как такое могло произойти? Что с ней сейчас?
— Спит. Я накачал её бренди, так что до обеда она будет спать как сурок.
— Боже мой... Но как, нет, я спрашиваю тебя, как вообще случилось, что она оказалась там? А ты где был? Это же ты у нас шляешься ночами...
— Она вылезла ночью в коридор. Что-то лепетала про бессонницу. — Линсдейл криво усмехнулся. — Я отвёл её назад, велев больше не шарахаться ночами. Минут через пять я вернулся, постоял около комнаты, послушал. Вроде тихо. Я ушёл. А она, видимо, на это и рассчитывала, и позже, я не знаю, во сколько, вышла снова и пошла прямиком в подвал.
— И зачем же ей понадобилось идти в подвал? Томми, объясняй, пожалуйста, так, чтобы и я что-то понял. Потому что пока твои слова звучат бредом сумасшедшего.
— Она сделала это назло мне, — Томас откинулся на спинку стула и с тоской посмотрел в потолок. — Просто назло мне. Чтобы показать мне моё место, скажем так.
— И чем же ты успел так досадить нашей гостье? Или я не предупреждал тебя?
— Да-да, дядя. Именно потому, что я не тащу её в постель, она и взбесилась. Что ты так смотришь? Я эти её взгляды мартовской кошки помню ещё с Лондона. Я мог бы десять, нет, двадцать раз уже с ней переспать, но мне не нужны проблемы, у меня и без этого не жизнь, а воплощённый кошмар. Только неуправляемой русской мне и не хватало.
— Ты опять врёшь на голубом глазу. Твой дядя уже довольно пожил на свете, чтобы понимать, что к чему. Ты не видишь себя со стороны. А твой дядя видит. И не надо на меня так смотреть своими глазищами, я к ним привык. Но оставим твои неудачи на любовном фронте. Что произошло в камере?
— В четыре утра Сэйдж внезапно исчез. Такого никогда раньше не случалось. Никогда. И я подумал, что он отправился в свою обитель, но зачем? Так быстро, внезапно... И я понял. В камере кто-то есть. А если учесть, что никто из нас туда и носа не сунет, оставался только один вариант. Я не знаю, как она пробралась туда, по всем этим коридорам, может, у неё была карта... даже скорее всего, я выдал ей планы всех мест, где мы были...
— Боже мой, — бормотал сэр Хэмфри, — боже мой... И как долго она там пробыла?
— Не знаю. Я встретил Саймона, тот отчего-то тоже не спал и бродил со своей кочергой. Мы побежали вниз. Там... Короче, Саймон чуть в обморок не хлопнулся. У меня самого эти крики до сих пор стоят в ушах.
— И ты хочешь сказать, что Сэйдж гостеприимно распахнул тебе дверь?
— Вот ещё. Пришлось открывать потайной люк. Хорошо, что Саймон таскает эту кочергу, без неё я бы не справился. Эти плиты не двигались со времён последнего ремонта. А уже потом стало проще. Сэйдж не любит света, так что фонарь его отпугнул. А Олеся... Ну, жива и слава богу. Пара царапин и порезов, пока она металась по камере, да слёзы ручьём. Надеюсь, больше она не захочет искать себе приключений по ночам.
— Ты должен был находиться рядом с ней. Уж мне бы ты успел всё рассказать и вечером.
— Она спит. Плюс я препоручил её Саймону. Он умеет быть деликатным и незаменимым. А мне ещё предстоит разруливать ситуацию со съёмками. Колин волком взвоет, когда узнает, что мне придётся свернуть оставшуюся часть проекта. Олеся вряд ли сможет нормально работать в ближайшие дни, ей нужен покой, вкусная еда и свежий воздух. И никакого нервного напряжения. Хотя с Колином, может, всё не так и печально. Смета без того трещит по швам...
