Последняя пачка. Грустно-Весело

   Дождь барабанил по окнам освящаемого лишь экраном ноутбука лофта:  в конце короткого напечатанного описания в word’e монотонно моргала черточка.  На пыльном полу стоял не менее пыльный винил, проигрывая «Girl From The North Of The Country» Кэша и Дилана: тихая и немного печальная, изредка прерываемая раскатами грома, мелодия убаюкивала сопящего на кровати молодого человека, ответственного за напечатанный текст:

   «Идет сильный дождь.  Стараясь укрыться от проливного дождя под ветвями деревьев, высаженных вдоль тротуара, высокий человек в пальто быстрым шагом идет по дороге. В конце улицы у одного из домов светятся окна, указывая путь: стоит поздний вечер, и разглядеть что либо сквозь стену дождя сложно – дом служит своего рода маяком. Человек наступает в лужу и ругается».


***
 
   Шел сильный дождь.  Стараясь укрываться от проливного дождя под ветвями деревьев, высаженных вдоль тротуара, я  шел быстрым шагом по дороге, подняв воротник своего пальто. В конце улицы у одного из домов светились окна, указывая мою цель: стоял поздний вечер, и разглядеть что либо сквозь стену дождя без спасительного «маяка» было сложно.  Задумавшись о скорости, с которой перемещается во тьме свет, я наступил в лужу.
– Проклятье, – сказал я.

   Я подошел к стене викторианского здания темно-серой кладке и замер, прислушиваясь. Внутри здания со светящимися окнами кто-то слушал музыку и громко смеялся. В некой нерешительности я постоял у входа несколько мгновений,  поглядывая на мобильный телефон: было без пяти 11. Немного ранее приглашенного времени, но дождь, казалось, только усиливался, и я вздрогнул, когда услышал вдали неожиданный раскат грома. Назад пути не было – я постучал.

   Мне открыл Сантино – двухметровый бритый эквадорец, любивший меня за что-то, что мы оба, кажется, уже сами забыли. Расплывшись в улыбке, он, ни говоря ни слова, потянулся ко мне,  обдавая перегаром и собираясь обнять, но остановился на пол пути:
– Ты весь мокрый, – констатировал он.
– На улице дождь, – сказал я.  – Санта, скажи мне то, что я хочу услышать.
– Что?
– Твоя сестра здесь?

   Лицо Санты, светившееся улыбкой и лишь слегка искаженное блаженством от предшествующего пьянства, исказили морщины, и он явно погрустнел:
– Ее не будет, можешь не волноваться. Она уехала в Испанию дней десять назад.

   Я вздохнул, разглядывая потертые носки своих кед, а затем вытащил из под пальто бутылку красного вина.
– Тогда с днем рождения, – сказал я. Санта взял в руки бутылку, и по его наигранному восторгу я понял, что пить ее сегодня я буду один.
– Чудесное вино! Наверное, дорогое? Я по пиву, братан, но спасибо, спасибо большое, мы придумаем, что с ней делать. Так здорово, что ты все-таки пришел. И ты одел мой подарок!

   Санта потыкал пальцем мне в грудь; на черной футболке  красовалась высокомерная белая надпись: «Writer» – писатель. Я все собирался приписать замазкой «Писатель в  Твиттере», но регулярно забывал.  Наверное, стоило давно завести привычку выполнять задуманное сразу, как приходит в голову: возникла идея – хотя бы запиши, это полезное качество для тех, кто пишет. Писатель я был никакой, и все мало-мальски знакомые с моим творчеством люди это знали. Сантино, я полагаю, меня не читал – как то я спросил его, какая его любимая книга, и он захохотал в ответ. Я тоже посмеялся: так мы и смеялись – ровно пять минут по часам.

– Теперь ты настоящий писатель! Проходи.

   Мы прошли по длинному коридору, и я обратил внимание на тумбочку у входа, на которой, нарушая симметрию стоящих фоторамок и улыбающихся на них лиц, одна рамка лежала, кем-то предварительно опущенная лицом вниз. Я не стал задавать Санте вопросы.

