Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 1 глава

     После распада империи Александра Великого македонские цари стремились вернуть Грецию под свое владычество. Греческие полисы (города-государства) старались отстоять независимость. Борьба эта проходила с переменным успехом. В середине восьмидесятых годов третьего века до н.э., когда начинаются события нашего повествования, многие греческие полисы были свободны. Правда, возможность осуществлять независимую политику они опять использовали в основном для того, чтобы вести частые войны друг с другом.
         

     В один из теплых летних вечеров за стеной крупного, богатого греческого города Коринфа, поблизости от его южных ворот, на большом нагретом солнцем камне сидел мальчик лет двенадцати. Он был в одной льняной набедренной повязке. На светловолосой курчавой голове его красовался венок из только что сорванных ярких цветов. Удлиненное лицо с женственным подбо  родком, прямым носом и большими голубыми глазами выражало нетерпение, досаду и сильную тревогу. Нарвал цветов и сплел себе венок он потому, что желал скоротать время ожидания, а также потому, что решился на немыслимо отважное, страшное дело и надеялся на защиту богов:  снискать же их благосклонность, как верили эллины, легче было тому, кто в венке. Кроме того, вчера Астиох, – так звали этого мальчика, – молился вместе с тремя своими друзьями в храме Аида (примечание: бог подземного царства у древних греков) . Они просили бога не гневаться на них за то, что решились заглянуть в подвластную ему тайну, такую страшную, что иные даже подумать о ней боятся. Мальчики положили каждый по ячменной лепешке на алтарь. Конечно, задобрить божество куда легче если принести ему в жертву ягненка или хотя бы курицу. Но дети бедных поденщиков не в состоянии совершать такие заклания. Однако они слышали, что добиться благосклонности богов можно и не богатым приношением, если оно представляет не малую ценность для дарующего, а разве ячменная лепешка не имеет большой ценности для того, кто постоянно недоедает? Вышли друзья из святилища приободренные духом. Предстоящее задуманное ими предприятие уже не страшило их так сильно, как прежде, и не казалось безумно дерзким. Теперь оставалось только ждать когда снова будут хоронить какого-нибудь раба. Чтобы не пропустить это событие, друзья отправились заниматься своим привычным делом, попрошайничанием, к южным воротам Коринфа, через которые проходили все похоронные процессии из города. Ждать не пришлось долго – рабов хоронили слишком часто. Уже утром следующего дня друзья увидели приближающиеся похоронные дрожки, сопровождаемые несколькими бедно одетыми людьми. Покойника везли не в гробу. Именно рабов обычно хоронили без гроба. Мертвец был обернут в белые пелена. Последнее свидетельствовало о том, что этот человек прежде, чем умереть, успел накопить  некоторые сбережения, или о том, что хозяева невольника не слишком поскупились на похороны. У Астиоха и его друзей не осталось сомнений, что хоронят раба. Они обрадовались и испугались одновременно. Начиналось увлекательное так ожидаемое ими приключение. В еще большее волнение они пришли, когда среди идущих за дрожками увидели подозрительного вида девушку. Она заметно отличалась от остальных, хотя была одета в такой же, как и они, бедный старый хитон, в дырах, и растрепанные волосы ее тоже были обильно посыпаны пеплом. Однако руки она прижимала к щекам не как плачущая, а как человек старающийся скрыть лицо. Время от времени появляющиеся между ладонями глаза выражали не печаль, а боязливую настороженность. «Это она, служанка Кидиллы. Догадались? – шепнул  Астиох друзьям, – специально идет с ними: хочет узнать где похоронят раба». Мальчики последовали с провожавшими покойника на кладбище и хорошо запомнили место, где похоронили его. Друзья условились встретиться на исходе дня там, где сейчас находился Астиох. Тот пришел сюда уже давно, но другие все не появлялись.
