Вера

                Глава 1 Петровна.

       Отключилась от скайпа, как научил меня внучок Славик, самый младшенький из всех моих внуков и внучек.
       Скоро Славику 18, убереги его, Господи от напастей. Это нынче-то беда, к чему эта война, вот и переживаешь на старости лет за внуков. Со Славиком, может, обойдётся, не возьмут в армию. Нет худа без добра. Мать отправила сына в летний лагерь оздоровиться, сил поднабраться. Это-же там какие безответственные руководители, отправили детей за дровами на тракторном прицепе, а за руль того трактора посадили ребёнка, не умеющего управлять им. Туда-то дети доехали в пустом прицепе, загрузили полный прицеп дров, сами уселись сверху штабелей. Неопытный мальчишка за рулём как дёрнул резко трактор, дети так и посыпались с прицепа. Славик неудачно упал на дерево с сучком, вот позвоночник и повредил, и теперь спина  болит, в ногу отдаёт, и руки болят. Что-то и врачи не могут помочь, мать всё возит его на массажи.  Называется, поехал оздоровиться за лето в этот лагерь, на всю жизнь, не дай Бог, надсада.
       - Теперь уже внуков мне не подарят, скорей всего взрослые внуки и правнучки подарят правнуков и праправнуков, - с умилением размышляю я про себя. - Дети то уже сами деды, да и младший, поди, тоже скоро дедом станет.
       А разговаривала я по скайпу со своим старшим сыном, который живёт за тысячи километров от меня. Как интересно стало, компьютеры появились! Наступило время, когда можно видеть старшего сына, как в телевизоре и разговаривать с ним обо всём.
       - Разве ж о таком можно было раньше мечтать? - задаю сама себе вопрос. – Жаль, старый не дожил до такого чуда.
       Что-то даже устала, так долго сидела, разговаривала по скайпу.
       Мысли обратно вернулись к сыну Фёдору, с которым только что разговаривала. С самого детства он рос самостоятельным, был хорошим помощником нам, родителям. Бог доченьку не дал, вырастили троих сыновей. Старшому и досталось больше всех.  Тяжелее стало, когда сын Фёдор, окончив школу, уехал учиться в училище. А затем забрали сына в армию. Слава Богу, отслужили сыновья в мирное время, страхов за них не было.   
       Сегодня долго разговаривала не столько с сыном, сколько со старшей невесткой. Она задавала мне вопросы, касающиеся моей семьи. Никогда бы не подумала, что Зину заинтересует история моей семьи. Модно теперь стало, родословную свою хотят знать. Вот и племянница из Черкас звонила, всё расспрашивала. Говорила, что дерево жизни рисует ли, пишет ли. Не сразу поняла по телефону, говорит дерево да дерево. Думала, дерево, что ли какое диковинное, посадила. Со слухом стало немножко похуже. Да и зрение подводит. Раньше без книги и спать-то не ложилась, много читала. В классике всё дворяне древом жизни интересовались, а теперь и простым людям тоже хочется узнать про свои корни. Вот и невестка разговор этот завела.
       - Нашему сыну потом кто расскажет, откуда его отец появился, кто родители его отца? - говорит она.
       Жили бы здесь, всё бы и так знали, в деревне все всё друг про друга знают. А коль так далеко занесло старшого, дак, кто ж там за него что знает?
       Невестке-то, Зинаиде, рассказала, что вспомнила, да разве всё обстоятельно расскажешь за один час, или более разговаривали мы. Опять же удивительно, говорят, что за разговор деньги не берут, а раньше придёшь на межгород, чтоб со старшим переговорить, сидишь, ждёшь час, а когда и два, деньги заплатишь. За 15 минут и не поговоришь путём, все алло да алло, и время пролетает. Ну, хоть голос родной услышишь, потом потихоньку поплачешь, чтоб старой не услышал и не увидел. 
       Разбередила-таки Зина душу, вот воспоминания лезут, долго не покинут мою голову. А начнёшь вспоминать, кажется, совсем недавно всё было.
       Это сейчас величают Петровной, а звалась Верой.