   Мы миновали кухню и вошли в большую комнату, где несколько человек разных полов и национальностей сгрудилось вокруг неимоверно большого экрана и смотрели что-то ужасное на YouTube’е: мускулистый черный рэпер тряс золотым крестом и рассуждал о причинах, почему господь не пошлет ему денег.  Ребята у экрана распивали «фостерс» из железных банок, и хотя снобом я себя не считал, мне стало стыдно – «фостерс» имел вкус, отдаленно напоминающий ослиную мочу.  Не знаю, как люди в целом его пьют – наверное, им просто уже нечего терять.

   Санта взял со стола коробку с пиццей и протянул мне:
– Угощайся, – сказал он.  Я посмотрел на пиццу, а все вокруг посмотрели на меня.  Мне отчаянно не хотелось ананасов с ветчиной – для меня это было какое-то сатанинское сочетание, но я промолчал и отправил в рот кусок: я решил хотя бы попробовать понравиться этим людям.

– Человека зовут Андрей, – сказал Санта покровительственно помял мою трапецию, – И он – мой братан. Именно так.
– Привет, Андрей, – сказали все.  Дожевывая пиццу, я неуклюже пожал каждую протянутую руку.  От меня не укрылось, что лохматый блондин с весом под сто килограмм пихнул своего приятеля под ребра и, хохотнув, сказал:
– Пацан принес вино, ты видел?
– Андрей, – представился я ему.
– Майкл, – ответил он.
– Хотите знать, как мы познакомились? – воскликнул Санта. – Черт возьми, да я же вижу, что вы сгораете от нетерпения.  Покажи им.
– Неееет, – сказал я. – Давай лучше ты.
– Чувак, или ты рассказываешь, или не получишь «фостерс».
– Серьезно? – спросил я, максимально правдиво изображая испуг. – Окей, ладно, не будь так суров.

   Люди в комнате забыли про черного рэпера на экране и посмотрели на меня, ожидая смешного жизненного каламбура– истории о том, как Сантино встретил меня. Я не любил расстраивать людей – в конце концов и без меня в жизни их ждало множество разочарований:  например то, что после 30 лет они превратятся в бесконечную копию самих себя, делающих одни и те же действия и рассказывающие одни и те же истории. Санта любил приукрашивать свои и чужие похождения, заодно часто избегая шкурки и сразу переходя к мякотке. Зная его, я понял, что не стоит рассказывать всей предыстории – только то, что я сказал ему, когда он окликнул меня:
– Ты это мне? Ты. Это. Мне? Здесь больше никого нет, – сказал я, повторяя то, что сказал несколько лет  назад.
Санта захлопал:
– Вылитый ДеНиро из «Таксиста».  Этот парень знает все фильмы на свете, он просто покорил меня.  Разве вы где-нибудь такое еще увидите?

   Только в цирке, подумал я.  Все эти люди – они пришли в цирк, и главный номер их разочаровал.

– Похлопайте, не будьте засранцами! – воскликнул Санта.

   Все послушно захлопали, но как-то вяло, скорее потому, что у Санты был день рождения. Я никогда не знал, сколько ему лет, но, думаю, ему было в районе 24, то есть он был практически моим ровесником. Сейчас он возвышался надо мной, и, если бы мы стояли на весах, перевешивал бы килограмм на сто или двести – чистый протеин с ногами, способный подтянуться за один подход больше, чем я за свою жизнь.

   Санта торжественно протянул мне «фостерс» и закричал:
– Вот теперь все в сборе, и мы можем начать как следует отрываться!

   Когда вокруг был вкусный алкоголь, обычно я редко фиксировал происходящее. Я позволял себе окунаться в воды веселья и саморазрушения с головой, выныривая лишь для того, что бы вдохнуть и снова уйти исследовать собственные глубины. В этот раз все было по-другому: без возможности нормально напиться, я отчаянно барахтался на поверхности, и те ужасающие капли, что попадали в мой рот, вызывали лишь гримасы отвращения.  На время я стал соучастником происходящего вокруг, а я никогда не любил шумные празднества с незнакомыми людьми. Нет ничего хуже праздника, с которого нельзя уйти в любой момент: по этой причине я никогда не собирал никого дома – выгонять людей, если бы мне вдруг захотелось бы побыть одному, было бы просто невежливо. В данном случае, я был просто заключен в этих четырех стенах из-за дождя. 

    Через какое-то время пассивного созерцания я поймал себя на мысли, что все вокруг играют в алкогольную версию «Правды или действия», и что с меня на спор снимают штаны. Это надоумило меня на путь к отступлению., и я, под всеобщее улюлюканье, извиняясь, сбежал в уборную.