     Он начал серьезно беспокоиться, думая, что они так и не придут, – струсили или не сумели уговорить родителей отпустить их на ночь. Сам Астиох сказал отцу и матери, что приглашен семьей одного своего товарища, живущей на другом конце города, на утреннее жертвоприношение Дионису(сноска: бог виноградорства, покровитель виноделия у древних греков)  и должен переночевать у них, чтобы не опоздать к закланию. Родители легко поверили и не возражали. Друзья Астиоха тоже намеревались прибегнуть к этой уловке. Если они не придут, то у него, знающего сколь убеждающе действует на родителей такое объяснение желания не ночевать дома, не будет сомнений, что они струсили. Без них, один, он вряд ли решится пойти в позднее время на кладбище и осуществить задуманное, а, значит, из-за этих жалких трусишек упустит прекрасную возможность проникнуть в великое таинство, так ужасающее всех и в то же время столь сильно возбуждающее всеобщее любопытство.
     Ослепительно яркое большое оранжевое солнце горело на фоне закатного зарева, которое раскинулось во весь небосклон над цепью фиолетовых гор и поражало взор фантастической красотой и грандиозностью. Пространство до гор занимали холмы и долины. На склонах зеленели виноградники, рощи. В долинах светлели и темнели нивы, огороды, сады, окаймленные каменными оградами. Всюду виднелись жилые и хозяйственные постройки. Низменные места тонули в густой синеватой тени, но возвышенности, еще хорошо освещенные солнцем, ярко сверкали зеленью пышной растительности, имеющей сейчас легкий рыжеватый оттенок и пестреющей множеством крапинок глубоких лиловых теней.
     Величественное зрелище заката находилось прямо перед глазами Астиоха. Справа от него вставали мощные каменные стены и башни Коринфа, тоже окрашенные лучами солнца в рыжеватый цвет.
     Слева от Астиоха было страшное место. В шагах ста от него начиналась вереница столбов с перекладинами, напоминающих букву «Т», на которых были распяты люди. Вереница эта тянулась параллельно ведущей в город дороге и находилась в шагах пятидесяти от нее. Эта жуткая деталь здешнего пейзажа была настолько привычна местным жителям, что многие переставали даже обращать на нее внимание. Распятыми были, как правило, пойманные разбойники или беглые рабы, а также невольники, караемые жестокими хозяевами за какие-либо иные проступки. Иногда распятых было много, иногда мало, а порой, вообще, не было. Сейчас их висело одиннадцать человек.
     Мальчик кидал нетерпеливые, досадливые взгляды на квадратный проем, темнеющий в массивной ближайшей башне. Это был вход в город. Там стояли привратник и несколько латников в гребнистых бронзовых шлемах.
     Прибывающих в Коринф было и сейчас немало. Большинство шли пешком, в дорожных широкополых шляпах, плащах. Иные ехали в повозках или верхом на ослах, реже – на лошадях. Все торопились, зная, что с наступлением темноты ворота будут закрыты до утра.
     Стражники на стенах и башнях переговаривались все оживленнее и веселей, потому что спала жара и потому что радовались приближению того момента, когда их сменит ночная стража, и для них наступит время отдыха.
     Как только Астиох ни проклинал в душе заставивших его ждать друзей. Он решил еще немного побыть здесь, а потом возвращаться домой, пока не закрыли ворота. На какое-то время его развлек пойманный кузнечик. Выпустив насекомое из рук, и, собираясь проследить куда оно поскачет, Астиох увидел приближающегося друга. Это был Гилипп, мальчик его возраста, ниже ростом, чернявый, тоже худой, с пухлыми губами, прямым носом и боязливо бегающими серыми глазами.
     Астиох бросился к нему.
     – Наконец-то! А где другие? – воскликнул он возмущенно, но и радостно, довольный, что хоть кто-то пришел.
     – Ушастый и Косой не придут. Их родители не отпустили, – сказал Гилипп.
     – Родители не отпустили ?! Так я и поверил. Клянусь Гераклом (сноска: мифический древнегреческий герой) , они просто большие трусы. Да и ты что-то слишком долго не приходил. Разве не знаешь, что засветло надо успеть туда? А то ведь не найдем могилы в потемках.
     – Слушай, Астиох. Не дело мы задумали. Не надо бы нам идти туда.