                Глава 2 Кубань

       Много ли, мало ли осталось в памяти? Иногда от чего-то полезут в голову мысли, воспоминания. Вспомнится такое, что, казалось, давно забыто. Осветится какое-то событие из детства, молодости, как вспышка молнии в темноте выхватывает те или иные картинки.
       Однажды, ещё жива была мама, всплыла в памяти грустная картинка детства.
       Ехали долго на подводах куда-то. Мама всё плакала, все хмурые были, грустные.               
       - А куда мы ездили на подводах долго-долго, а Вы ещё плакали? - спросила я у мамы.
       - Ты помнишь это? - удивилась мама, - тебе же не было ещё трех лет, когда нас выселили из родной Белоруссии на Кубань.
       Дед по отцу погиб еще в первую мировую войну, тогда мой отец, как самый старший мужчина, стал главой семьи. История выселения была рядовой по тем временам. В то памятное время полным ходом шла коллективизация, чтобы не попасть под раскулачивание,  моему отцу пришлось вступать в коммуну, тянуть уже было нельзя. Как мать сказала: все мечты, планы, надежды, чаяния - всё порушилось. Вступил в коммуну, хочешь-не хочешь, отдай своё хозяйство, кровью,  потом заработанное не одним поколением, в общий котёл коммуны. Когда пришли коммунары забирать худобу, мать с отцовой сестрой спрятали коня.
       - Как мы радовались с отцом, когда коня этого купили, гордились своим красавцем, конь–то был породистым, - с горечью говорила мама.
       Невозможно в деревне что-то спрятать, тем более коня, все знали про него. Стали выяснять, кто спрятал коня, утаил от Советской власти. Тогда вину взял на себя мой дядя, младший брат отца. Он быстро сообразил, чем это грозит семейному брату, нас-то у отца было уже четверо детей. Сам дядя ещё молодой был, неженатый, детьми не обременён, вот и пошёл сознательно на такую жертву за семью брата. Пять лет ему дали. Сколько-то отсидел, попал под амнистию, потом его реабилитировали. После освобождения прижился в Тамбове. Работал там директором МТС.
       - Грамотных людей-то мало было, - вспоминала мама, - вот и он Советской власти пригодился. Мать увиделась с ним, когда он уже совсем старым приезжал на свою родину.
       Хоть и взял на себя вину мой дядя, всё равно семью нашу подвергли выселению. На выселки нас отправили на Кубань, жили в степном хуторе Днепровский, что стоял в 25 км от станицы Брюховецкая. Прижились на новом месте, родители, как всегда, трудились до седьмого пота. Старшие мои братья Володя и Вася подросли, помогали отцу по хозяйству. Да и сестра старшая Маруся стала хорошей помощницей у мамы. Там у меня появилась маленькая сестрёнка Тоня, теперь уже я не была самой младшей в семье.
       Благодаря неустанному труду моих родителей, старших братьев и сестры появился в доме скромный достаток, теперь уже жили не впроголодь. Люди стали уважать нашу семью, послабление со стороны властей почувствовали. Да и времени сколько прошло.
       И к нам пришла радость, власти разрешили моим родителям в гости съездить на родину в Белоруссию к отцовой родне. Помню, родители ходили более озабоченные, чем обычно, хлопотали, но радость так и светилась у них в глазах. Ну а мы, ребятня, дождаться не могли, когда уже поедем. Счастливые бегали. Спать ложились, вставали по утрам только с мыслями и разговорами о предстоящей поездке. Мне казалось, что я должна попасть в какую-то чудесную, сказочную страну.
       Родители что–то приобретали, готовили подарки большой родне. Мать так и говорила:
       - Нас там ждёт большая родня.
       Мать хлопотала, стегала одеяла, набивала подушки пером и пухом, ещё шила, вышивала. Помнится разноцветье красивых платков, вышитых рубах, так интересно было рассматривать эти подарки. Даже пара новых красивых платьев появилась у мамы, мне даже захотелось поскорее подрасти и ходить в таких же красивых платьях.
       Наконец настал день отъезда. Мы все непривычно нарядные, а взрослые, в том числе и братья с сестрой, стали такими серьёзными. Загрузили на подводу подарки, еду, нас увезли на железнодорожную станцию.         
       В первый раз я села на поезд, всё было удивительное, невиданное доселе. Даже стук колёс поезда звучал торжественно, как неспешная дробь барабана. И столько чужих людей вокруг!
       Уж не помню, сколько проехали, на какой-то станции надо было делать пересадку. Выгрузились из поезда на перрон, вдруг какой-то большой переполох  поднялся. Началась сутолока, женщины стали плакать, и моя мама тоже. Тут слышу,  какой-то голос очень громко что-то взволновано говорит, я сразу даже не поняла, откуда шёл этот голос. Все побежали на этот голос, Маруся и меня  за руку за родителями потащила. Подошли к месту, где все люди столпились, подняв голову, смотрели на большую, круглую тарелку. На нас зашикали, и мы тоже стали слушать.  Женщины опять начали плакать, я услышала, как часто стали повторять слово «война, война». Когда началась война, мне было 10 лет, теперь я это знаю, только кто тогда года считал и дни рождения отмечал.
       Я понимала, что значит это слово "война", ведь я уже 3 класса закончила в школе, училась хорошо, слышала это слово вместе со словом "гражданская". С мальчишками бегали, играли в казаков-разбойников. Мальчишки кричали всегда, спорили, никто не хотел быть разбойником. Нас, девчонок, иногда брали в игру. Я слышала, что на войне люди убивают друг друга, но никак не представляла, что это может коснуться нас, моих родителей.
       Хорошо помню, как мама схватилась за отца:
       - Не пущу, не пущу! – до сих пор стоит в ушах крик матери.
       Запомнила это страшное слово «мобилизация». Маруся потом мне объяснила, что большая чёрная тарелка, откуда звучал голос, называется репродуктор. Этот голос велел нашему папе идти на войну. Маруся сказала, что родители ушли в военкомат.
       Уже потом мне стало известно из рассказов старших, что отец в военкомате объяснил, откуда, куда и зачем он ехал со всей семьёй, попросил, чтоб матери дали   бумагу, где будет написано: оказывать ей  содействие, как семье фронтовика. Матери дали такую справку, где было указано, что отца забрали на фронт прямо со станции Ворожба.
       Наворожила эта станция нам многие беды и горести. К родственникам отца мы так и не попали. Волшебная страна оказалась недосягаемой, осталась только в мечтах.
       Мать решила подальше увезти детей от войны, попасть к своим родственникам в деревню Липки Лепельского района Витебской области, недалеко от Литвы. Это уже потом, став постарше, я узнала, что она была из благородных, в ней текла голубая кровь. Чудно было представить голубую кровь, вроде порежешься, всегда появляется красная кровь. Мама ещё тогда рассказала, что бабушка наша была из интеллигентной семьи, в молодости она приглянулась одному из князей Трубецких. В Литве её брат держал свою частную клинику. Когда грянула революция, мама оказалась по эту сторону границы у своих дальних родственников, приехала погостить. Так и осталась в Белоруссии, вышла замуж за моего красавца отца из не бедной семьи соседнего села. Но о том, что есть родственники за границей, мои родители держали в большом секрете. При советской власти были преследования на этой почве, и ходу ни детям, ни самим не было бы. Поэтому об этом никогда не говорили, даже от детей скрывали.  Люди маму звали Фросей. Но мама наша как-то отличалась от других женщин красотой и изяществом, гордой посадкой головы, осанкой.