— Не заговаривай мне зубы. Я, конечно, помогу тебе, расскажу на камеру всё, что потребуется, ради бога, мне не жалко, а вот ты...  Нет, тебя абсолютно точно надо было придушить во младенчестве. Кстати насчёт придушить. Надеюсь, ты оставил свои идиотские замыслы?
— Оставил. — Линсдейл потёр виски. — Я просто не смогу. Вообще. Ещё вчера я обдумывал, как бы всё организовать так, чтобы... А, какая теперь разница. Олеся мне ничем помочь не сможет, а ещё один удар только окончательно угробит её. Мне надо каким-то образом выйти на её помощницу.
— Ты медиум или кто? — ворчливо осведомился сэр Хэмфри. — Для начала хотя бы вызови её и поговори. Возможно, этого окажется достаточно. Вполне вероятно, тебе и не надо будет тащить её сюда. Особенно против её воли.
— Ты думаешь, так легко вызывать живых? Это тебе не призрак, чью волю можно парализовать, это живая девушка из плоти и крови, плюс ко всему у неё в голове совершенно непробиваемый блок. Я такого ещё не видел. Нет, я пробьюсь, конечно, не сегодня, так завтра, но это всё будет только после Олесиного отъезда. Мне нужны абсолютный покой и полнейшее сосредоточение, а с Олесей, боюсь, мне не светит ни того, ни другого. 
— Когда она возвращается в Москву?
— У неё билет на понедельник.
— Значит, эту неделю она проведёт здесь. В покое и полной гармонии, тебе понятно? Из себя выпрыгнешь, но чтобы за неделю эта бедная девочка забыла ужасы камеры и Джона Сэйджа как страшный сон. Что хочешь делай, не мне тебе советовать, но если она тронется рассудком, это будет на твоей совести. Как и много чего другого, впрочем. Передай мне соль.

Олеся проснулась от безжалостно слепящего солнца, что било прямо в глаза. Она была одна в своей спальне, аккуратно укрытая одеялом, с забинтованными руками и гудящей головой. Ах да, вчера Томас заставил её выпить чуть ли не полбутылки, пока она не отключилась. Олеся поёжилась. Жуткие воспоминания опять накрыли её с головой, и она чуть было не расплакалась. Нет, никогда больше она не полезет ни в какие запретные места, боже упаси. То, что Томас с Саймоном каким-то образом обнаружили её, Олесе казалось настоящим чудом, милостью господней. Она не знала, как они догадались об её идиотском решении навестить самого жуткого призрака Чиллингема, но то, что они её вытащили, Олеся не забудет до конца дней своих.
Она села на кровати, обхватив голову руками, и невидяще уставилась в одну точку. Какой самонадеянной дурой она была! И всё ради чего? Чтобы насолить человеку, который в итоге её же и вытащил оттуда, человеку, с которым уже точно у неё ничего не выйдет, а если вспомнить их последний разговор, то удивительно, как он ещё не вышвырнул её вон из замка. У Олеси перед глазами стояло бледное от бешенства лицо Линсдейла, и его взгляд не предвещал ничего хорошего. Скорее всего, он отвезёт её сегодня в Ротбери, сдаст с рук на руки Колину, продюсеру, и будет общаться с ней только по мере необходимости. Если вообще будет.
"Ты дура, Колчанова, — прошептала она самой себе, — ты вечно влюбляешься не в тех".

Она приняла душ и оделась на полном автопилоте. Гудела голова, болел и чесался забинтованный порез, в горле будто засохли все кусты разом. Господи, как же выйти из комнаты... В дверь постучали. Олесю пробил холодный пот.
— Да?
— Мисс, — голос Саймона ничем не выдавал его причастности к событиям минувшей ночи, — могу я предложить вам завтрак?
Завтрак? Ах да, завтрак... А сколько времени? Боже мой, уже три часа дня. Сколько же она проспала... Слава богу, что сегодняшний день Томас сделал для неё выходным. Она пригладила волосы, как могла, скрыла консилером синяки под глазами и вышла в коридор.