     – Что-о? Я так сразу и понял, что ты тоже струсил.
     – Я? Ты что! Клянусь Аресом (примечание: бог войны у древних греков)  , нет! Нисколько. Просто я думаю, что зря мы прождем там всю ночь: никто туда не придет.
     – Как не придет?! Ведь говорят же, что фессалиянка ни одного покойника нетронутым не оставляет. На рабском кладбище, правда, только. На кладбище для свободных она боится это делать. Там нищие могут увидеть. А на рабском кладбище нищих нет: там им нечем поживиться. Вот она и творит там что хочет… Что, Гилипп, струсил? Я же вижу.
     – Я? Да нет же. Ничуть.
     – Струсил. Весь трясешься от страха.
     – Я трясусь?! Да ты что? Да нисколько я не боюсь. Ну ладно, ладно, пойдем!
     – Ну, наконец-то ! Хвала Аресу! Он прибавил тебе смелости! Только давай быстрее.
     Они пошли скорым шагом. Их путь лежал через кладбище, на котором были похоронены коринфяне, бывшие при жизни свободными. Друзья шли среди множества каменных надгробий в виде всевозможных плит, стел с надписями и барельефами, маленьких красивых храмов на квадратных постаментах.
     – Какой он большой, город мертвых, – проговорил прерывистым от волнения и быстрой ходьбы голосом Астиох.
     Они прошли еще шагов пятьдесят, и Гилипп, вдруг вскрикнув, испуганно прижался плечом к Астиоху.
     – Там тени какие-то! Видел? – сказал он в сильном испуге.
     – Где? Ничего там нет.
     И  тут Астиох тоже увидел как между надгробий замелькали силуэты каких-то людей.
     – Да нищие это! – воскликнул он. –  Они живут здесь. Разве не знаешь? Живут и кормятся здесь. Даров покойникам много приносят. Вот нищие ходят и ищут.
     – Как можно жить здесь?! – удивился, несколько успокоившись, Гилипп.
     – Кажется, ты рассказывал, что в Фессалии ведьмы не только на рабском кладбище, но и на кладбище для свободных покоя мертвецам не дают? – спросил Астиох.
     – Да если бы только на кладбище! Они там так распоясались, что проникают даже в дома. Скажем, кто-нибудь умер и пока его не похоронили, а он еще дома лежит, так ведьмы как-то ухитряются обкусать его. Родственники умершего за большие деньги караульщика нанимают, чтоб он охранял труп ночью. Но это все равно не помогает. Приходят утром, глядь – а покойник весь обкусанный лежит. Тогда у караульщика отрезают все то, что у покойника ведьма откусила и приклеивают это к мертвецу.
     – Да как же колдуньи в закрытый дом пролезают?
     – Да по-всякому. Ну, скажем, в ласочку  превратится (примечание: в описываемое время у греков кошки еще не были одомашнены и для борьбы с домашними грызунами использовались ласки). Привратник подумает, что это их домашняя ласочка и впустит ее. А она – шмыг в комнату, где покойник лежит. Караульщика усыпит своими чарами. Потом как превратится опять в колдунью и как прыгнет на мертвеца!
     – Да, ну и колдуньи фессалийские! Что творят, ведьмы! Из-за них же такая слава дурная о Фессалии (примечание: область в материковой части древней Греции)  идет. Ведь если, скажем, заговорят о Фессалии, то первым делом о чем вспоминают? О черной магии, о ведьмах. А уж потом только о том, что это Родина Ахилла (примечание: мифический древнегреческий герой)  или что скакуны там славные.
     – В Фессалии, говорят, ступить некуда: везде натыкаешься на проделки ведьм. Сядешь на камень отдохнуть, а это человек, в камень превращенный. Или таракана раздавил, а это тоже человек: его ведьма какая-то, чтоб отомстить за что-то, в таракана превратила. Понял?
     – Хорошо что у нас только одна колдунья из Фессалии живет. А если б их здесь несколько было! Тогда бы тоже житья никому не давали.
     – Да у нас своих колдуний хватает.