                Глава 3 Война

       Подали поезд, на котором мы дальше поехали уже без отца. Мы, дети, притихли, всем было тревожно. Уже того настроения, как в предыдущем поезде не было. Маленькая Тоня чаще плакала, наверное, чувствовала настроение матери и всех окружающих. 
       Доехали мы до станции Тощица, там нас высадили, вагоны потребовались для перевозки мобилизованных солдат на фронт. Мать с вокзала пошла в военкомат, там показала справку, что отца забрали на фронт и попросила подводу, чтоб она могла дальше ехать с детьми. Но в военкомате отсоветовали дальше ехать:
       - Эта война быстро закончится, – сказали ей военные. - Красная армия скоро разгромит фашистов. А пока мы отвезём вас в тихое безопасное место, станцию могут бомбить немецкие самолёты.
       Мать приехала  за нами на машине. Шофёр и сопровождающий от военкомата помогли маме и моим братьям закинуть вещи на машину, вывезли нас от станции за 7 км к лесу в село Истопки Быховского района Могилёвской области. Военный перепоручил нас местному председателю, сказал на прощание матери, чтоб она сильно не переживала:
       - Жди своего мужа недели через две-три, от силы месяц. Мы быстро справимся с фашистами, вероломными врагами, победим, и вы поедете дальше.
       Местный лесник как раз построил новый дом и с семьёй перебрался в него. Председатель испросил у него разрешения, и повёл их в бывший домик лесника. Мать решила, мало ли, вдруг война надолго затянется, а они приезжие, чужие, чуть чего, лесник выгонит её с детьми из дома. Она при председателе сказала леснику, что дом покупает, и будет жить на законных основаниях. Лесник заменжевался, может, хотел побольше с матери содрать, но ему перед председателем было совестно. А может, наоборот, не хотел ничего брать, а наша мама настаивала, чтоб ей спокойнее жилось в этом доме. Она всё же настояла на своём, отдала за дом новое одеяло из приготовленных подарков.
       Устроились на новом месте, благо, подарки, что они везли, нам очень пригодились. Что-то обменяли, чем-то сами воспользовались. Мать везла с собой деньги, на них она купила продукты, успела их использовать, пока они имели значение.
       Война не закончилась так быстро, как обещали военные, немцы были на подходе, уже слышна была далёкая канонада. Кроме нас в село Истопки прибилось еще 3 не местных семьи, видимо, среди них был опытный человек. По его совету наши четыре семьи предусмотрительно вырыли на случай приближения войны землянки в лесу. Недалеко от них вырыли блиндажи, также около своих домов в селе. Вот эти четыре семьи всю оккупацию продержались вместе.
       Было очень тяжело всем, наша мать хоть и радовалась, что мои братья возмужали, они и моя старшая сестра из всех сил помогали матери, но ей всё равно было труднее, чем другим женщинам. А на мне была моя младшая сестрёнка, она была еще мала.
       Страшно даже вспоминать жизнь во время оккупации. До сих пор, как приснится это время, кровь стынет. Спасались во время бомбёжек в наших блиндажах, а в землянках прятались от немцев во время их нашествий в село. Откуда-то вовремя узнавали об их приближении, и убегали в лес.
       Как–то в очередной раз мы прятались в лесу, услышали, что недалеко женщина сдавленно стонет. Оказалось, там прятались отец с дочкой, и пришло ей время рожать. Женщины помогли ей, и к ним примкнула ещё одна семья беженцев.
       Мужчины , не успевшие попасть на фронт, ушли партизанить в лес. Они тесно были связаны с оставшимися односельчанами. Когда немцев не было в селе, крадучись,  приходили домой. Молодые девчата тоже партизанили. Немцы, зная об этом, всё больше и больше лютовали. Однажды одна из партизанок из соседнего села попала к немцам в лапы, не выдержала пыток и начала указывать на партизан. Так попался командир партизанского отряда из нашего села. У него жена умерла задолго до войны, остались две дочки. Старшая Ева уже училась в институте, в начале войны вернулась к отцу. Отец уже был женат на молодой женщине, у них перед войной родился ребёнок. Немцы схватили всю семью, только сестрёнка Евы Мария успела убежать в лес, спаслась. Немцы всех сельчан согнали на центральную площадь, чтоб смотрели показательный расстрел. Заставили командира вырыть яму, поставили его, жену с ребёнком и Еву к этой яме. Автоматчик не смог стрелять в ребёнка, тогда переводчик из полицаев выхватил ребёнка из рук матери и сам убил его самым жестоким образом. Так расстреляли семью командира  на глазах всего села.
       Как не хочется эти подробности помнить, вспоминать, но даже время не в силах стереть их из памяти. Не забыть ещё одну мужественную женщину. Была схвачена бывшая продавщица этого села. Перед оккупацией товары первой необходимости из магазина (соль, чай, спички, мыло и т.д.) были зарыты в лесу. Про эту захоронку она, конечно, знала, товаром пользовались партизаны. Предательница и на неё навела. Палками из продавщицы выбивали место захоронки, забили её до смерти, она погибла, но не раскрыв этот секрет.
       Часто горели дома то в одном, то в другом месте. Говорили, что жгут дома партизан, или связанных с ними людей. Самих людей кого расстреливали, молодых же угоняли в плен, они могли работать, приносить пользу их фашистскому режиму.
       Бывало и так, что молодые не успеют спрятаться во время облавы, их схватят и угонят. Приходилось и моим старшим братьям, сестре прятаться в лесу. Как-то раз зимой Володя пришёл домой некстати, мимо шли пьяные полицаи, увидели в окно Володю, обрадовались, им же надо выслуживаться перед немцами. Один из них тут же разбил окно и наставил на моего брата оружие, остальные вломились в дом и схватили Володю. Мать кинулась на защиту сына, но что она могла, женщина сделать против трёх мужчин. Эти полицаи сильно избили её, да до такой степени, что она до конца так и не выздоровела, осталась на всю жизнь калекой. Так Володя попал в плен, группу таких несчастных погнали на запад эшелоном в Германию.
       Но Володя уже из вагона сумел убежать, он обнаружил, что пол в том месте, где он сидел, был трухлявым. По-тихоньку скреб, и уже ночью, расширив дыру, когда поезд снизил скорость, сбежал. С ним рискнул на побег ещё один парень из соседней деревни. Шли ночами, напарник был обут в лапти, лапти быстро износились, Володя же был обут в галоши поверх валенок. Он галоши отдал парню, тот намотал портянки, сверху обул галоши, так и шли. К концу пути валенки у Володи были протёрты до дыр, домой он дошёл почти босым по снегу. Но сначала дошли до деревни, откуда был парень, Володя там переночевал и только следующей ночью пришёл домой, теперь уже прятался от всех.   
