Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 2 глава

 2

     Кладбище отделяла от внешнего мира окружающая его густая лесополоса шириною шагов в двести. Снаружи, вблизи нее, под развесистыми ветвями деревьев, рослыми широкими тенями чернеющими на фоне звездного неба, стояла жалкая хижина Демодока. Пожалуй, это была даже не хижина, а большой хорошо сделанный шалаш. Он являлся пристанищем человека, прожившего очень трудную, полную лишений и рабского унижения жизнь.
     Родился и первые годы детства Демодок провел в Коринфике (примечание: область в северной части полуострова Пелопонесс, где находился древнегреческий город Коринф) . Затем был вынужден большую часть своих лет прожить на чужбине и только в преклонные уже годы вернулся на Родину, где не нашел, однако, ничего более достойного для себя, чем этот шалаш да огород рядом с кладбищем. В таких страшных и оскверненных, по представлениям древних греков, местах селились лишь дошедшие до крайней бедности люди.
     В самом начале одной из войн между Коринфом и Сикионом, происшедшей по какому-то совершенно незначительному поводу, столь обычной и частой для государств древней Греции, Демодок, еще будучи ребенком, вместе со многими другими жившими по соседству селянами был полонен сикионскими воинами. Та война не была длительной и опустошительной, как многие столкновения греческих полисов: довольно скоро противоборствующие стороны примирились. Но для тех нескольких десятков коринфских семей, которые не успели бежать под защиту городских стен, этот незначительный военный конфликт стал чудовищным событием, поломавшим всю их судьбу. Они были проданы в рабство на торжище, проданы вместе с их же захваченными скотом и утварью. Оторванный от семьи Демодок неоднократно перепродавался, переходил от одного хозяина к другому, пока не попал к одному мессенскому богачу. Двадцать девять лет жил и трудился в его загородном именье и удостоился наконец бесценной награды, о которой мечтал почти полвека. Незадолго до этого ему исполнилось пятьдесят семь лет. Далеко не все рабы доживали до такого возраста. Только сильная природа потомственного крестьянина позволила ему дожить до этих лет.
     Получив вольную, он, не теряя и дня, отправился в Коринфику, но с отчаянием обнаружил, что никому из живущих здесь совершенно ненужен, что отношение здесь к нему нисколько не лучше, чем к пришлым бродягам. Родина забыла о нем, не нуждалась в нем, нищем пожилом человеке. Никто  ничего не собиралась делать для облегчения его участи. С трудом отысканный им земельный участок, составлявший некогда собственность его семьи, давно уже, конечно, стал принадлежать другим людям. У Демодока не было денег оспорить в суде их право на него. К тому же, прожив жизнь невольником, он был настолько забитый, робкий, неуверенный в себе человек, что даже не решился заговорить с нынешними хозяевами этого земельного участка.
     Некоторое время вольноотпущенник перебивался случайными заработками в портах Коринфа и на сезонной работе у землевладельцев. Но стареющему, ослабленному частыми недоеданиями, ему все труднее становилось конкурировать с более молодыми поденщиками, которым оказывалось предпочтение при найме.
     Его не привлекала перспектива пополнить толпы нищих попрошаек или сделаться вором или разбойником. Стараясь уйти от нищеты и не стать преступником, он решается осуществить желанную, но страшащую его идею: судьба не оставила ему иного выбора. Эта идея явилась в особенно тяжкие дни отчаяния. Лишенный законного права быть землевладельцем, он все-таки стал им. Для этого пришлось поступить необычным образом. Ведь вся пригодная для сельского хозяйства коринфская земля, даже неплодородная, каменистая, до последнего клочка, находилась в собственности людей вовсе не собирающихся уступать ее кому-то, тем более жалкому нищему. Да он и не имел дерзости посягать на их собственность. Демодок обратил  свое внимание на другую землю, хозяева которой не могли возразить ему ни единым словом, поскольку были мертвецами. Он поселился и завел небольшое огородное хозяйство совсем рядом с кладбищем. Демодок, типичный суеверный эллин, не мог, конечно, не бояться близкого соседства покойников, но, по всей видимости, доведенные до крайности люди меньше боялись кладбища, нежели другие. Возможно, вынужденные обстоятельствами, они просто привыкали находиться длительное время там, откуда другие, как правило, торопились поскорее уйти. Неслучайно на кладбищах, где были захоронения состоятельных людей, обитали нищие, кормившиеся погребальными и поминальными дарами.
     Демодок тоже довольно быстро привык к соседству покойников, убедившись, что они не очень-то торопятся навещать его по ночам и, вообще никаким образом не мешают ни жить, ни работать здесь. У него было больше оснований опасаться живых, хотя бы своих товарищей по несчастью – нищих, но рабское кладбище, около которого он жил, ничем не могло привлечь их. Поэтому соседство живых людей ему не грозило.
     Демодок зажил так, как давно мечтал. Именно здесь, работая не покладая рук, на собственном участке, он ощутил радость труда, обрел смысл жизни, впервые за десятки лет своего несчастного существования. Ему особенно было приятно видеть как подрастают овощи на его огороде, доставляло немалое удовольствие ухаживать за ними. Ничего подобного он не испытывал никогда раньше, ни будучи рабом, ни свободным батраком.