     – Но против фессалиянки это разве колдуньи?
     – Да, какие это колдуньи – фессалиянка их всех за пояс заткнет.
     – Ну, скоро мы увидим что она творит.
     – Эх, слушай, а что если она нас тоже заколдует?! В камни превратит. Так и останемся мы здесь навечно.
     Астиох заметил, что голос Гилиппа дрожит, как от озноба, речь его стала сбивчивой. Это было явное проявление очень сильного страха. Боясь, что товарищ передумает идти дальше да и сам все более поддаваясь овладевающему им ощущению жути, Астиох поспешил переменить тему разговора.
     Наконец ряды надгробий кончились и мальчики вступили на территорию другого кладбища – рабского. Оно являло собой разительное отличие от того, которое осталось у них за спиной. Теперь друзья двигались, петляя среди бугрящихся в беспорядке и не имеющих никаких надгробий могильных насыпей. Часто приходилось обходить кусты, деревья, росшие между  захоронениями и прямо на них. Немного на кладбище было широких пространств, свободных от кустарника и деревьев. Местами же множество могил скрывали глухие, почти непроходимые заросли. Они зловеще темнели в сером полусвете сумерек. Мальчикам казалось, что именно там, в неведомых недрах этой буйной растительности, таится нечто особенно страшное, что из черной глубины ее за ними непрестанно следит кто-то пристально и угрожающе.
     Босые ноги шли по мягкой, густой и высокой траве и то и дело наступали на светлеющие в полутьме кости. То были кости мертвецов, которых похоронили не глубоко и не в гробах. Они стали добычей диких животных, сумевших отрыть их.
     На фоне серовато-белого  южного небосклона чернели силуэты корявых деревьев. Если б не очень большое количество однообразных холмов и обилие костей, то место это выглядело бы просто, как обыкновенная роща, в которой деревьев не много, но много кустарника и маленьких лужаек.
     Чувство жути совершенно овладело мальчиками. Теперь уже и Астиох сожалел в душе, что решился на такое дерзкое и опасное предприятие – подсмотреть магический обряд известной в городе колдуньи, который, по предположению ребят, должен был совершиться ночью на месте нынешнего погребения. Но мальчишеское любопытство, стремление проникнуть в необычайно интересное, как им казалось, таинство увлекало все далее Астиоха, а с ним и Гилиппа, безвольного, боязливого, но подчиненного авторитету смелого друга.
     Сумерки быстро сгущались, но многое вокруг еще можно было разглядеть. По приметам, запомненным утром на похоронах, мальчики без труда отыскали свежую могилу. Она находилась на открытом месте рядом с несколькими другими  недавними могилами, еще не успевшими зарасти высокой травой и кустами. Вокруг этих захоронений росли пышный, густой кустарник и с дюжину молоденьких деревцев.
     На сегодняшней могиле лежали три сломанных свирели. По всей видимости, похороненный в ней человек любил скрашивать свою безрадостную рабскую жизнь  игрой на этих музыкальных инструментах. Потому их сломали в знак скорби и возложили здесь, как погребальные дары. Подобные дары, однако, едва заметные в густой, высокой траве и надвигающемся мраке, не раз попадались мальчикам, когда они шли сюда.
     Друзья спрятались в кустах и стали ожидать появления колдуньи. В этом укрытии мальчики почувствовали себя в некоторой безопасности и постепенно, несмотря на приближение так страшащего события, им стало немного спокойнее. Они скоро настолько освоились, что их не смущало уже и то, что здесь, в кустах, рядом тоже всюду были могилы. Меняя положение затекшего от ожидания  тела, они даже садились на них или приваливались к ним боком и эти удлиненные бугры уже не казались им страшными. Возможно мальчики почувствовали себя спокойнее и потому, что все менее верили в появление колдуньи. Тем не менее друзья продолжали из осторожности переговариваться почти шепотом, часто всматриваться сквозь листву, внимательно прислушиваться ко всем звукам. Хотя друг другу они то и дело высказывали досаду по поводу того, что колдуньи все нет, каждый надеялся, что она так и не придет.