       В другой раз осенью, когда копали картошку, на поле неожиданно появились немцы и начали всех хватать. Подруга моей сестры копала на краю поля, что поближе к лесу, успела убежала в лес. Немцы в лес не сунулись, боялись партизан, стреляли вслед убегающим из автоматов, не дай Боже, пуля настигнет, смерти не избежать. Моя сестра Маруся оказалась близко к немцам, убежать не успела, её схватили. Привели молодёжь в село, загнали в какой-то дом. Маруся девчонка была отчаянная, она залезла на печку, упёрлась ногами в доски потолка. Доски легко поддались, они были только примазаны, а не прибиты гвоздями. Маруся вылезла, поманила вторую, которая за ней тоже залезла на печку. Девушки аккуратно положили за собой доски  на место. Остальные или не рискнули, знали, если немцы обнаружат спрятавшихся, тут же их расстреляют, чтоб другим неповадно было. Или, отдавшись своему горю, не заметили, как две девушки вылезли на чердак. В скором времени немцы всех вывели, и погнали из села. А Маруся с девчонкой просидели на чердаке, как мышки, до ночи, и только тогда уже убежали в лес.
       Воля к жизни, смелость, отчаянность характера спасли моих брата и сестру.
       Когда немцы начали отступать, наши пять пришлых семей ушли в лес. Местных жителей, кто не успел убежать, немцы колонной погнали дальше на запад. Партизаны подрывали немецкие эшелоны, немцы спасались от диверсии: впереди поезда ставили вагоны, забитые мирным населением. И все - таки некоторым удавалось убежать от немцев. Были случаи, когда наши солдаты освобождали пленных, или эшелоны под бомбежку попадали, оставшиеся в живых мирные люди разбегались.
       В конце 1943 года советские войска освободили приютившее нас село Истопки, местных жителей не было никого. Все пять пришлых семей сумели пережить оккупацию,  не смотря ни на что, нарадоваться не могли освобождению. Теперь мы могли без опаски и страха жить в селе, ходить друг к другу, заниматься повседневными делами. Потом стали потихоньку возвращаться оставшиеся в живых местные жители, но мало людей вернулось. Из мужчин с село вернулись только инвалиды, и те редко с фронта приходили. Взрослых и трудоспособных детей старше 14 лет определили на работу. Всё для фронта, всё для победы! Оставшиеся в живых пригодные партизаны вступили в регулярную армию и дальше ушли воевать.
       Во время оккупации жили впроголодь, а тут начался настоящий голод. Немцы перед отступлением подчистую всё забрали или сжигали.
       У нас ещё оставалось совсем немножко круп, зерна, что успели в лесу закопать. Но экономия была жесточайшая. Ели столько, чтоб только не умереть с голоду. Баланду мать варила, крупу или зерно добавляла на счёт по крупинке. В еду шло всё, что только можно было собрать. Люди узнали, что в нескольких часах езды на поезде после немцев остался огромный гурт сгнившей картошки.
       Мои старшие братья и сестра работали, мать болела, только я могла ездить с другими детьми на этот гурт. Наберем сумки, мешки, у кого что было, брали с собой сапёрные лопаточки. До станции шли пешком 7 километров, потом прицеплялись к поезду. А там до гурта тоже надо было пешком добираться. Вырезали пластины этого сгнившего, слежавшегося картофеля, набивали мешки, сумки, ехали обратно. Некоторые проводницы вредные были, пинали наши сумки, ругались, что воняет от нас и от наших сумок. Когда, что на нашей станции поезд не останавливался, машинисты зная о нас, снижали скорость, чтоб мы могли спрыгнуть.
       Притащу эту картошку домой, а мать её почистит от земли, гнили, начисто почистить невозможно было. Мать добавляла эту картошку и в хлеб, и куда только можно было. Благодаря этой картошке мы и выжили. Дело в том, что картошка хоть и сгниет, а крахмал, содержащийся в ней, не гниёт, вот и пригоден был в еду.
       Перед войной Володя закончил 6 классов, это образование ему очень помогло. В 44-ом году семнадцатилетнего Володю забрали в армию, отправили в Минск учиться на радиста. Пока он там учился, ему пришлось трудно. Дома работающим давали пайки. Да мать, дополнительно, хоть баланду сварит с крахмалом  и чуток крупы бросит. Достанется лишний кусок хлеба с тем же крахмалом. Всё организму поддержка была. А в училище голод был жестокий. 200 граммов хлеба да пара картофелин, выдаваемые курсантам, не хватало растущему организму. Мама что-нибудь отправит ему, а в казарме все голодные, разлеталось вмиг. Вот он и написал маме, что уже ноги начали пухнуть от голода. Мать насобирала, что смогла, немного крупы, крахмала с остатками гнилой картошки, что я навозила, поехала к нему.               
       Помимо учёбы на радиста, Володя был назначен рассыльным по доставке документов в штаб, в части, расквартированные в Минске и обратно. Как-то раз, при следовании маршрутом для доставки документа, увидел упавшую старую женщину, подошёл к ней, чтобы помочь. А женщина взмолилась, чтоб он не отобрал сумку с едой.
       - Вы не бойтесь, - ответил Володя, - я только помогу вам дойти до дома.
       Так он познакомился с этой бабушкой. Она в благодарность стала приглашать его, чтоб он заходил в любое время. Вот к ней Володя привёл мать, привёзшую ему продукты. Мать уже без страха оставила всё у бабушки. Та пообещала, что будет подкармливать Володю. Так и повелось у них: по дороге Володя забегал к бабушке, предупредить, что на обратной дороге зайдёт. Пока он ходил, бабушка готовила ему покушать чего-нибудь. И Володе хорошо, и бабушке хорошо, обоим чуть сытнее. А у бабушки теперь был ещё защитник от мародёров.
       Второму моему брату Васе исполнилось 15 лет, отправили его в шахту. Адский труд. Уж как мальчишки выдерживали, не доигравшие, недоевшие, недоспавшие, худые, обессиленные этой войной. Мечтали только, вот окончится война, перестанут всего бояться, вылезут из этой шахты, выспятся, наедятся досыта.
       Лихо, тяжело мы переждали войну в «тихом безопасном месте», как сказали матери военные перед войной. Это ожидание из обещанного месяца растянулось на 4 года ужасов оккупации.
       А отец так и не вернулся с войны, погиб в Польше. Много лет спустя сестрёнка Тоня, уже будучи матерью взрослого сына, ездила на его могилу. Поляки приняли сестру с её сыном очень радушно. Она рассказывала, что отец погиб в местечке рядом с домом одной польской семьи. Эта семья поляков похоронила его под деревом в их дворе, и все годы ухаживает за могилой отца. Старшее поколение передало следующему поколению эту заботу. Такое отношение к нашим погибшим солдатам для них в порядке вещей, так как они знают, что он погиб, защищая их от немцев.   