   Кто были все эти люди? Что я здесь делал и зачем согласился прийти, зная, как все будет? Это напоминало сон, который я не контролировал, а мне так хотелось щелкнуть пальцами и взлететь вверх.

   Заперевшись в маленьком туалете, я огляделся: кафельная плитка, маленькая раковина на уровне колен, круглое окно под потолком, по которому барабанил дождь, и, собственно, сам сортир.  Временно я был в безопасности от нежеланного шума, который, хоть и был слышен сквозь тонкую стену, был слегка приглушен.  Мне не хотелось выглядеть аутистом, но ни с кем, кроме Санты, я ранее знаком не был, и сколько я себя не обманывал, я понимал, зачем на самом деле пришел. Опущенное фото в коридоре, опрокинутое, скорее всего, Сантой, заботливо решившим пощадить мою психику, кричало и привлекало внимание даже в больше, чем как если бы оно стояло. Я посмотрел на кафель, и на нем черным маркером было написано: «Если ты это читаешь, то у тебя маленький член».  Если это была шутка Сантино, то не очень то она утешала.

   Решив, что уборную все-таки стоит использовать по назначению, я расстегнул ширинку и с надеждой уставился на дно унитаза. Но чуда не происходило: проклятая музыка за стеной отбивала какой-то невероятный бит, и я не мог сосредоточиться.
– Давай же, - с отчаянием прошептал я и принялся считать плитку. – Одна, две, три, четыре…
Журча, возникла струйка и, стыдливо то появляясь, то исчезая, застучала по стенке унитаза. Я выдохнул. В дверь постучали.
– Проклятье! – воскликнул я, и струйка исчезла.
– Ну ты уже все сбросил? – я услышал голос Сантино. Разочарованный, нажал на кнопку слива и вышел. Коридор был узок, а Санта, при его комплекции, занимал его большую часть.  Кое-как протиснувшись, я заметил, что он держал в руках бутылку текилы.
– Чувак, это так не работает, – я указал на сортир. – Ты либо пьешь, или писаешь, иначе это самое настоящее лицемерие.

   Сантино пожал плечами и хлопнул дверью. Мне хотелось верить, что он зашел туда не просто выпить и поспать. Неожиданно меня осенила мысль, что путь на кухню был свободен. Войдя туда, я убедился, что за мной никто не следит, и сквозь табачный туман я пробрался к холодильнику – на столе тлел и прожигал скатерть окурок.  Я открыл холодильник и извлек бутылку:
– Привет, – сказал я.
Открыв бутылку, я выпил прямо из горла: к черту изысканность, когда ты – одинокая рыба, выброшенная из винного моря на изнуряющую сушу.
   
   Среди табачного запаха я уловил знакомые сладкие нотки. Выдвинувшись из кухни, я понял, что запах усиливается у лестницы; таким образом, очаг был на втором этаже, заключил я.  Я  поднялся по обитым войлоком ступеням и  проследовал в спальню Сантино, где обнаружил Майкла и еще одного парня, чье имя моя память за ненадобностью отправила в корзину. Оба лежали на кровати и курили большой косяк.  Я прислонился к дверному косяку:
– Серьезно? – спросил я. – В его спальне?

   Второй парень икнул и захохотал:
– Не волнуйся, – прохрипел Майкл, затягиваясь. – Это не из-за твоего лица.

   Я подошел к большом окну и приподнял стекло, в надежде хоть немного проветрить смог. Дождь лил, не переставая, но на улице я обнаружил маленький крытый балкончик, доступ к котором получить можно было лишь через окно.
– Эй, ты, Алекс…
– Андрей.
– Андрей, дует же.
– Санта не любит, когда дуют. Тем более в его комнате.
– Мне кажется, – Майкл сделал усилие и сел на край кровати. – Ему все равно, он бухает внизу.  Скажи, вот скажи, у тебя эта майка. Ты пишешь?
– Да.
– Что пишешь, книги?
– Нет пока.
– А что?

   Я просунул руку в окно и, собрав достаточно капель, посмотрел на маленькую лужицу в своей ладони. В ней отражалось небо.  Я протер лоб и прилизал волосы.