Саймон поприветствовал её кивком и поинтересовался:
— Что вы предпочитаете на завтрак?
Господи, да какой уж там завтрак... Олеся потёрла виски. Переносицу ломило нещадно. Саймон, увидев, как Олеся морщится, возвестил:
— Я приготовлю вам "Устрицу прерий". Этот коктейль прекрасно снимает похмелье. Позвольте, я провожу вас в столовую, там сейчас отдыхает сэр Хэмфри, он будет очень рад видеть вас.
— А где, — вопрос дался Олесе с трудом, — а где мистер Линсдейл?
— Ругается с продюсером на чём свет стоит. Деталей конфликта я не знаю, но сэр Томас сегодня в исключительно дурном расположении духа. К сожалению, "Устрица прерий" помогает не всем. Прошу вас, вот мы и пришли.

При появлении Олеси старик Уэйкфилд привстал.
— Надеюсь, вы выспались всласть. Как вам комната?
— Она чудесная, — Олеся села, не зная, куда девать глаза и руки. — Сэр Хэмфри, мне так неловко... Я... я столько глупостей натворила...
— Прекратите себя казнить! — Хэмфри Уэйкфилд нахмурился. — Никто из нас не застрахован от легкомысленных поступков. Что до вас, то я уже высказал Томасу все свои претензии к нему.
— К нему? Но какие у вас могут быть к нему претензии, когда это была только моя глупая идея...
— Моя дорогая. Томас привёз вас сюда в качестве гостьи и отвечает за вас головой. В здешних местах это не фигура речи. Если он не сумел вас отговорить от ночных прогулок, то это его промах и ничей иной. Поймите, Олессиа, он слишком давно занимает кабинет на Гауэр-стрит. Он привык, что все его распоряжения выполняются молниеносно и беспрекословно. Он забыл, что вы не его подчинённая, даже в рамках этого проекта вы выступаете как приглашённый независимый журналист. Он не может вами командовать, тем более здесь. Может, у себя в Лондоне он и считается важной шишкой, в Чиллингеме он всего лишь мой племянник, которому я могу надрать уши, как если бы ему было десять лет. И я опасно близок к тому, чтобы всё-таки надрать. А вот и ваш коктейль.
Саймон поставил перед Олесей бокал с чем-то скользким, жёлтым и блестящим, кое-где политым коричневым потёками. Она сглотнула:
— Что это?
— Сырое яйцо, вустерский соус и капелька бренди. Выпейте залпом, и ваше утреннее недомогание как рукой снимет.
Олеся зажмурилась и проглотила мерзкую на вкус субстанцию. Ей стоило больших трудов удержаться от рвотного позыва. "Поделом тебе, — подумалось ей, — будешь знать, как нарушать запреты..." Но в голове и впрямь прояснилось.
— Саймон, свари кофе и покрепче. Мой припадочный племянник явно переусердствовал в спаивании нашей гостьи. Во всём надо знать меру. Дорогая, вам полегче?
— О да, спасибо. Термоядерная вещь. В России такого не делают.
— Я не удивлён, это истинно английское изобретение. Но как же снимают эти симптомы у вас на родине?
Олеся против воли чуть было не рассмеялась. Сэр Хэмфри удивительным образом разряжал обстановку, деликатно не заостряя внимания на Олесиных выкрутасах, а наоборот, пытаясь обставить этот поздний завтрак как нечто лёгкое и необременительное.
— В России пьют рассол, — сообщила Олеся, — это жидкость, в которой солят огурцы. Это такая же традиционная вещь, как этот ваш адский коктейль. А ещё можно выпить с утра бутылку пива.
— Это интернациональное, — согласился сэр Хэмфри, — дорогая моя, скажите мне вот что. Вы ведь не покинете нас раньше срока из-за этого досадного недоразумения?