                Глава 4 Владимир-Волынский

       После войны люди начали искать друг друга, мамин племянник нашёл её. Сам он после войны остался на военной службе. Узнав о тяжёлой жизни своей тёти, посоветовал переехать в военно-подсобное хозяйство, которое находилось рядом с городом Владимир–Волынский на Украине, почти на границе с Польшей.
       В марте 1946 года моя семья покинула «тихое, безопасное» место. Мать сумела уберечь всех своих детей в этой мясорубке.
       Штаб военно-подсобного хозяйства находился во Владимире-Волынском, а само хозяйство дислоцировалось в бывшем панском имении. Когда советские войска начали интенсивно наступать, пан с семьёй сбежал. Подсобное хозяйство выращивало всё необходимое для военных частей.
       Устроившись на новом месте, мы с сестрой пошли работать на поля, мне исполнилось 15 лет, тоже уже стала трудоспособной по закону. Платили мало, зато были хорошие пайки, на работающего давали уже 600 граммов хлеба, не трудоспособным 280 граммов. Мать работать не могла, так и не оправилась после побоев полицаев, осталась инвалидом, Тоня ещё была мала, ей исполнилось только 6 лет. Вот и получали 1кг 760 грамм хлеба на семью, это уже был не голод, стали лучше жить.
       И Вася в скором времени присоединился к семье. Может, мать куда писала, чтоб его отпустили к семье, может просто сам убежал, ещё бы немного, он мог погибнуть от голода и непосильного труда в шахте. По его возвращению в семью стало легче жить, всё-таки мужчина в доме появился, глава семьи, пока старший Володя служил.
       А я продолжила учёбу в вечерней школе, поступив сразу в 5 класс. Уже в школе, когда надо было анкеты заполнять, я узнала  от матери, что отец Усов Петр Романович, по национальности белорус, а мама Усова Ефросинья Даниловна, тоже писалась белоруской, хотя была литовкой. В то время при заполнении документов национальность писали по месту жительства. А в силу возможных преследований матери и отцу было выгодно, чтоб мать считалась белоруской. Литва была тогда иностранным государством.
       Вскоре меня отправили учиться в швейную мастерскую во Владимир-Волынский (мы коротко называли Владимир). Я уже повзрослела, подруга появилась, мы с ней вместе жили у одной женщины на квартире. Вечерами с девчатами бегали на танцы.
       Танцы организовывали в офицерском клубе, но туда пускали только в вечерних платьях, туфли нужны были модные. Я один раз сумела потанцевать там, конечно, в клубе было красиво, предел мечтаний!
       Ну а мы бегали на «сковородку», огороженной железной сеткой танцплощадка при клубе железнодорожников. Ой, вспомнила, и смех, и грех! В моду вошли капроновые чулки, военные из-за границы привозили, так у них нижняя часть была чёрная. А нам где взять такие чулки, так мы намажем чёрным карандашом ступни ног и воображаем, будто в модных чулках. Пробовали углём, он быстро стирался, карандаш впитывался в кожу и дольше держался.
       Как ни банально, но там же на танцах я познакомилась со своим Федей. Нас девчат было больше, чем парней, что же делать, война не пощадила ребят. Стоим с подругой в сторонке, смотрим на танцующих, подруга толкает меня в бок:
       - Смотри, паренёк в гражданском всё смотрит на тебя, ты ему понравилась. Вот увидишь, он пойдёт после танцев тебя провожать.   
       Он пригласил меня на танец, познакомились, имя понравилось, Федя, надёжное. И сам понравился, светленький, аккуратненький, серьёзный, хоть и молоденький, по сравнению с другими фронтовиками. Подруга как в воду глядела, он после танцев пошёл меня провожать. Федя сразу сказал, что в госпитале находится после ранения, но скоро его должны выписать, и он демобилизуется.
       В ту войну-то все нахлебались, он рассказал, что связным бегал между подпольщиками и партизанами, а с 15 лет партизанил. Слава Богу, обошлось, не попался в лапы немцам. Уже когда освободили Украину, его в 17 лет  призвали, как и нашего Володю, в регулярную армию, прослужил 7 лет.
       В госпитале он сдружился с заведующим складом. Приобрёл светлый костюм в полосочку, туфли, рубашку, хранил всё у приятеля на складе, а вечерами переодевался, и в самоволку, на танцы. Судьбу свою искал, наверное. Какое счастье, что этой судьбой оказалась я! Ходила на свидания с ним, он сразу признался, что намерения у него самые серьёзные.
       Как только его не выписали. он демобилизовался, и мы с ним пошли в загс, расписались. Федя перешёл жить ко мне  на квартиру, вот так я и замуж вышла. Ни застолий, ни гулянок не было, просто познакомила со своей семьёй.
       В скором времени военно-подсобное хозяйство расформировали, поля передали совхозу. К тому времени моя семья разъехалась.
       Моя семья… Казалось, что я всю жизнь так и буду жить со своей многострадальной семьёй. Конечно, у моих братьев и сестёр судьба сложилась у каждого своя.
       Володю после окончания курсов радистов отправили в Австрию, а дослужил он во Львове командиром взвода. Демобилизовался, поступил заочно в сельскохозяйственный техникум. Поехал с другом в Черкассы, познакомился с девушкой, женился, так и остался там жить. У него родились две дочки и сын. Вот его внучка звонила мне, составляет древо семьи. До пенсии Володя работал заведующим автогаражом.
       Маруся до войны успела закончить 5 классов. Вышла замуж в Херсонскую область. Туда забрала и нашу маму. Родился сын. Только недолго радовалась Маруся своему счастью. Муж у неё воевал на Восточном фронте, там заработал болезнь, которая после рождения сына доконала его. Маруся так больше замуж и не вышла, похоронила маму, вырастила сына.
       Вася, как единственный мужчина в семье, сын погибшего фронтовика и матери-инвалида, получил отсрочку от армии на время, пока не демобилизовался Володя. Всё это время работал трактористом, на поле и нашёл свою судьбу в лице своей прицепщицы Аллы. Пришло и его время, Вася служил на Сахалине на аэродроме, приписанной к военно-морским войскам. Отслужил 4 года, а дома ждала молодая жена с дочкой, копией своего папы. Выучился на водителя, набрался опыта, работал начальником мастерских.
       Дерево нашей семьи распустило пышную крону. Только военное лихолетье не прошло бесследно для моих старших братьев и сестры. Жизнь в постоянном страхе, стрессы, голод, холод, тяжелый труд рано унесли их. Сейчас мы с сестрёнкой Тоней остались одни. Мы с мужем помогли Тоне выучиться, она закончила педагогический университет, работала учителем русского языка и литературы. Набрав опыта, работала завучем. Вышла замуж, родила сына и дочь.
       Наши взрослые внуки растят своих детей.
      