     Их начала сильно томить сонливость. Уже давно наступила ночь. На небе, ставшем темно-синим, мерцали звезды, и сияла большая белая луна. Она ярко освещала могилы, кусты, деревья, придавая всему голубовато-серый мертвенный оттенок. Перед глазами ребят черные ветки с листвой чуть покачивались под дуновением легкого ветерка, приносящего свежие, влажные, приятные запахи ночи.
     Вдруг Астиох и Гилипп явственно услышали чьи-то шаги. Шуршание травы уже было близко. К ним явно кто-то шел. Они мгновенно умолкли, замерев в ужасе, думая каждый: “Это она! Пришла все-таки!” Оба почувствовали как ледяной холод объял все внутренности, с отчаянной силой заколотилось сердце и сперло дыхание. И тот и другой мысленно ругал себя за то, что пришел сюда. Из них никто не сомневался, что колдунья уже знает о присутствии здесь дерзких соглядатаев и идет прямо к ним. Они уже готовы были броситься наутек, но в просветах между листвой увидели, как темная фигура прошла мимо.
     Она сразу подошла к свежей могиле. Когда Астиох с Гилиппом вгляделись, то были настолько поражены, что даже забыли о своем страхе. Они увидели не Кидиллу, колдунью из Фессалии, жившую уже несколько лет в Коринфе, именно появление которой здесь им казалось наиболее вероятным, и даже не какую-нибудь другую, не столь знаменитую местную чародейку. Нет, они увидели какого-то мужчину. Было невозможно разглядеть его лицо. Он держал в руках лопату. На плече его висела сумка.
     Постояв немного перед могильной насыпью, мужчина воткнул в нее лопату и сделал несколько копков, откидывая землю в сторону. Затем остановился и стал смотреть вокруг себя. Когда взгляд его скользнул по кустам, где спрятались мальчики, те невольно напряглись и сжались, боясь, что он сейчас их заметит, хотя знали, что кусты и темнота скрывают их надежно. Они даже подумали, что незнакомец потому и стал озираться, что почувствовал их присутствие, и облегченно вздохнули как только тот снова принялся копать. Он явно задался целью раскопать могилу.
     Астиох и Гилипп продолжали недоумевать. Кто это такой? Почему он хочет откопать мертвеца? Грабитель покойников? Но что можно взять в могиле раба? Это не гробница богача с щедрыми погребальными дарами.
     Внезапно раздался громкий треск, прозвучавший здесь, на ночном кладбище, оглушительно и страшно. Сухой короткий ствол мелкого чахлого деревца, на который Гилипп налегал всем телом, не выдержал нагрузки и неожиданно переломился. Мальчики, придя в неописуемый ужас, вскочили и хотели броситься бежать, но то, что они увидели в этот момент поразило их еще более, чем неожиданный треск и удержало от бегства. Они увидели, что загадочный незнакомец выскочил из могилы и, оставив даже лопату, помчался прочь отсюда. В свете луны было видно как он, не оборачиваясь и спотыкаясь о могилы, убегает, по всей видимости, объятый паническим ужасом.
     Мальчики сразу успокоились и рассмеялись. Гилипп и Астиох поняли, что этот человек  испугался еще больше, чем они, и почувствовали себя уверенно, словно победители на поле боя.
     Друзья вышли из зарослей и подошли к могиле. Она зияла черным прямоугольником в земле. Конец черенка лопаты выглядывал из темной ямы. Было страшно глядеть в нее, но мальчиков подстегивало любопытство – желание узнать, что привлекло к ней незнакомца.
     – Слушай, Астиох, а вдруг там золото? – произнес Гилипп воодушевленно и в то же время таинственно.
     – Да ты глупый что ли? Мы же с тобой были на похоронах. Ты что же, видел, как с этим рабом клали богатые погребальные дары?
     – Да ты ничего не понял! Ты знаешь, где золото? Прямо в нем.
     – Как в нем?
     – Воры обокрали его хозяина. Вспороли живот покойнику, вынули внутренности и положили туда золото. Понял?!