У Олеси разве что челюсть не отвалилась. Она была уверена, что старый Уэйкфилд в конечном итоге вежливо попросит её избавить Чиллингем от своего присутствия, и Олесе было бы нечего возразить. Почему он просит её остаться?
— Я... я не могу решать. Если сэр Томас сочтёт...
— "Сэр Томас" он у себя на Гауэр-стрит, а здесь он никто и ничего решать не будет. Чиллингемом пока что владею я и надеюсь повладеть ещё пару лет, пока меня не приберёт Господь. Я был бы счастлив, если вы погостите у нас до своего отъезда в Россию. Я бы очень хотел, чтобы Чиллингем запомнился вам не только ужасами камеры пыток и тёмными ночными коридорами. Вам нужно привести в порядок нервы, а здесь прекрасный парк, вы можете там гулять, можете познакомиться с чиллингемскими коровами, я вам о них расскажу, вам нужен спокойный отдых и хорошая, сытная еда. Боюсь, в Ротбери вам этого не найти, это деревня, где любой чужак немедленно становится объектом повышенного внимания и сплетен. И там подают алкоголь совершенно невозможного качества. Но если вы захотите уехать... Я не смогу вас удерживать. Я понимаю, что теперь замок вам может стать неприятен. По крайней мере, я не удивлюсь.
— Я бы с радостью осталась. — Никому, даже сэру Хэмфри, Олеся не призналась бы в истинной причине своего решения. В конце концов, за шесть дней можно хотя бы попытаться наладить эти, впрочем, совершенно безнадёжные отношения. Олеся отдавала себе отчёт, что ей категорически ничего не светит, но вот так позорно сбегать? Когда хозяин замка радушно предлагает ей погостить? В конце концов, сэр Хэмфри прав. Линсдейл не сможет выселить Олесю против его воли.
— Я счастлив слышать это. Вы можете сейчас прогуляться по Итальянскому саду, съёмки там уже закончены и группа скоро переберётся сюда, если, конечно, мой племянник ещё не убил продюсера. Мне предстоит разглагольствовать на камеру для этого проекта, а вы могли бы подышать свежим воздухом. Сегодня на удивление солнечный день.

Олеся гуляла по саду, поражаясь его красоте. Здесь, должно быть, орудует целая армия садовников. Кусты и деревья, подстриженные в виде причудливых спиралей и шаров, идеальный газон, тропинки, посыпанные серым гравием. Вдоль каменной зубчатой стены росли в клумбах какие-то полевые цветы, жёлтые перемежались с голубыми и лиловыми, кое-где виднелись пышные заросли ромашек (так вот откуда у неё в комнате всегда стоит свежий букетик...). Сад ослеплял своим великолепием, а бродить по зелёным спиральным лабиринтам оказалось неожиданно увлекательным. Олеся уже забралась совсем вглубь, когда услышала за спиной голос.
— Вот вы где. Сражаетесь с головной болью на свежем воздухе?
Олеся закрыла глаза и медленно досчитала до трёх. Несмотря на всю браваду, встречаться сейчас лицом к лицу с Томасом Линсдейлом она была не готова.
— Сэр Хэмфри посоветовал мне осмотреть сад.
— Очень правильно. — Линсдейл был бледен, под глазами залегли тёмные круги, и из-за этого лицо его выглядело усталым и измождённым. Переносицу прорезала глубокая складка, и сейчас он казался лет на десять старше. Странные прозрачные глаза с точками зрачков изрезали змейки лопнувших сосудов.
— Я думала... я думала, вы отвезёте меня в Ротбери...
— Вы с ума сошли? — Сэр Томас был неподдельно удивлён. — Кой чёрт вам делать в Ротбери? Это деревенька в худших английских традициях, с жителями, избалованными потоком туристов в Алник и Чиллингем. Прошу прощения за вульгарность, но вам нечего делать среди этого отребья, которое только и способно, что надираться в пабе дешёвым пойлом. Если вы задержитесь там больше, чем на один день, станете предметом всеобщего обсуждения. Я знаю, что говорю, так что выкиньте эту блажь из головы. Мой дядя будет очень рад, если вы ещё немного погостите.