                Глава 5 Волынь
       
       Я ещё не была знакома с его семьёй, мы с Федей решили съездить к нему домой в Копылье. Я так волновалась, переживала, боялась. Понравлюсь ли его матери? Мои страхи были напрасны, меня приняли спокойно, просто.
       Когда мы засобирались обратно согласно наших планов, мать запричитала:
       - Шестеро детей на руках, ох как тяжело! Ты же самый старший, как Бога ждала тебя, мне больше надеяться не на кого. Ты у нас единственный кормилец, только с тобой нам всем станет легче.
       Федин отец Остап, свёкор мой, был очень набожный человек, сильно верил в Бога. Когда его призвали на войну, служить был готов, но отказался брать оружие в руки, этого ему его вера не позволяла. За отказ убивать врага ему дали срок 10 лет. Он оттуда так и не вышел, в скором времени умер там от голода. Светлая память божьему человеку.
       Свекровь Ульяна Хомовна, в девичестве Мосюк, была сиротой, росла у дядьки. Мать у неё умерла рано, оставив мужу троих маленьких детей. Отцу тяжело приходилось подымать детей. Чтобы как-то прокормить их, пошёл с соседом драть лыко в панский лес. Примчались панские лесники, что охраняли этот лес. Чтобы не попасться, они побежали по тонкому льду через реку Стырь. Сосед был поменьше ростом, легче, он пробежал по тонкому льду, а под отцом Ульянки лёд провалился,  и он с вязанкой этого лыка так и ушёл под лёд. Дети остались круглыми сиротами, родственники поделили между собой сирот. Ульяне досталась доля жить у своего дяди. Нахлебалась, бедная, сиротской доли, пришлось с самого раннего детства, сколько себя помнит, работать на дядю. 
       Чуть только снег сойдёт, её отправляли в лес пасти коров. Кто про неё, сироту особо заботиться будет. Дадут бутылку молока, краюху хлеба, а то, что она босиком в такие холода, полураздета, никого не волновало. Вот и бегала она, чтоб не замёрзнуть совсем, в ожидании коровьих лепёшек. Как только дождётся, прыгала в лепёшку, грелась, пока не остынет, ждала следующую. А вечером пригонит коров, в тепле её разморит, уснёт, не всегда дождавшись ужина. Но её никто не разбудит, чтоб поела, так она часто оставалась без ужина. Результат лишений - ранняя куриная слепота.               
       Так и остались мы с Федей жить на родине мужа. Устроились в районном центре Колки, от которого в 7 км находилась родная деревня мужа.
       Он работал в Загот.зерно, а я устроилась официанткой в чайную. Тянулись, помогали матери, я могла рассчитывать только свою зарплату. Федя весь свой заработок отдавал матери. Перед первыми родами я перешла в магазин продавщицей.
       Родился первенец, назвала в честь мужа Федей, а через 3 года появился второй сын Толя. Я продолжала работать. В то время ребенку исполнится 1 месяц, его определяли в ясли, а мать шла дальше работать. Через каждые 3 часа прибегала покормить ребёнка, и обратно бегом на работу.
       За добросовестность и надёжность моего мужа направили в село Рудники председателем сельсовета, куда партия коммуниста направит, туда он и обязан ехать. И мне нашлась работа продавщицей.
       В Рудниках я познакомилась с учительницей, подружилась с ней. Она убедила меня продолжить учёбу. Первенец пошёл в 1 класс, а я в 7 класс, через год получила аттестат.
       Закончился второй срок председательствования Фёдора, мы вернулись в районный центр. Муж стал работать в Межколхозстрое. Я, имея 7 классов образования, считалась грамотной. Устроилась на работу на маслозавод бухгалтером. Мы подняли Фединых братьев и сестёр на ноги, теперь могли уже начать претворять свои мечты в жизнь. Построили свой первый дом. Я пошла учиться в вечернюю школу в 8 класс, за зиму перешла в 9 класс, весной получила аттестат.   
       Поступила на заочный в Пинский мясо-молочный техникум. Сама уже работала мастером смены, до 100 тонн молока перерабатывали за смену, это было большое достижение.
       Только я закончила техникум, стали районы укрупнять, нашим районным центром стал Маневичи, там проходила железная дорога. На базе Маневичского маслозавода создали единое административное управление всеми маслозаводами района, и меня в 1965 году назначили главным инженером. Теперь каждый день ездила на работу за 18 километров, ответственность повысилась, уже приходилось ещё дольше на работе находиться. Молоко быстро портящийся продукт, ждать не будет, нужно его перерабатывать в срок. От утреннего приёма молока и до окончания всего цикла технологического процесса после вечернего приёма молока. Работе отдавалась всей душой, нравилось работать, за что ни возьмусь, всё получалось. Как-то умела с людьми работать, и они с удовольствием работали в моём подчинении. Где смехом, шуткой, прибаутками, а где надо и характер покажешь, не без этого.
       За время моей работы на этой должности была произведена модернизация оборудования не только на районном маслозаводе, находившемся в моём ведении, но и на других маслозаводах района, которые курировала. Так поставили сепараторный цех на моём родном маслозаводе. Благодаря модернизации улучшались технологические процессы, быстрее завершался цикл переработки молока, значит, повышалось качество выпускаемого продукта. Повысилась зарплата работников от 100 рублей до 200 рублей в летний сезон. Естественно повышался материальный уровень работников, стало престижно работать у нас на маслозаводе.
       Вот и отмечали мой труд наградами и премиями. Не раз предлагали возглавить другие маслозаводы в области, но я же женщина. У меня семья, мальчишки. За ними глаз нужен. Хоть мои мужчины молодцы, но их же обстирать надо, хоть на выходных вкусненьким побаловать. Дома порядок навести. И так вставала в 5 часов утра, чтоб перед работой успеть приготовить на весь день еды, а ведь и хозяйство держали.Да, теперь облегчили труд хозяек. Я бы памятник поставила от всех женщин тому, кто придумал машинку стиральную автомат. Да и много других приспособлений появилось.
       А в 1969 году родился третий сын Славик. Уже в районный центр не наездишься. Да и старший, мой и отца незаменимый помощник, после 8 классов уехал учиться в училище на машиниста шахтного электровоза. Пришлось переводиться обратно на свой родной маслозавод. Всё равно на должность назначили – заведующей сепараторным цехом. На этой должности и работала до самой пенсии.
       Пенсию хорошую назначили, мои награды добавили веса: 8 медалей заработала за весь трудовой стаж. До ордена немного не дотянула. К ордену представили, но не получила я его. Там же свои бюрократические проволочки, с момента получения последней медали только через 5 лет могли подписать награждение орденом. Зато дали большую премию в размере 480 рублей, я и рада, в хозяйстве большая подмога.
       Но я продолжала дальше работать. Хоть за это время мы отстроили новый себе добротный дом, надо было думать за сыновей, положено и им дома строить, как у людей. Ведь уже все начали жить хорошо, достаток пришёл в каждый дом. Только работай, не ленись, у нас ленивых никого не было.  Благодать, живи, не хочу.  Женщины начали гоняться уже не за предметами первой необходимости, приобретали золото, хрусталь, ковры. А мебель какую красивую разными путями доставали, стенки, гарнитуры. Единственное, что всё это было в дефиците, стояли в очередях, но покупали же. Рядовые труженики даже уже машины начали приобретать, у нас с Федей машина появилась. В приобретении машины нам сильно помогли гонорары, которые я получала за статьи, которые печатали в газетах. Вон, 5 лет назад и то, написала фельетон на конкурс в газету, выиграла, приз фотоаппарат вручили. Теперь уже писать не могу, здоровье не позволяет.
       Думали с мужем, кому строить? Старший сын Федя далеко на БАМе, возвращаться и не мыслит, сколько его ни упрашивали. Второй сын Толя пошёл по моим стопам, работал директором районного маслозавода, где я когда-то работала главным инженером, у него была хорошая квартира. Вообщем, начали строить дом младшему сыну Славе, была на примете славная девушка.
       С улучшением благосостояния даже стали забываться ужасы оккупации. Но в 1986 году взорвалась Чернобыльская атомная станция. Передавали, что преобладающие ветра несут радиацию в нашу сторону, хоть расстояние не близкое, 350 км будет. Вот и платили людям «гробовые», как в народе метко назвали эти деньги.
       Только стали очухиваться от страхов после Чернобыльского взрыва, грянула будь она неладна эта перестройка. С этой перестройкой пришла беда на всю страну, довели страну до развала.
       Кому интересно, о чём думает старая женщина. Никто не спросит у неё, почему страна дошла до такого. Но думать–то мне никто не запретит. Сильна была идеология коммунистов до поры, до времени. Народ шёл по настроенной колее: октябрята, пионеры, комсомольцы, коммунисты. Патриотизм был сильно развит. Время шло, обстановка менялась, люди менялись. Материальная сторона жизни менялась, а идеология осталась на том же уровне. Идеологи вовремя не перестроились под настроение общества. Власть имущим некогда стало так глубоко в проблемы общества вникать. Все занялись приобретательством, погрязли в хапужничестве, захотели разбогатеть. Вот и стали изношенные шестеренки ломаться. На этом фоне появился у нас в 1988 году Горбачёв.
       С его велеречивых слов всё и началось. Вот пел-то по телевизору. После еле ворочающего языком Брежнева, любо дорого было Горбачёва слушать. Но я научилась за всю свою богатую событиями жизнь не доверять велеречивым. От такого краснобайства так и жди подвоха. Жила, работала, думалось, что же дальше-то будет? Как пошли громкие разоблачения по телевизору, ладно, за взяточников, расхитителей взялись, а до народа каким валом дойдет?

                Глава 6 На пенсии

       Пришло несчастье в дом, муж серьёзно заболел. Болезнь мужа ускорил мой окончательный уход на пенсию. Пока муж лежал в больнице, ухаживала за ним. Слава Богу, старший сын Федя смог на работе взять длительный отпуск на 5 месяцев, приехал с БАМа, помогал ухаживать за отцом.
       Да, мечталось: уйду на пенсию, высплюсь, отдохну, будем с мужем ездить по курортам. Не тут то было. Слава Богу хоть на ноги его подняли, ещё 10 лет прожили вместе, хоть он окончательно не поправился.       
       За эти 10 лет чего только не произошло. После Горбачёва пришёл к власти пьяница Ельцин и всё окончательно порушилось. Как только увидела его лицо по телевизору, сразу в голову пришла мысль: «Батюшки, этот человек с бандитской мордой пьяницы будет править страной?! И куда мы дальше покатимся?» И покатились...
       Что может происходить примечательного, интересного в жизни пенсионера. Я на пенсии, муж больной, Союз распался. Докатились. Началась карточная система, как во время войны. Вот пришлось крутиться хуже, чем на работе. И торговлей пришлось заниматься. Ничего не купить, и купить не на что. Главная забота: мужа лекарствами обеспечить.
       Ладно, у нас хозяйство, а страшно за детей, внуков. На БАМе внук и две внучки растут. Переживала, что старший сын, внуки у себя в горах голодают. Там же ничего не растет.  Остался он в России один, а Украина отделилась. Что уж дальше будет?
       Хорошо, что ещё при Советском Союзе успели с мужем съездить к нему, посмотреть места, что так приворожили их. Невозможно уговорить было их, чтобы домой возвращались. Уже убеждала, что с отцом старые стали, мало ли что с нами случится, а их рядом нет. Не дождёшься, не дозовёшься. Вот и поехали сами к ним.
   