     – Ну ты и дурак! У покойника была бы огромная рана тогда. Ее не могли бы не заметить.
     – А она есть. Но ее спрятали под пеленами.
     – Эх! – опешил пораженный версией товарища и уже согласный с ней Астиох. – Эх, какой ты башковитый, Гилипп! Я бы ни за что не догадался! – и  тут же воскликнул: –  А, значит, значит, ясно кто обворовал хозяина раба!
     – Конечно, те, кто обмывали покойника и пеленали его!
     – Ты хочешь сказать об этом хозяину раба, да?
     – А ты?
     – Я думаю, лучше взять золото!
     – Я – тоже. Клянусь Гермесом, лучше взять золото! (Сноска: Гермес - древнегреческий бог - покровитель купцов, воров, боксеров, красноречия).
     – Ты представляешь, Гилипп, как нам повезло?! А ты еще не хотел идти.
     –  Да, Астиох, клянусь Зевсом,  ты просто молодец что притащил меня сюда! (Сноска: Зевс - главное божество в пантеоне древнегреческих богов).
     Друзья необычайно обрадовались, желали поскорее овладеть золотом, ничуть не сомневаясь, что оно находится в чреве мертвеца, но не решались спуститься в могилу. Это сделать страшился даже более смелый Астиох.
     Мальчики всматривались в черную темноту могилы и ничего не видели в ее глубине, кроме этой зловещей черноты. Они боялись, что мертвец уже откопан или на половину откопан и если спрыгнут в яму, то попадут ногами прямо на его тело, а это казалось им особенно неприятным и страшным.
     Внезапно за спинами у друзей послышалось какое-то движение, и в следующий миг оба мальчика оказались в чьих-то крепких объятиях: кто-то, подкравшись, схватил их сзади. Можно представить ужас, который испытали в этот момент Астиох и Гилипп. Они дико завопили. Чьи-то сильные руки стали бить их по голове и при этом старались зажать им кричащий рот.
     Мальчикам удалось повернуться лицом к тем, кто напал на них. Они увидели двух диковинных страшных существ, похожих видом на людей, но с огромными головами, из которых торчало множество странных отростков. Астиох и Гилипп в первый момент подумали, что видят сестер Медузы Горгоны. Напоминающие змей отростки на головах неведомых существ особенно заставляли поверить в это. Но друзья знали, что после того, как Персей убил Медузу Горгону, сестры ее – Сфено и Евриала – перестали являться в мир людей. А вдруг это все же они! Явились, чтобы расправиться с дерзнувшими сделать попытку проникнуть в великую тайну, к которой дозволено приобщиться не каждому. Однако на тех, кто напал, были долгополые слегка светлевшие в темноте балахоны. Если же судить по словам знающих людей, по картинам в храмах, по скульптурным изображениям, тела всех титанид Горгон покрывала не ткань, а чешуя. Астиох и Гилипп быстро поняли, что напавшие на них никакого отношения к этим мифическим существам не имеют. Но тогда кто же они?! Мальчики разглядели, что у тех человеческие волосы. Однако оформлены они в очень странную прическу. Торчащие фестоны, клочки шевелюры очень легко было во мраке принять за змей. В темноте  и с перепугу головы напавших существ показались огромными и чудовищными. Они и в самом деле выглядели более крупными, чем у людей, благодаря своим необычным прическам.
     Теперь Астиох и Гилипп различали лица напавших. Они имели женские очертания и казались очень страшными, потому что на месте глаз зияли большие черные пятна. На самом деле эти пятна были лишь затененные глазные впадины, но походили они на большие дыры. «Подземные божества! Это же подземные божества! Они мстят за нарушенный покой могилы!» – такие  мысли вместе с болью от ударов появлялись в головах мальчиков. Ужас их ничуть не стал меньше, когда достаточно вглядевшись, они вдруг поняли, что угодили в “когти” как раз Кидилле и ее подручнице, колдуний, которых так старательно поджидали здесь.
     Мальчики кричали и отбивались с отчаянием людей, защищающих свою жизнь. Но сильным женщинам довольно быстро удалось оглушить их ударами по голове.
