Зоя

               

    Эту историю я услышала от одной из моих сотрудниц. Был короткий предпраздничный день накануне дня Победы, после затяжных холодных дождей – долгожданно солнечный. Дождавшись дозволенного распорядком трудового дня срока, мы узким кругом немногочисленного, почти женского коллектива разместились за праздничным столом. Не знавшие Великой Отечественной войны, мы говорили тосты за Победу. Некрепкое дамское вино облегчало мысли, подкрашивая действительность в розовый цвет. Мы вспоминали близких – вернувшихся и не вернувшихся. Разговор был соткан из кратких сообщений о них и повседневных забот. Наша вечная заводила, веселая татарка с красивым утонченным именем Роза, неустанно шутила, вплетая искрометные мысли одну в другую задорным речитативом. На язык ей попадались то собственные дети, то кто-то из сотрудников, то родственники. Имена, срываясь с её уст, кружились в пространстве тополиным пухом, и, не задерживаясь в сознании, разлетались – не собрать…  Но то, что осталось, легло на сердце грузом неоднозначных мыслей…



     Шла Отечественная война – второй её год. Жизнь людей погрузилась во мрак. Мужчины воевали, женщины и старики ждали, дети – быстро взрослели.
Не обошла эта участь и Зою. Отец ушел на фронт ещё в самом начале войны, оставив их с мамой и двумя младшими сестрами Раей и Соней в маленьком домике на окраине Сталинграда без сильного мужского плеча и отеческой заботы. Письма от отца приходили нечасто, но всякий раз, кроме обостренной тоски о родной душе, они приносили с собой в дом весточку: “Жив…”, добавляя, “… По крайней мере, на тот момент, когда писал… ”
     Зоя видела, как мать, прочитав письмо, подолгу гладила пальцами короткие строчки, написанные родным почерком, как аккуратно складывала помятый листок, как бережно убирала его в укромный уголок, а потом долго-долго смотрела на фотографию, висевшую на стене и шептала: “Вернись. Только вернись живым…”
Время, этот безмолвный властелин судеб, уводило оставшихся без опоры женщин  всё дальше и дальше от тех дней, где они были вместе. Жить им становилось все труднее и труднее.
    В сорок втором году Сталинград не был тихой гаванью. Немцы рвались к Волге. В июле советским командованием был создан Сталинградский фронт. Со дня на день враг должен был начать наступление.
   Каждое утро мать, как и  другие жители Сталинграда, уходила рыть многокилометровые линии окопов и противотанковых рвов вокруг города.  И всё-таки в конце августа немцам удалось прорваться к Волге. Гитлеровцы, не переставая, бомбили город, сосредоточив на подступах к Сталинграду восемьдесят дивизий.
   В середине октября  немцы прорвались в Сталинград. Как тараканы, расползшись по улицам, они заглядывали в каждый дом.
Осенний восход просился в окна. Зоя, проснувшись, ещё лежала в постели. Она слушала, как рядом на кроватях сопели её младшие сестры, как хлопотала на кухне мать перед тем, как уйти на рытье окопов.
Внезапно на крыльце послышалась тяжелая поступь военных сапог. “Отец…”, - вспыхнула в голове Зои искорка радостной мысли. Она вскочила с постели, но грубый стук в дверь заставил её встревожиться. Стук повторился нетерпеливо и раздраженно. Мать, тревожно взглянув на Зою, вытерла руки о фартук и пошла открывать. Как только большой металлический крючок соскочил с державшей его петли, Зоину мать оттеснила к стене сильная мужская рука. В проеме двери выросли два силуэта в немецкой солдатской форме, тут же устремивших дуло автомата на вошедшую в прихожую Зою.
- Собирайтесь! Быстро!… - на ломаном русском приказал немецкий солдат, войдя в дом.
Опешивших женщин сковало внезапное оцепенение.
- Мама, - послышался из комнаты заспанный голос пятилетней Сони.
- Собирайтесь! Все!… - снова повторил немец, проходя в комнату к разбуженным детям.
Через десять минут из маленького домика на окраине Сталинграда вышли четыре женские фигурки – две маленькие девочки пяти и семи лет, девушка – подросток и их мать. Они шли в неизвестность под конвоем двух немецких солдат.