                Глава 7 БАМ. Северомуйск

       В Северомуйск поехали в 1987 году. До Улан-Удэ ехали поездом, а оттуда уже самолётом.
       Природа Северомуйска нам очень понравилась. Правда, там были зимой. А сын говорит, что летом красота неописуемая. Раз там вокруг тайга, конечно, будет там летом красиво.
       Я боялась, что замёрзну на БАМе, холода же. Оказалось, что вполне терпимо. Воздух у них сухой, вот и не чувствуешь холода. У нас, при нашей влажности, такой мороз всё переморозит. 
       На улице термометр показывает минус 20 градусов, а муж в майке выскакивал. Не чувствовал мороза, всё удивлялся.
       Особенно нам понравилось на речке, сын нас водил, показывал. Такой мороз стоит, а речка горная, не замерзает. Такие красивые названия у них, необычные: Муякан, Окусикан, Казанкан. На берегу деревья стоят все в куржаке, а речка аж дымится. Интересно, как будто пар поднимается. Кажется, нырнёшь туда, а там вода будет тёплая.
       Горы красивые. Немножко с непривычки жутковато, что они так близко стоят. 
       А посёлок сам небольшой, чистенький, уютный. Всё рядом, дет.садик, школа, магазины. Люди там такие приветливые, в основном молодёжь. Редко увидишь таких людей, как мы, в возрасте.
       Сын с семьёй в щитовом доме живёт. Но тепло в домах, к вечеру как натопят, да все соберутся, даже жарко. Внуки с улицы забегают розовощекие, радостные. Мороз не помеха им. Тут в школе отменили занятия из-за холода. Так счастливые, убежали на санках кататься. Всё боялась, переморозятся.   
       Особенно мужу там баня общественная понравилась.
       - Пар сухой, замечательный, веником паришься, обдаёт горячим лёгким воздухом и дышать легко, – говорил, а у самого аж глаза сияют.
       А снег чистый-чистый. У нас такого белого чистого снега не увидишь уже.  В посёлке правда у них снега немного было. Отец-то наш всё удивлялся:
       - Север-то север, а где горы снега?
       Вывез нас сын в другой посёлок, за перевалом находится,  Западный называют. По дороге показал все достопримечательности. Я думала, Северомуйск, как в тарелочке между гор лежит, и всё, а в округе ничего нет близко. Из иллюминатора самолёта не совсем успела понять, где, что, а уже приземлились. А тут оказывается ещё разных объектов много.
       Доехали до перевала, до высшей точки. Сын остановился, покидал конфет в сторону солнца.
       - Такой обычай,  – сказал на наш недоумённый взгляд.
       - Угощение хозяевам местности, - добавил он.
       - Правильно, где живёшь, обычай местного народа надо соблюдать, - ответил ему мой муж. Я много читала, конечно, про такие обычаи в книгах встречала.
       А снег! Снег искрился на солнце, даже глазам было больно долго смотреть. Такое чувство было, как будто горы поднимаются, устремившись к солнцу.
       Спускались с перевала осторожно. Доехали до Западного, вот там снегу…  Мой Фёдор-старший и повидал снега по самые подмышки. Выскочил из машины, и пошёл напрямик к магазину, что сын показал. Провалился, только руками машет и голова торчит, а глаза ошалелые, и так-то синие, а тут прямо аж лазоревые стали и большие. Кричит сыну:
       - Вытащи меня, вытащи!
       - Ну, что, папа, увидали снегу? - подтрунивает над ним сын. - Вы так дальше до магазина и гребите, как в бассейне.
       Вот я насмеялась тогда.  Вытащили мы его, он бухтит, а мы смеёмся.
       Магазины там все обошли. Накупила много чего. У нас на Украине и не купишь таких товаров свободно, дефицит. В столовую сходили. Готовят там как у себя дома. В городах уже такого не увидишь, чтоб тарелки такие полные накладывали, и всё такое вкусное. Ну, думаю, сколько же денег все проели. Оказалось и не дорого совсем.
       Сын показал гору над посёлком. Высокая гора, а оттуда дети, оказывается, катались. Я удивилась, как не боятся,  что разобьются. Услышала от сына грустную историю, как лавина похоронила несколько мальчишек. Вот горе родителям. Ангелочки в раю.
       Ехала обратно довольная от поездки, от покупок. А вспомнив, как Федя в сугроб провалился, прыскала, а он меня в бок подтолкнёт, вроде, будто ещё сердится, а сам уже улыбается.
       Сын повёз отца на рыбалку  на озёра. Уже теплее стало, мороз отпустил. Внук Миша уже заядлый рыбак, тоже с ними поехал. Я вроде, куда ребёнка берёте, поморозите, а сын только рассмеялся, сказал, что с самого детского возраста Миша ездит с ним, порой ещё лучше его нарыбачит.
       Вернулись с рыбой, да какой крупной. У нас-то рыба мелкая, даже щуки размером, как у них окуни. У рыбаков наших глаза сияют, хоть приехали уставшие. У всех троих синь из глаз так и бьёт, и лица изнутри так и светятся. Пропахли дымом.
       А муж вслух всё удивлялся
       - Лёд, не поверишь, Вера, почти 2 метра толщиной, чистый до голубизны. Накрутились лунок, аж руки болят. А под такой толщей льда рыбка плавает. Как она там выживает, не помёрзнет?! – рассказывает мне.
       С огромным удовольствием поели рыбку свежайщую. Даже на вкус показалась вкуснее, чем у нас.
       Вот в другой раз поехала в Северомуйск к сыну одна ближе к весне, когда уже Союз развалился. Младший сын Слава вернулся из армии, пока он не устроился на работу, оставила на Славу больного мужа. Того настроения, как в первый приезд с мужем, не было. Уже особо никуда не ходила, да и сын был занят, работал.
       Какие-то изменения в поселке произошли, сын рассказывал, что что-то погорело, что-то снесли. Но такого впечатления как в первую поездку не было, когда все было внове. Да и настроения не было.
       Перестройка и здесь чувствительно наложила лапы. Магазины не сравнить с тем раем, в какой попали в первый раз. На работе сыну почти не платили. Талонная система тоже вошла в силу.
       Но у сына, смотрю, и мясо есть, и рыба. Грибами угощал, с Мишей собирали. Бруснику мороженную достал. Вроде кисленько, но вкусно, свежестью во рту отдаёт
       Почти все время посвятила домашним хлопотам. Женщина с руками всегда работу найдёт. Я им подремонтировала одежду рабочую, рукавиц из старья понашивала. И чистую отревизировала всю.
       А между делом уговариваю сына собраться и уехать. Но сын и слушать не хотел:
       - Для меня самого, и для сына лучшего места, чем Северомуйск с этими горами, рыбалкой не найти. У обоих здесь друзья, а таких друзей нигде больше не отыскать. 
       - Друзья и там найдутся для обоих, -  говорю.
       - Нет, - отвечает мне сын, - таких людей, как здесь, с такой душой нет нигде.
       Мне даже обидно стало за такие его слова.
       - Это чем же так отличаются эти люди от наших? - возмущаюсь я. – Смотрю, они такие же, одна голова, две руки, две ноги у всех. Только, что все разных национальностей и все разговаривают на русском языке. Ты даже забывать стал свой родной язык, – упрекаю я его.
       - Мама, только не обижайтесь. Здесь совершенно другие отношения между людьми. Этого объяснить невозможно, это только чувствовать надо, и жить здесь, чтоб понять, – говорит он.
       С тем и уехала домой. Везла обратно орехи кедровые, бруснику, грибы, рыбу омуль, и небольшую баночку варенья с голубикой. Своего варенья хватает достаточно, но этот лесной запах и вкус, который каким-то чудом остается в этом варенье, мне очень понравился. И я решила взять другим детям на пробу.
      