     Очнулись Астиох и Гилипп уже связанными. Они лежали на краю раскопанной могилы спиной на земле, чувствуя горький вкус то ли травы, то ли листьев, плотным комком впихнутых вместе с землей в рот. Ноги и заломленные назад руки стягивали крепкие путы. Мальчики видели над собой колдуний, в их странных, зловещих одеяниях – светлых балахонах почти до пят.
     Астиох и Гилипп догадывались, что тонкий и нежный голос принадлежит совсем еще юной, как они знали, рабыне Стратонике, а более низкий с грубоватыми зычными нотками, свойственными обычно голосам зрелых, бойких и циничных женщин, принадлежит ее хозяйке, знаменитой Кидилле, ужасная молва о которой ходила по всей округе. Что это колдунья, а другая ночная посетительница кладбища – ее рабыня, свидетельствовали и повелительные интонации в голосе первой, а также то, что в манере держаться второй чувствовалось подчиненное положение.
     Полные ужаса Астиох и Гилипп прислушивались к их разговору.
     – Никак не думала, что Демадок такой трус! Ты видела какого стрекача он дал?! – воскликнула насмешливо и возмущенно Кидилла.
     – И как он только живет у кладбища, не понимаю, – удивленно ответила Стратоника.
     – По правде сказать, я сама вначале здорово струхнула. Еще бы! Идем мы с тобой и вдруг впереди сбоку такой шум! У меня вся душа в пятки ушла. Встала как вкопанная. Идти дальше боюсь. А тут, гляжу, эти подходят к могиле. Роста маленького. Слышу голоса мальчишеские. Ну, тут я и поняла все: опять какие-то дурачки вздумали подсмотреть за нами. Ну, теперь достанется озорникам! Получат по заслугам сполна. Нашу тайну захотели узнать? Ну что ж, узнаете.
     – Я тоже, владычица, так испугалась!
     – Хвала богам за то, что привели нас сюда вовремя и помогли нам незаметно подкрасться к этим! – сказала Кидилла и рассмеялась злорадным хохотом. – А ты слышала, что они говорили? Клянусь Дионисом, обхохочешься! Зашили золото в труп! Это ж надо до такого додуматься! Впрочем, откуда им было знать, что Демодок приходит пораньше, чтобы успеть к нашему приходу откопать покойника.
     Затем после некоторой паузы Кидилла проговорила:
     – Какой же он все-таки трус, этот Демодок. Как он улепетывал! Не знаю, успел он откопать мертвеца или нет. Ну-ка давай, Стратоника, полезай туда – узнай. Если не успел, ты доделаешь его работу… Ну что стоишь, трясешься? Давай-давай, полезай! Чего ты боишься? Эх, Стратоника, плохо тебе дается наше искусство. Насколько Кохитида лучше тебя была. Она бы быстро спустилась в могилу.
     – Да, она спустилась в могилу и больше никогда оттуда не выберется. Прости меня, владычица, за дерзость, но я считаю, что если бы она не торопилась так проникнуть в эти тайны, то не отправилась бы в Аид так скоро.
     – Ух, Стратоника, клянусь Персефоной (сноска: жена Аида), выпорю тебя еще раз хорошенько! О, Посейдон,  и зачем я только купила эту бестолковую рабыню?! На красоту ее позарилась! А ну полезай быстро, а то не знаю, что я с тобой сейчас сделаю!(Сноска:Посейдон: брат Зевса, бог морей).
     – Там совсем не много осталось раскопать. Я быстро закончу, –  послышался глухой мужской голос.
     – А, вот он, смотрите-ка, герой! – воскликнула Кидилла. – И как ты не побоялся вернуться?!
     – Да я и не убегал далеко: я здесь совсем рядом был, –  ответил мужчина, выходя из глубокого мрака. Стали видны лишь очертания его фигуры. Лицо же было смутно различимо.
     – Да? А я-то думала, что ты уже в Скифии находишься. Так детишек испугался. Хорошо что хоть вернулся. Давай, копай быстрее – время идет!