   Военный немецкий эшелон, до отказа набитый военнопленными шел не быстро, но без остановок в направлении Германии, уверенно отсчитывая, пока ещё русские версты.
Теплушка, в которой ехали Зоя с матерью и младшими сестрами, подчиняясь размеренному перестуку колес, то вздрагивала, то тряслась, утрамбовывая в своем чреве покорных пленников. Зоя сидела на устланном соломой полу в углу теплушки, облокотившись головой о деревянную щелястую стенку. Рядом, положив ей на колени голову, спала семилетняя Рая.
   Октябрьская прохлада на полном ходу поезда врывалась в полутемное нутро теплушки. Поезд шел по изуродованной войной земле. Зоя догадывалась, что едут они сейчас через Донбасс. Она думала об отце, о том, что ждет их там в Германии. Зоя исподлобья посмотрела на немца с автоматом, приставленного надзирателем к их мирной теплушке.
   Внезапно в размеренный перестук колес ворвался звук моторов невесть откуда взявшегося самолета. Он кружил над военным немецким эшелоном, наполненным русскими пленными людьми – детьми, женщинами и стариками. Чей это был самолет? Скорее всего, советский. Да! На войне, как на войне!
   Почти тут же к звуку моторов летящего самолета прибавился леденящий жилы свист падающей бомбы.
   Поезд дернулся, нарушая мерный перестук колес, затормозил и, под надрывный скрежет трущегося металла, остановился.
- Из вагонов!… - последовала грубая команда немца-конвоира.
Пленные выкатились из теплушек рассыпанным горохом, тут же разбегаясь в разные стороны. Зоя видела справа от себя бегущую к лесу мать. Она потеряла из виду младших сестер. Зоя бежала со всех ног в поле, чтобы в следующее мгновение припасть к земле, слившись с её плотью. И снова свист падающей бомбы, и снова взрыв, откинувший в её сторону тяжелые комья земли. Она подняла голову:
- Мама!… Мама!…
Снаряд упал туда, где мгновение назад находилась её мать. Зоя подбежала к месту взрыва. Кроме рваной воронки, она не нашла там ничего. Она стояла над воронкой, не слыша грохота взрывов.
   Эшелон с русскими военнопленными, в котором находилась и Зоя с сестренками, прибыл в Берлин рано утром. Измученные долгой дорогой, проведенной в переполненной теплушке,  они были безучастны к тому, что с ними происходило. Ещё не забылась недавняя бомбежка. Кто-то оплакивал близких, кто-то был контужен. Соня и Рая жались к старшей сестре, не соглашаясь отойти от неё ни на шаг. Зоя никак не могла смириться с гибелью матери, душа отказывалась верить в это.
   К десяти утра немцы начали сортировку военнопленных по разным приемникам. Хлебнув за эти дни лиха с избытком, Зоя с сестрами ждали нового приговора своим судьбам. Ждать пришлось недолго. Солдат в форме подошел к ним и, взяв за руки Соню с Раей, отвел в сторону -  туда, где уже находились такие же пяти-, семилетние дети. Зоя рванулась было в их сторону, но грубый толчок конвоира откинул её назад.  Вскоре детей увели.
   Следующую ночь Зоя провела в приемнике. Утром за ней  пришли двое – он и она. По дороге она просила называть её фрау Эльза. Он молчал. Они подошли к дому с большим цветником за оградой. Им навстречу выбежала огромная немецкая овчарка. Она было оскалилась на Зою, но хозяин резким окриком охладил её пыл.
   Место девушке  отвели в сарае.  Бросив подстилку недалеко от подстилки Фрица, так звали собаку, приказали сидеть, пока не позовут. Фриц крутился рядом, враждебно поглядывая на Зою. Съежившись, боясь пошевелиться, Зоя незаметно для себя забылась тяжелым сном. Ей снилась военная теплушка, кружащий самолет, бегущая к лесу мать…  Сколько проспала, она не знала. Девушка очнулась от грубого пинка. Подняв сонные глаза, она увидела силуэт хозяина. Он приказал ей идти в дом.
   Фрау Эльза говорила с ней холодно и сдержанно. Совершенно не зная немецкого, Зоя всё же поняла, что должна убирать дом, стирать белье, выполнять всю черную работу, а также присматривать за пятилетним ребенком – сыном фрау Эльзы и хозяина. Сейчас от неё требовалось очистить садовые дорожки от пробивающихся сорняков и полить цветы. Лишь затемно ей разрешили войти в сарай и сесть на подстилку. Фрицу хозяин принес еду. Объедки со стола пахли курицей и сметаной. Зое достался кусок хлеба. Это были её сегодняшние завтрак, обед и ужин одновременно.
   Фриц оказался доброй собакой. Оставшись вечерами один на один  с псом в сарае, Зоя гладила его густую жесткую шерсть. Только в те дни, когда хозяин или фрау Эльза бросали им в ужин один кусок на двоих, они становились врагами. Рваная рана, оставленная зубами Фрица на Зоином запястье, долго напоминала о себе нестерпимой ноющей болью. Немецкий язык давался ей трудно и больно. Наказанием за непонятые слова и невыполненные приказы были тяжелые хозяйские оплеухи, да цепкие руки фрау Эльзы, таскавшие Зою за волосы порой на виду у всей округи.
   Долгие восемь месяцев прожила Зоя в доме Рейхардов. Похудевшая, обессилевшая, с синяками по всему телу, в износившейся одежде, она притягивала любопытные взгляды проходивших мимо их дома жителей Берлина. Шедшие вдвоем шушукались, одиноки, глядя на неё, вздыхали. А она, не имевшая права на лишнюю минуту отдыха, то носила воду, то развешивала постиранное хозяйское белье, то исполняла прихоти пятилетнего Ганса, глядя на мир через безразлично плывущие перед глазами белые круги и мерцающие звездочки, говорящие о развившейся анемии.
   По окрестностям их района пополз слух о непомерной жестокости Рейхардов к русской пленной. В военную комендатуру поступила официальная жалоба от  проживающих по близости с их домом горожан о производимых над русской пленной бесчинствах.
Вскоре в дом Рейхардов вошел человек в военной форме. Поговорив о чем-то с фрау Эльзой, он велел Зое собираться. Все её пожитки состояли из маленького узелка, лежащего в сарае под подстилкой. Сборы не заняли более пяти минут. Неизвестность не пугала Зою.