– Что ты пишешь, чувак?
– Я пишу сценарии.
– Сценарии? Как интересно, очень интересно. Расскажи, как так вышло, что такая глубокая и насыщенная личность как ты нашла в таком скукотейном человеке, как Санта.
   В комнате, помимо травы, запахло сарказмом.
– Нет, серьезно, – не унимался Майкл. – Я просто правда не понимаю. Ты весь такой молчаливый, загадочный, «фостерс» вот не пьешь. Ты, наверное, очень крутой.  Ладно-ладно. Вы оба крутые с Сантой, вот что!
– Чувак, – сказал я,  направляясь к двери. – Я искренне советую тебе убраться здесь.

   Выйдя в коридор, я замер, заметив внизу Сантино, несущего на кухню пустую коробку из-под пиццы. Я вернулся в комнату и высунулся из-за угла, наблюдая: Санта что-то почувствовал и теперь принюхивался.

– Эй, – меня окликнул Майкл. – Ты ведь writer, да? Хочешь услышать уморительную шутку?
– Нет.
–  Клянусь, она очень смешная. Как ты окликнешь мексиканского писателя? Boo-writer. ( Непереводимая игра слов. Boo – осмеять, writer – писатель. Вместе, при определенном акценте, звучит как буррито – мексиканская еда) Смешно?
– Нет, тихо.
– Не смешно?...
–  Тихо, говорю!
Но было поздно.
– Твою мать! – воскликнул Санта.

   Я знал, что будет дальше. Бросив коробку с пиццей и схватив лежащий на кухне нож, Санта, шатаясь и пытаясь бороться с неподконтрольными пьяному разуму конечностями, стал подниматься по лестнице. В запасе у меня было секунд двадцать: я бросился к окну.
– Ты куда? – с трудом спросил Майкл.  Неожиданно голос подал второй парень:
– Я бы сейчас не отказался от буррито.
– Я – в окно, – сказал я.
– У нас проблемы? – вновь спросил Майкл. Даже он услышал, как топал Санта.
– У вас – да, у меня – нет, – ответил я.

   Я вылез на балкон и закрыл окно ровно в тот момент, когда Санта влетел в комнату, размахивая ножом.  Прижавшись к стене, мне даже лень было слушать, что он им кричит: изнутри приглушенно слышались нечеловеческие вопли. Это было что-то вроде забавы – размахивать ножом, пугая непосвященных. Несмотря на ужас ситуации, резать никого Санта не собирался – я был почти в этом уверен, ведь я знал все его выходки.

   Я достал телефон и посмотрел погоду – солнце должно было выйти на утро. «After the flood all the colours come out», пелось в одной любимой мною песни. Я проверил социальную сеть – машинально, хотя делать этого было совершенно было не надо: социальные сети давно похитили наше я. За свою зависимость я был «вознагражден»: в окошке друзей онлайн по какому-то безумному совпадению красовались только мои бывшие. Я убрал телефон и посмотрел на ночное дождливое небо. Очень хотелось увидеть звезду, как подтверждение того, что я еще существую. К примеру, свет от солнца доходит до нас примерно за 9 минут, путешествуя, соответственно, за скоростью света, то есть мы в прошлом на эти девять минут. Если солнце бы умерло, в запасе у меня было бы как раз девять минут. А что если звезда, которая светит на небе и видна невооруженным глазом, и есть самая первая во вселенной звезда.  То есть точка отсчета времени и света идет от нее, и для нее я – в далеком-предалеком прошлом. Когда я видел звезды, я думал об этом, и мне казалось, что я все еще успею в своей жизни.

   Чей то кашель вырвал меня из моих размышлений. Я повернул голову и увидел на соседнем балконе рыжеволосую молодую девушку, курящую сидя в бамбуковом кресле.  Она куталась в зеленый вязанный плед, и на ней почему то были надеты солнцезащитные очки. 
– Привет, – сказал я. – Немного дождливо для очков.
– А тебе какое дело? – грубо ответила девушка, выпуская изо рта дым или пар: было холодно, и сложно было понять.  Она не смотрела на меня.
– Никакого. Просто вы странно выглядите, сидя в них.
– Ну извини, что у меня глаукома.

Я почувствовал себя неловко. Придвинувшись поближе к парапету и облокотившись  на поручни, не слишком свешиваясь, чтобы ненароком не высунуться из-под козырька и не намокнуть, я постарался исправить ситуацию:
– Вы похожи на Боно.
– Кого?
– Боно. Певец такой, из U2.  Не слушали?
– Нет.
– Жаль. Мне кажется. Их музыка наполняет меня какой-то положительной энергией. Если вы, конечно, верите в энергию.  Я не буддист.