     – А это кто? – удивленно спросил мужчина.
     – Опять каким-то глупцам захотелось подсмотреть наш обряд. Это нам оказалось на руку. Ну, что ты встал?! Давай же, копай быстрее!
     Пока он копал, Кидилла говорила своей рабыне:
     – Не зря, значит, дарами и жертвами умилостивляла я подземных богов. Видишь,  как помогли они мне. Ведь думаешь, я отказалась выполнить заказ жены скорняка потому, что она не обещала щедро заплатить? Думаешь, только поэтому? Нет. В первую очередь потому, что у меня не было печени и селезенки. А они – главное в отворотном снадобье. И надо непременно, чтобы они были взяты у человека мужского пола. Без них оно не подействует. Архидамия только зря бы поила своего мужа – он бы все равно не перестал ходить к своей шлюхе. Но вижу я, что к ней, Архидамии, боги тоже благосклонны: разве теперь я смогу не выполнить ее заказа, когда мне послана такая легкая, свежая добыча? – помолчав немного, колдунья сказала с резким недобрым хохотком:
     – Впрочем, мы возьмем у них не только печень и селезенку, но и другое, что нам потребно.
     – Владычица, – произнесла дрогнувшим голосом Стратоника, – ты собираешься убить их?
     – Вначале убьем, не беспокойся. Хотя, конечно, лучше вырезать у живых. Тогда наши божественные составы из такого материала обрели бы большую силу. Я бы с удовольствием помучила этих сорванцов, но у нас нет времени. Надо еще успеть так много сделать. Да и поспать хотя бы немного хотелось бы.
     –  Владычица, помилуй их! Не убивай, отпусти домой! Матери их ждут!
     – Дура, хочешь, чтобы они завтра в городе рассказывали всем чем мы занимаемся на кладбище?!
     – Не будут, они не будут рассказывать! Вот спроси их! Они поклянутся, что не будут!
     – Ни за что не поверю – завтра же всем растрезвонят. А о нас и так худая слава ходит.
     – Владычица, сжалься, сжалься!
     – Все, хватит, молчи, дура, не ной! Ну, задам я тебе, погоди!
     – Ну, ладно, владычица, если им так и так умирать сейчас, если мы возьмем у них то, что собирались у мертвеца взять, то, может, не стоит продолжать откапывать и доставать его из могилы? Зачем еще покойника безобразить?
     – Глупая ты – этого добра никогда лишнего не бывает. В нем наша сила. Надо все время пополнять запасы. Если они кончатся, из чего мы будем готовить наши зелья? 
     –  Все, – вылезая из могилы сказал Демодок.
     – Так что же ты вылез? Вытаскивай его! – воскликнула нетерпеливо Кидилла.
     – Погоди, владычица: дай дух перевести, – ответил Демодок. Что ж, мне на мертвяке отдыхать что ли? Это тебе только приятно мертвецов касаться. Прости меня за дерзость, владычица.
     – Отдыхать?! Ты хочешь еще отдыхать?! Да ты должен был сделать все это до нашего прихода! Давай, вытаскивай его! – сказала колдунья.
     – Погоди, дай отдохнуть чуть. Иначе я не осилю – он тяжелый.
     – Стратоника, а ну, давай, быстро помоги ему, – приказала Кидилла, но, немного подумав, неожиданно переменила свое решение: –  А, впрочем,.. постойте, не надо пока… Ладно, отдохнешь сейчас, Демодок. Отдохнешь, посидев на них, –  зловеще рассмеявшись, кивнула она на мальчиков, – подержишь. Раз уж на мертвеце боишься сидеть. Эти-то живые пока.
     – Нет, владычица, ни за что! Не могу я! Ты же знаешь. Никогда не делал этого и не буду! Хоть убей!
     – Ладно, ладно. Я забыла какой ты трус. Никогда не делаешь с нами этого. Чего боишься, не знаю. Ладно, иди опять подальше, прячься в кустах. Не мужчина ты! – сказала Кидилла презрительно и насмешливо.