     Выращенные овощи Демодок продавал в Коринфе, на главной площади, как и многие другие крестьяне. Возделываемая им земля скоро истощилась и стала давать скудные урожаи. Поэтому он так и не смог расстаться с бедностью. Нередко и теперь жил впроголодь. Случалось, употреблял в пищу почти несъедобные дикие растения. В такие дни отчаяния он готов был бросить огород и податься в разбойники, но с горьким чувством окинув мутным от навернувшихся слез взглядом свое немудрое хозяйство, понимал, что не сможет расстаться с тем, с чем успел сродниться, что в лучшие дни приносило столько отрады.
     Неудивительно, что он без долгих колебаний согласился служить Кидилле, платившей ему куда больше, чем он мог заработать сам. Даже более того, Демодок считал ее посланной каким-то божеством, сжалившимся наконец над ним и пожелавшим облегчить наконец его участь. Он и не подозревал, что Кидилла нуждается в нем не меньше, чем он в ней. В соответствии с требованиями ее страшного, но весьма доходного ремесла – черной магии, она вынуждена была совершать обряды и добывать необходимые для ритуалов части мертвецов на рабском кладбище (покой кладбища свободных коринфян она никогда не нарушала, опасаясь промышлявших там нищих, а также мести родственников усопших, которым нищие в надежде на вознаграждение вполне могли сообщить о ее нечестивых деяниях). До встречи с Демодоком каждый раз по окончании обряда на кладбище ей с рабыней приходилось затем значительную часть ночи до утра, когда открывались ворота города, проводить под открытым небом без сна, рискуя сделаться добычей истосковавшихся по женскому телу нищих, не имевших возможности воспользоваться услугами даже самых дешевых проституток. Колдунья с рабыней никогда не оставались на кладбище дожидаться рассвета, так как сюда порой забегали голодные собаки и волки, чтобы добраться до неглубоко зарытых покойников. Женщины уходили за его пределы и с величайшим неудобством ночевали на мощной развилке старого дуба, замерзая от ветра и предутренней сырости, зато чувствуя себя в недосягаемости от хищных зверей. У Кидиллы была возможность попроситься на ночлег в находившийся неподалеку от города постоялый двор (пристанище путников, не успевших достигнуть городских ворот до их закрытия) или в какой-нибудь крестьянский дом. Однако она не могла воспользоваться такой возможностью из страха быть изобличенной кем-нибудь из тех, кто враждебно относился к ее ремеслу и громкой зловещей славе. И в самом деле, было бы слишком легкомысленно ожидать, что появление посреди глубокой ночи очень известной в округе чародейки не вызвало бы у людей любопытства и подозрений, тем более, что все были чрезвычайно заинтригованы ужасными слухами о загадочной ночной жизни колдуний. Кроме того, двери любой гостиницы, находящейся за стенами города на ночь запирались и умолить привратника открыть их было невозможно.
     Когда Кидилла узнала, что на краю кладбища живет человек, причем очень бедный, а, значит, вряд ли способный удержаться перед хорошей платой, исполнилась желания и надежды привлечь его к себе на службу. Поначалу она останавливалась у Демодока доночевывать, объясняя причину своего странного появления ночью тем, что, возвращаясь с рабыней домой, не успела к городским воротам до их закрытия, и никто в ближних домах не пустил на ночлег. Пораженный щедрой платой, он с огромной радостью принимал женщин, но таким объяснениям не очень-то верил, чувствовал, что какая-то другая причина привлекает сюда эту красивую, странно щедрую гостью. Впрочем, не заплати она ему вовсе, он все равно принял бы ее с большим радушием, поскольку благоговейно чтивший Зевса Ксения , не мог не быть гостеприимным. (Примечание: Зевс Ксений - покровитель гостеприимства у древних греков).
     Не сразу колдунья открыла свои истинные намерения. Она подарила вольноотпущеннику осла, чтобы облегчить ему доставку овощей на рынок, хороший огородный инвентарь, разнообразную посуду, хитон , шерстяной зимний плащ, сандалии, даже большой очень дорогой медный котел. (Примечание: хитон - один из самых распространенных у древних греков вид одежды простого покроя. Подразделялся на дорийский, ионийский, мужской и женский. Преимущественно носился женщинами). О таких вещах Демодок мог только мечтать. Этими подарками Кидилла окончательно расположила его к себе. Только тогда она решилась сказать ему кто она, чем занимается и зачем он ей нужен.
     Получив свободу, Демодок уже пятый год жил на Родине, но мало общаясь с людьми, еще не успел узнать о здешней знаменитости. Однако, живя в других местах, не раз бывал поражен невероятными, внушающими жуть слухами о колдуньях, всемогуществе черной магии. Убежденный в необычайной щедрости Кидиллы, готовый на что угодно, лишь бы облегчить невыносимые тяготы одинокой бедной старости, подхлестываемый к тому же желанием проникнуть в величайшую тайну, он согласился помогать колдунье.
     Демодок сделался ее хорошим, надежным помощником, особенно полезным, если учесть еще сохранившуюся в нем большую физическую силу. Однако никогда не соглашался он участвовать в убийствах и пытках.