Девушка промолчала.
– Почему не внутри? – спросил я.
– Почему? – мой вопрос, казалось, разъярил ее. – Да потому, что твой друг и его вечеринка слишком громкие, вот почему. Ты пробовал внутри находиться? Или может ты глухой? Уже два часа ночи, заснуть совершенно невозможно.  Будний день, ты вообще на работу то собираешься? Я вот да.
– Мой друг?
– Да, с испанским акцентом.
– В старых домах тонкие стены, – я почувствовал себя виновато. – Простите за шум. Я сам не люблю это все.
– Если не любишь, что ты здесь вообще делаешь тогда? В его доме.
– Это не его дом. Это моей бывшей жены.

   Не знаю, зачем я это сказал. Возникло чувство, что я не проконтролировал, что говорил, и долгое время сжимаемая пружина внутри меня все-таки выстрелила в самый неожиданный момент.  Я отодвинулся в сторону.
– Простите еще раз. Думаю, они скоро все уснут уже, и вы сможете отдохнуть.

   Краем глаза я заметил, что девушка встала и , завернувшись в плед, придвинулась ко мне.
– Бывшая жена? Не рано ли?
– Формально она не стала мне женой. И рано для кого?
– Мужчина должен нагуляться, нет?
– Мне нормально.
– Ладно, – сказала девушка. – Тогда что ты делаешь в доме бывшей жены?
– Я не знаю, – честно ответил я. – Ее здесь нет, ее брат справляет день рождения, а я хожу по кругу, стараясь не наступать на разбросанные по всему дому ловушки.
– Поэтично.
– Ага.
– Ты здесь жил раньше?
– Какое то время. Я…тебя не видел.
– Я временно, обычно здесь живет моя сестра.
– М.

   Девушка наклонилась ко мне через перила и протянула пачку сигарет. По совпадению, это была моя любимая марка. В глаза бросились тонкие пальцы девушки, фиолетовый лак для ногтей и золотое кольцо на указательном пальце. Кольцо показалось мне смутно знакомым, и свет, излучаемый из моего окна, отразился от его гладкой поверхности.
– Что? – спросила девушка и убрала руку, оставив пачку лежать на моих перилах.
– Ничего, – ответил я.

   Я отпустил наваждение  и взял пачку в руки. Достал сигарету, повертел в руках.
– Я уже некоторое время живу без этого, – сказал я. Девушка посмотрела на меня и затянулась. Я зажал сигарету губами и изобразил пантомиму, обозначающую, что мне нужен огонь.  Девушка протянула мне зажигалку, но из-за ветра мои попытки зажечь ее оказались напрасны.
– Ветер, – сказал я. Девушка придвинулась ближе, и я сделал тоже самое. Концы наших сигарет соприкоснулись, и я затянулся, прикрывая огонек ладонью, давая ему чуть-чуть разгореться.

– Меня зовут Риз, – сказала Риз.
– Меня зовут Андрей, – сказал я.

   Мы стояли и курили, облокотившись на перила и рассматривая друг друга. Мне захотелось погрузиться в этот момент с головой, я чувствовал, что он был особенный, но мои мысли прервал стук в окно за моей спиной. Сантино? Я обернулся.



***


   Меня разбудил стук в дверь. Я встал с кровати, накинул халат и направился к двери, по пути взглянув в зеркало. Долгие месяцы растущая кустиками борода наконец срослась воедино, а волосы – удлинились и перестали напоминать паклю.
– Прекрати слушать свой вонючий рэп, – послышался крик из-за двери, прервавший агрессивный стук. – Пол 11 часов ночи, а ты слушаешь вонючий рэп. Как можно быть таким эгоистом?
   
     Я открыл дверь и увидел своего соседа из Индии или Пакистана: за полтора года совместных спусков в лифте,  мы так и не перешли на личные темы для разговора.
– Чудесная погода, – обычно начинал я.
– 12 градусов, ветер, – отвечал он.

Соседа звали Апу, и он был, как и я, в халате, только мой, банный, ни в какое сравнение не шел с соседским расписным.  Апу был разъярен, а волосы его топорщились кверху, хотя обычно они были заботливо уложены, прикрывая плешь. Он явно спал,  и его разбудила громкая музыка.