   Двухэтажный дом, куда привел её всё тот же человек в военной форме, находился на другом конце города, на окраине Берлина. Зоя, принявшая свою судьбу как данность, равнодушно отнеслась и к переселению, и тем, кто стал её новыми хозяевами. Она была готова ко всему. На вопросы, которые ей задавали при знакомстве новые хозяева, она отвечала односложно: “да, фрау”, “нет, фрау”. Когда расспросы были окончены, ей предложили вымыться и надеть чистое белье, которое её новая хозяйка достала из комода. Белье было не новое, но свежевыстиранное, оно пахло чистотой и свежестью.
 - Зой-а, мы ждем тебя в гостиной, - услышала девушка голос хозяйки. Она уже неплохо понимала немецкую речь.
Зоя вошла в комнату и остановилась около двери. Опустив голову, сжавшись, она ожидала приказаний. Крепдешиновое платье с чужого, более взрослого плеча ещё больше подчеркивало её худобу. На запястье красовался ещё розовый шрам от укуса собаки. Из-под оборок коротких рукавов лиловыми пятнами на руках красовались кровоподтеки.
- Садись, Зой-а, за стол. Поешь.
Её посадили за стол, накрытый белой скатертью. Хозяйка подала ей еду. Еда была вкусная. Хозяйка села за стол напротив неё, молча, но откровенно рассматривая Зою. После обеда она отвела её на второй этаж.
   Комната, которая теперь стала Зоиной, была маленькой, но уютной. В ней едва помещалась кровать, шкаф, стол и стул. Зато из окна была видна окраина города, а за ней зеленый-зеленый луг. Совсем как дома в России.
- Отдыхай, - сказала ей хозяйка, оглядывая  её синяки, -  а завтра, с новыми силами мы с тобой решим, чем ты будешь заниматься…

   …Солнечный луч, пройдя сквозь тюлевую занавеску, коснулся Зоиного лица. Она открыла глаза. День уже вовсю властвовал над комнатной тишиной. Одевшись, девушка спустилась в гостиную. Там её ждали хозяин и хозяйка, а на столе, накрытый белоснежной салфеткой, стоял завтрак. Смутившись за свой поздний подъем, Зоя съежилась, начав было оправдываться. Но всё повторилось вновь – белая скатерть, вкусная еда,  добрые взгляды хозяев.
- Мы сейчас пойдем с тобой в магазин, купим тебе необходимую одежду и обувь. Твоя совсем истрепалась, я её выбросила, – сказала фрау Марта.

