016

Старик обернулся. По склону тянулся его след сбитой и собранной штанинами влаги с травы и волнистый беспорядочный след Шавки, вопросительно высунувшей язык. Дымкой тумана внизу висело древнее дыхание Водяного, позволяя деревьям собраться с силами перед грядущим пеклом.
-Молодым, чтобы пойти к Йуйде, нужна причина,- обратился к Шавке Старик,- порыбачить, переставить мурду, позагорать, шашлыки с девками... А мне уже не нужна никакая причина.
Старик с усилием вытянул ногу из вязкой земли, напитанной незримо и ненавязчиво сочившимся крохотным родничком намного выше теперяшнего уровня Йуйды. Он печально склонился и вытащил отставшую галошу и пошел дальше осторожно перебираясь по корневищным островкам травы с режущими краями листьев.
-Ты знал, что слоны покидают родных, когда чувствуют, что пришло время? И коты. А мне хочется побыть рядом как можно дольше. Немудрено, что старики чувствуют, когда их начинают видеть обузой. Это и не считают нужным скрывать нынче. Как будто мне самому легко чувствовать свою немощность.
Отдаленно проснулся жаворонок. Серое небо все отчетливей бледнело и облачка на горизонте загорелись вовсю. Над головой было чисто, и ничем разумным Старик не мог объяснить себе натуру Солнца подниматься и покидать его, погружаясь в облака.
-Мне много раз хотелось спросить, видят ли другие так же, как я вижу своими глазами, но так ни разу и не спросил,- Подытожил он вслух.
Шавка залилась лаем, уставившись на поросли ивняка и отшвыривая комья лапами. Старик с минуту пялился с недоумением и сосредоточенно пнул его под бочину. Шавка побежала на гребень холма, озираясь и обиженно скуля. Притормозила в метрах тридцати и засела в ожидании. Старик сел на гладкий от коры крепкий ствол на берегу и прощающе подозвал ее.
-Грыжный говорил, что некоторые стариков отсылают в психушку. Их селят к "тихим" психам. Сноха ругулярно приговаривает, что я впадаю в детство. Сын - тряпка. Я боюсь.
Шавка ни с того ни с сего решила отряхнуться от росы и замызгала Старика с ног до головы. Собака уже бежала сломя голову, когда он обламывал кусок от гнилой ветви, поэтому Старик бережно отложил бросалку про запас.
Макушки деревьев слегка шелохнулись, будто предсказывая будущее намерение ветра вступить в природу. Вода речки казалась грязной в тон илу, чуть дальше был участок с быстрым течением и песчаным дном, но там было не на что сесть. Старик приметил пористый белый камень недалеко от себя. Он прошелся, снова присел на обожженный с одного конца в костре ствол и положил камень у ног.
-Люди очень любят говорить. Они говорят много даже когда и ничего толкового не могут. Они всю жизнь подыскивают бесплатного слушателя, только бы язык не костенел. Я могу много чего важного понарассказать, но редко злоупотреблял вниманием,- Обратился Старик непосредственно к белому камню.
Далеко с дороги донеслась незаглушаемая работа двигателя и долго этот шум отказывался затухнуть. На речке бультыхались, выпрыгивая, рыбки; на рябистом течении показывались пузырьки.
-"Куда гнать жизнь, если на тот свет ничего с собой не заберешь"- говорят, а сами гонят; "с собой заберем только дела наши"- говорят, а сами терзают друг друга злыми словами и делами.
Я помотался по матушке-родине и видел сотен людей, которые пытались уверить меня, что они интеллигенты, патриоты, верные добру... а сами сочились ядом со всех щелей. Каждый раз меня удивляет, как легко находят оправдания себе; когда совсем не за что укрыться, начинают тыкать свободами, незапрещенностью, своей нацией, своей принадлежностью.
Когда слышишь дыхание Смерти себе в затылок, на все можно плюнуть. Думаешь, вся грязь отлипнет, как только оставишь мир внизу. Но так тягостно. Так жалко хороших людей, которым еще суждено потопорыщиться в миру среди всякой мрази. Болезни этих мразей еще будут лишать их спокойного сна, и спокойного бодрствования. Некоторые будут сдаваться и сами становиться мразями. Ай-яй, неохото чтобы если мои сынки и внуки протухнут, чтобы их хоть словом связывали с моим именем.
Солнце размеренно стало вступать в права: стало ходить бликами по речке и искриться в росе.
-Сын и говорит:"фашистские разборки не утихают-то", я и спрашиваю: "какие разборки?", "нацизм в моду входит"- отвечает он, "в какую такую моду?" - спрашиваю, объяснил. Не могу терпеть ни женины сериалы, ни "новости", а тут фашисты в моде нынче! Никто с ними не церемонился, никто не смотрел какой нации, если уж фашист. "Поубивали их?"- спрашиваю, а сын "кого?" . Не бьют их теперь, оказывается, - политика! Не такие мы теперь. Толерантные. Какая может быть политика с фашистами? Я не знал отца, и он меня не видел, в чреве я был, когда он "без вести пропал". Так до сих пор и не нашли. Лежит где-то в чужой земле перемолотый и никто не разберет где чьи кости. Без отцов отстроили страну из-за фашистов, а теперь им - дорога! Измельчали, ослабли, так нам и надо! - сказал бы, а не могу.
Грыжный сокрушается: "кто нас защитит от супостатов!" Так слабы. Ему есть время посокрушаться, а мне не к чему. Слышу, как Она дышит мне в затылок.
Ивы зашелестели листочками, ольха повела сережками, водная гладь пошла мелкой рябью, речная жаба плюхнулась и нырнула.
Цены, налоги, будущее детей - все это заставляет нас шевелиться и будь надо так и не дышать, пока не начнем задыхаться. А когда начинают угрожать нам и указывать где наше, по каким-то непонятным мне причинам, место потому что родились не от тех и живем не так и не там, чтобы еще себя за людей считать притом... надо же как надо огрызнуться, что ли, а не начать уверять, что мы стремимся сравняться с ними и умолять дать шанс!
Ветерок щекотал каким-то волосом Старику верхнее веко и он принялся ловить тот волос.
-Сын говорил, что есть еще какой-то "антифа". "Что же не вступишь в этот антифа?" спрашиваю, чтобы поумиляться, как он будет оправдываться. "Чтобы попасть в списки?" отвечает так. "Какие еще списки? это же тебе не союз анархистов!" - говорю, а он уставился своей ахреневшей рожей и странно молчит.
Старик приметил буренку, с треском ломившуюся по кустам на другом берегу. Он проводил все стадо глазами, махнув в ответ пастуху, затем взял белый камень и швырнул в омут.