– Добрый вечер, Апу, – сказал я, приотворяя дверь, – Посмотрите сами, разве похоже, что я слушаю музыку?

   Апу просунул голову в мою комнату и замер. Сложно было что-то разглядеть в царившем полумраке, но свет, исходящий от экрана ноутбука, кое-как освещал стопки книг и выключенный винил на полу.
– Он не работает, – соврал я.
– Хорошо, – сказал сосед, – Что не работает. Доброй ночи. Поговорим утром в лифте.

   Я закрыл дверь и сел за стол. Передо мной светился злополучный скринсейвер, с которого мне улыбались два счастливых лица, одним из которых было мое.  Летняя фотография: загорелые лица, пляж с теплым песком, яркое солнце – все это контрастировало с тем, что окружало меня сейчас. Поддавшись порыву, я резко застучал по клавишам, вводя пароль, и открыл настройки. Несколько щелчков мыши, и мой палец замер над кнопкой «Enter». Достаточно было надавить на клавишу, и прошлое можно было легко отправить в корзину. Я передумал  и вновь открыл документ с тестом.

   Я пробежал глазами по параграфам, написанным ранее. Вздохнул. Взяв в руки с пола толстую книгу, я взглянул на обложку. «Экзистенциальный каприз», автор – Алекс Шарп. Я пролистал несколько страниц, периодически останавливаясь и высматривая интересующие меня моменты.
– Ублюдок, – закричал я. – Чертов ублюдок. Да как из всего этого сделать сценарий?

   «Герой просыпается и озадаченно осматривается по сторонам. В полной темноте, он шарит рукой по стене, пытаясь найти выключатель, и ему это удается, но не сразу. Он как будто бы не знает, что делает в собственной квартире; о последнем свидетельствует фоторамка с ним, обнимающим короткостриженую блондинку».

– А дальше что? Дальше?! – завопил я, стуча по клавишам. – И как я буду передавать твои идиотские умозаключения?! Неужели нельзя было просто добавить побольше диалогов, которыми я бы развил сюжет. Но нет, у тебя тут философии на полстраницы.

   «Герой закуривает, перед глазами проносятся схемы и слова».

   Дешевый прием, но временно о сцене можно забыть. Все это надоумило меня покурить – я залез в карман халата и нащупал пачку сигарет. Открыв ее, я обнаружил, что та была пуста. Что там говорил Апу? Пол 11? Время еще было. Я быстро надел джинсы с кедами, натянул первую попавшуюся футболку, и, захватив пальто, выбежал на улицу.

   Наверное, было холодно. Мужчина у подъезда стоял в пуховике и хлопал в ладоши, пытаясь таким образом согреться: вряд ли он аплодировал невидимому ансамблю . Снега в этом городе зимой практически не бывает, но холод возникает другого рода – не острый, как бритва, неприятно покалывающий непокрытые части тела, а пронизывающий, подлезающий под любой тип одежды и находящий путь к  своей цели. Но я даже не дрожал. Я потерял способность чувствовать  такие глупости. Как ни старался, ветер не мог меня ранить.

   Я подбежал к знакомому магазинчику ровно в тот момент, когда табличку «открыто» сменили на «закрыто» – прямо перед моим лицом.
– Эй, – закричал я. – Так нечестно, на моих еще без пяти минут, вы не можете закрыться раньше.
– Прости, друг, но мне нужно закрываться, – сказал продавец и погасил свет.
– Серьезно?  Ну же, всего пару минут, мне только сигарет! Это твой магазин ведь, лишние пару минут для тебя ничего не изменят.
– Мне нужно закрыться.
– Это бизнес, – продолжил я. – А вы– бизнесмен. Я как клиент кладу вам в руки деньги. Вы мне откажете? Не возьмете деньги, поставите под угрозу бизнес?
   Продавец помедлил и укоризненно покачал головой.
– Наличные есть?
   Я прижал десятифунтовую купюру ладонью к стеклу.
– И маленькую бутылочку вина, самую дешевую. Как раз должно будет хватить.
– Ты в курсе, что курение сведет тебя в могилу? – спросил продавец, приоткрывая дверь, чтобы протянуть мне мои покупки и взять десятку.  Я пожал плечами, и, открыв бутылку, приложился к горлышку.  Тепло в груди, пусть и не совсем то, что раньше, я все еще мог чувствовать: вино медленно спустилось вниз.
– Я в курсе, – сказал я.