   Жизнь Зои в семье Зеельфельдов потекла совсем по иному руслу. Теперь она спала на белоснежных простынях и пуховой перине. Ей не было отказа ни в еде, ни во внимании. Её молодое тело налилось силой, на щеках появился румянец, а на губах улыбка. Зоя помогала фрау Марте по хозяйству, ходила с ней на рынок. Часто они уходили на луг.  Фрау Марта показывала ей разные лечебные травы. Набрав полевых цветов, они плели венки.
   Вечерами втроем, окончив все дневные дела, они собирались в гостиной. Фрау Марта рассказывала о своей жизни. Детей с герром Карлом бог им не дал. Родители их давно умерли. Родственников у них не осталось. Зоя вспоминала Россию. Она рассказала Зеельфельдам, как их эшелон попал под бомбежку. Как погибла мама, как её разлучили с сестрами. Вскоре, они знали обо всем, что могли друг другу доверить.  Зоя чувствовала, что в этой семье она не военнопленная.
   Так прошло несколько лет. Война Германией была проиграна и близилась к концу. Русские, освободив Польшу, Венгрию, другие страны Европы, уже ступили на немецкую землю. Зоя видела, как Зеельфельды нервничали по этому поводу, со дня на день, ожидая входа русской Армии в Берлин. Давно были собраны вещи, чтобы быстро уехать из города, когда начнется штурм. Зоя в эти дни думала о доме. Вспоминала дни, когда немецкие войска вошли в Сталинград. Вспоминала, как в их маленький домик на окраине ворвались фашисты. Вспоминала, как военный эшелон вез их сюда, в Германию. Как всё поменялось местами! Брошенный когда-то России вызов вернулся немецкому фашизму бумерангом.
- Зой-а, мы с фрау Мартой хотим с тобой серьезно поговорить, - сказал как-то после завтрака герр Карл, - войну Германия проиграла. На нашей земле вражеские войска. Вот-вот в Берлин войдут русские. Для тебя это радость. А мы… Как это ни страшно сознавать, мы должны уехать из города. Мы никогда не считали тебя военнопленной. Мы приняли тебя как родную дочь. Мы полюбили тебя. Мы просим тебя, останься жить с нами в Германии.  Что ждет тебя в России? Где твои сестры, ты не знаешь. Об отце тебе ничего неизвестно. Мать погибла.  Останься.
   Зоя молчала. К горлу подступил комок. Она была благодарна Зеельфельдам, но променять Родину на чужую страну она не могла. В душе она надеялась найти сестер. Она верила, что вернется с фронта отец.
- Мы всё прекрасно понимаем, - продолжила разговор фрау Марта, - завтра мы уезжаем. Мы оставляем тебе ключи от дома. Решишь остаться, мы будем счастливы. Решишь уехать, на это твоя воля. Ключи оставь под порогом. Мы приготовили тебе подарок. Прими его от нас, - фрау Марта поставила на стол увесистый чемодан, - открой его.
Зоя осторожно открыла металлические запоры чемодана. Она увидела несколько отрезов ткани, салфетки вышитые крестом. Зоя взяла в руки одну из них. На неё смотрела кареглазая девочка с венком из полевых цветов на голове…  В углу чемодана лежала маленькая шкатулка. Зоя открыла её. Золотые серьги, браслет, брошь из слоновой кости – любимые украшения фрау Марты. Зоя подняла на неё глаза.
- Бери, на память, - ответила на её немой вопрос фрау Марта…

   …Зою разбудили выстрелы и рев танковых моторов. Наскоро одевшись, она спустилась в гостиную. Её никто не встретил к завтраку. Вчера Зеельфельды уехали. Дом был пуст.  Девушка выбежала на улицу. Первое, что она увидела, это проходящие мимо их дома танки. На танках были красные звезды.  Наскоро заперев дом, сунув ключ в условленное место, Зоя побежала навстречу русским танкам. Одна из машин остановилась около девушки. Чьи-то сильные руки подхватили её. Через мгновение Зоя ощутила под ногами теплую броню боевой машины. Она свободна!…

   Зоя вернулась в Сталинград одна. Она ничего не знала о сестрах. Но вскоре, как в сказке со счастливым концом, война вернула на Родину  Соню с Раей. С фронта пришел отец. И только их мать навсегда осталась в том далеком сорок втором. Оказалось, что Зоины младшие сестры  находились в немецких лагерях. К счастью, в тех лагерях не было газовых камер. Пятилетние дети прислуживали в домах по хозяйству, вечерами возвращаясь в лагерь. По их рассказам, относились к ним неплохо.

   Зоя никогда больше не виделась с семьей Зеельфельдов, она не поддерживала с ними отношений, но золотые безделушки, подаренные ей когда-то фрау Мартой, помогли  выжить в голодные послевоенные годы. Может быть, она и вспоминала Зеельфельдов, но никогда о них не рассказывала.
   Она совсем немного не дожила до шестидесятилетия Великой Победы. И только перед самой Зоиной смертью её близкие узнали  от неё историю той жизни, которой она жила в фашистской Германии. Узнали тогда, когда немцы, искупая вину предков, разыскивали по необъятным просторам России детей-военнопленных, детей - узников концлагерей, с просьбой откликнуться. Чем могли без вины виноватые потомки гитлеровской Германии отплатить униженным, искалеченным их предками россиянам? Немцы, конечно же, понимали, что марки, которые они предлагали в качестве компенсации за причиненные злодеяния не искупали вины.
   Наверно, Мир должен был переболеть фашизмом. Он, фашизм, оставил глубокие шрамы на лице немецкой нации и в душах людей всего мира. Этих шрамов не скрыть. Они ещё долго будут болеть. Но надо уметь жить с ними, не допуская рецидивов коварной болезни. А люди – хорошие люди были, есть и будут, на любой земле, при любых режимах, во все времена.