— А вы? — Олеся поразилась своему нахальству. Но слово, как известно, не воробей.
— Я принимаю любое дядюшкино решение и не смею его оспаривать. — В его голосе не было ни намёка на эмоции.
Бесполезно. Бесполезно настолько, что и говорить не о чем. Возможно, всё могло бы сложиться иначе, не предприми Олеся ту диверсию, но снявши голову по волосам не плачут.
— Давайте пройдёмся, — предложил Линсдейл, — у меня голова раскалывается не меньше вашего. Вы хотя бы выспались.
Он шёл рядом, заложив руки за спину и периодически пиная камешки на тропинке. На Олесю он не смотрел, глядя себе под ноги. Олесе оставалось лишь идти, разглядывая красоты Итальянского сада да вдыхать аромат полевых цветов. Начинать хоть какую-то беседу она не решалась. Но через десять минут не выдержала.
— А почему Эдуарда Первого называли Длинноногим? — Может, хоть вопрос на его профессиональную тему как-то смягчит эту мучительную неловкость.
— Эдуарда? — Линсдейл поднял голову и впервые за всё время посмотрел Олесе в глаза. — О, это очень просто. Он отличался завидным для тех времён ростом, шесть футов два дюйма... м-м-м... погодите, вы же меряете в метрах... минуту... метр восемьдесят восемь. Для тринадцатого века настоящий великан. В те годы люди были значительно ниже ростом. Во мне шесть футов ровно... простите... метр восемьдесят три. То есть я практически равен Эдуарду ростом. В вас... — он прищурился, оглядывая Олесю с головы до ног, и она непроизвольно покраснела, — в вас около пяти футов пяти дюймов. Я не прав?
— Метр шестьдесят. — тихо поправила Олеся.
— Да, я ошибся совсем ненамного. Получается, что по росту вы соответствуете среднестатистическому мужчине того времени. А теперь сравните.
Олеся подняла глаза. Конечно, разница в росте ощутимая. Она отвела взгляд. Ей было невыносимо трудно смотреть ему в глаза, хотя Томас Линсдейл этого вообще не замечал.
— Отсюда и прозвище, — закончил он и вытащил сигареты. — Хотите закурить?
Олеся курила, не чувствуя вкуса (хотя какой вкус может быть у "Лаки Страйк"?) и с горечью признавалась себе, что она может выудить из сэра Томаса всю историю Англии начиная с неолита, и это ни на шаг не приблизит её к заветной цели.

— Вчера я был чрезмерно резок с вами, — вдруг заявил Линсдейл, отправив окурок в искусно замаскированную под фонтан урну, — надеюсь, вы меня простите. Я был на взводе, что неудивительно. Подобные эскапады не располагают к сантиментам. Я постараюсь загладить свою несдержанность. Рассчитываю на ваше понимание. Нам всем пришлось несладко этой ночью плюс я переусердствовал с алкоголем. Вы извините меня?
— Конечно, — пробормотала Олеся, не понимая, чем вызвана такая перемена темы и настроения, — тем более, что это я во всём виновата.
— Не во всём. Но я рад, что вы не держите зла. Прошу прощения... — у него зазвонил телефон, и Линсдейл, отойдя на пару шагов, начал какой-то раздражённый разговор, Олеся слышала только интонацию да пару известных ругательств. Наверно, продолжает диалог с Колином.
Она остановилась у куста, подстриженного в форме шара, и задумалась. Чёрт его знает, она не в силах понять настроений этого человека, искусно скрытых под маской ледяной учтивости. И всё-таки ей казалось, что этот лёд можно пробить. Знать бы как.



Продолжение:  http://www.proza.ru/2016/04/10/1942