   Бутылочка закончилось быстро, и хотя накопленная усталость сыграла свою роль, и даже такой маленький объем алкоголя всосался,  я все равно ощущал себя неполноценно. Мимо проносились машины и проходили люди, и я задавался вопросом, куда они все спешат этой ночью. Почему они не хотят залезть под одеяло, посмотреть кинофильм, выпить какао, на худой конец, и заснуть, чтобы утром с новыми силами отправиться по делам. В России, как и многих, меня волновал вопрос, куда по утрам едут бабушки. Здесь я всегда думал, куда идут ночью люди. Просто даже статистически они не могли все быть наркоторговцами и сутенерами.

   Куда нужно было идти мне, я не знал. Ноги носили меня по городу, и я слабо реагировал на происходящее. Кажется, один раз меня сбили с ног, а поднялся я уже в совсем другом месте. Я взглянул на витрину, у которой встал, и в ней отразилось мое лицо. Кем я был, кем я стану? После тридцати я превращусь в свою собственную копию – я обрасту более густой бородой, новыми знакомыми, работой, и куплю себе, наконец, «тройку».  В 40 или 50 я, скорее всего, уже буду сказочно богат, но в душе останусь все тем же придурком, что и был, с той разницей, что я стану мастером спорта по боксу и надеру зад себе нынешнему. В жизни все сбалансировано. Хотя  бы ради таким маленьких радостей следовала немедленно начать изобретать машину времени. 

   За витриной продавались картины, и на одной из них под дождем молодая пара уходила вглубь разноцветного леса. Я продолжил путь.

   Когда уже начало светать, я вышел к побережью. Я не поверил, но все таки увидел чаек.  Они летали надо мной и кричали, как мне показалось, от отчаяния. Наверное, им не хватало рыбы. Я не был голоден: я хотел курить.  Я подошел к краю и облокотился на перила, разглядывая взволнованную реку: чуть внизу, передо мной, на волнах качалась баржа, поскрипывая от натуги. Я достал только что купленную пачку сигарет.  Никогда не знаешь наверняка, но вдруг я и правда убью себя ими, и так и не доберусь до той точки, когда стану баснословно богат? Я взял сигарету в рот, и собрался зажечь, но отвлекся на завибрировавший в кармане телефон. На экране высветилось: “1 новое сообщение».

   «Привет, ты не перезвонил, и я решил тебя не трогать. Ты придешь в субботу вечером?  Часиков в 11. Я знаю, ты все это не любишь, но я подумал, что может тебе пора уже отвлечься? Мы могли бы хорошо провести время. Сестры не будет, обещаю.  Перезвони мне».

   Я убрал телефон в карман. Зачем мне нужно было перезванивать? Я так не хотел. Мне было так уютно в моем инкубаторе, и хотя мне порой хотелось его покинуть, морально я был еще не готов: мне было уютно внутри.
– Нет, – сказал я и поджег сигарету.

   Я замер, услышав что-то, и выронил изо рта сигарету. Я услышал блеяние.
Обернувшись, я принялся искать источник звука. Он оказался прямо передо мной: на втором этаже, на балконе, стояла и блеяла белая, как снег, коза. Я не понимал язык коз, но мне казалось, что когда она блеяла, она пыталась мне что-то сказать: отчаянно, повторяя снова и снова. Стояла абсолютная тишина: казалось, что даже ветер стих, и вода в реке замерла. Я не слышал рева  машин, переезжающие по мосту через реку, не слышал собственного дыхания. Лишь грустное блеяние.  Смотря ей в глаза, я заплакал.

   Прошло немало времени, прежде чем я остановился и вытер слезы.  Похоже, долгое время сжимаемая пружина внутри меня все-таки выстрелила в самый неожиданный момент.

– Довольно, – сказал я.

   Я вновь повернулся к реке и положил пачку на перила. Затем я снял с безымянного пальца правой руки золотое кольцо и положил его в пачку. Я посмотрел на реку, на встающее вдали за небоскребом солнце и, похлопав по пачке, развернулся и зашагал домой.

   Я не стал поднимать глаза на балкон, где некоторое время назад я увидел белоснежную козу. Даже если мне что-то привиделось– для меня не имело значение, правда это была или сон.