                Глава 8 Думы

       Когда вспоминаешь такие моменты, задумаешься крепко.
       И что молодым не живётся? Все три сына по второму разу женаты. Сколько переживаний матери принесли. Ладно, хоть теперь, к старости, у них вроде всё утряслось.
       Я-то прожила всю жизнь со своим единственным мужем. Ушёл из жизни, радостей меньше стало. Хоть успел он увидеть всех своих внуков. Даже успел ещё одного бамовского внука повидать. Привозил сын свою новую жену два раза. В первый раз-то маленького ещё не было, а во второй раз приехали, мальчику уже полтора года было. Хорошенький такой мальчик, светленький. На нашу родову похож, хоть и метис. Собрались тогда три поколения Фёдоров. Муж Фёдор, сын Фёдор, внук Фёдор. Зина тоже в честь своего мужа сына Федей назвала. Глядя на них душа радовалась. И муж был рад их приезду.
       Как не стало мужа пусто стало, но жизнь продолжается.
       Раньше - то сын редко приезжал, теперь хоть по скайпу его вижу.
       Но нельзя никак расслабляться, расстраиваться, сразу болеть начнёшь. Слава Богу до таких лет дожила.
       Ох и навспоминалась. Совсем от темы разговора ушла.
       Вот и как ответить невестке, какой национальности я. Конечно, в документах писала по отцу, что белоруска, так и мать была записана. С этими нелепыми оформлениями документов, когда только стали всех переписывать, вспомнился случай вроде забавный и в тоже время грустный.
       Жил недалеко от нас пожилой мужчина по фамилии Бутынец. Часто к нам приходил, любил с моим мужем беседовать, да и я чем-нибудь его вкусным угощу. Однажды пришла к нему бумага, что он является наследником своего дяди, умершего в Америке. Сумма наследства составляла на наши деньги 1 миллион рублей. Для сравнения машина Жигули стоили 5000 рублей. Настоящая фамилия у него была Шмарковский, а записали его Бутынцом, так как он объяснял переписчику, что родился в селе Бутынец. Переписчик так и записал его под фамилией Бутынец. Пришла бумага, а он не может никак доказать, что он тот самый Шмарковский. Долго пытался доказать, так и не смог. Бывало, придет к нам, сядет, размечтается, и начинает нам обещать «горы  золотые». Так и умер в бедности и в расстройстве.
       А много ли я знаю про своего мужа.  Кабы знать, что Зина пристанет с этими беспокойными вопросами, всё бы расспросила у своей свекрови, хотя бы у мужа. Всё, что знаю, рассказала.
       Родители мужа -  украинцы по документам, да вот что касается кровей, в родной деревне мужа говорили, что у мужней родовы есть доля монгольской крови. Видать, идёт ещё с тех незапамятных времён. И действительно, их родова отличается от местных лёгкой азиатчиной. К рядом живущей  родне мужа за столько лет привыкла, а вот приезжала его двоюродная сестра, так точно в глаза бросилась и лёгкая раскосость глаз, скуластость, чуть темноватая кожа. А сын у неё и вовсе похож на азиата, хотя она замужем за нашим украинцем, видела я его. Это же через сколько поколений передаются гены?! В моих сыновьях не приметны те гены, даже младший сын Феди, мой внук - метис, меньше похож на азиата, чем тот племянник. 
       Может и сына позвали те гены, уехал на БАМ в 1975 году. В газетах писали, что вся страна строит БАМ, а из ближайщей округи мало кто тогда туда уехал. Но со всей Украины немало туда уехало народу, особенно из восточной части.
       Вот и получается, что одним словом, как в паспортах пишем, не скажешь невестке, каких кровей мой сын, какие корни его питают? Этого и сама-то точно не определю. Учёные, которые занимаются генами, расшифровывают по ДНК, и то не разгадают эту смесь. А ещё если взять, сколько под поляками жили. И правда, есть, говорили,  у кого-то и поляки в предках, вот запамятовала, у него или у меня? Не вспомнить. Скорее всего у мужа, жили то наши люди в царские времена под польскими панами. Сколько их бегало, рожденных от панов, тогдашних хозяев, наше село Колки всего 70 км от польской границы.
       Корни людские… Какая кровь у кого в жилах течёт? Кто теперь разберётся.
       Сколько войн перетерпела Волынь, начиная с нашествия хана Батыя, Наполеон прошёл туда и обратно, прусаки воевали, Польша с Литвой рвали Волынь на себя, как переходящее знамя. Про войну с немцами и говорить нечего, сама пережила.
       Вот времена настали. Ещё эту войну удумали. Кого с кем хотят поделить - разделить? Кому что доказать? Разве ж такое возможно, всё смешалось у нас здесь. Вон невестки у меня самой  полный интернационал: в первые разы сыновья женились на местных. А во вторые разы один на еврейке женился, Зина бурятка, а третья, т.е. шестая  получается, и вовсе непонятно какой национальности, говорит русская, а сын признался, что отец у неё из забайкальских казаков, а мать татарка. Оно и видно по обличью.
       Хоть кого у нас копни, у всех кто–нибудь,  да намешан. Уж без русских кровей вряд ли какая семья обошлась.
       Жили мирно, дружно столько лет, нет, надо было перестройку затевать. Страну, такую огромную державу развалить. Теперь ещё эту войну начинать.
       Перед той войной впроголодь жили, не доедали, одежды не было, босиком бегали. А в войну и того хуже стало, уж не знай как выжили. Не сами начали войну, Германия напала. Тут уж Родину защитить все обязаны.
       А теперь-то чего не хватает? Одеты, обуты, сыты. Всё политика, будь она неладна. Разве же народу нужна эта война, только дурят молодёжи голову. И что будет дальше? Только люди опять страдают. Как говорится: паны дерутся, а у холопов чубы трещат.
       Ладно я, огромная жизнь прожита, а там сколько Бог отпустит.
       Страшно за внуков. Ох-хо-хой. Это что же, как в гражданскую, не дай Бог, брат на брата пойдёт? Здесь внуки, в России два внука, один правнучек. Как можно их друг на друга травить?
       Пусть война быстрее закончится, чтоб страну вконец не разорили. Сколько может Украина страдать? Сейчас кричат: многострадальный народ Украины! А те, кто кричит, разве же они страдали? Ещё бы чужие-то не лезли бы.
       Нет, надо надеяться на хорошее, верить, что всё обойдется. Нам  главное, чтоб дети, внуки избежали лихолетия, не видели того, что мы пережили. Психологи доказали: мысли материализуются. Должно всё хорошо закончиться. Зря, что ли столько выстрадали, в ту войну победили.
       Буду верить! Не зря же моё имя - Вера!!!

       *Послесловие автора: прототипом героини является моя свекровь Вера Петровна, факты биографии подлинные. Размышления автора.