Загадочная смерть художника

Жарким летом 1920 года мне посчастливилось побывать в одном маленьком,  симпатичном городе на юге Франции. Там я имел честь познакомиться с художником-дадаистом Ноэлем. Это была весьма эксцентричная личность с замашками гения, как и все авангардисты того времени. По правде говоря, в первую нашу встречу он не произвел на меня большого впечатления, но некоторое время спустя я тоже  поддался волне всеобщего восхищения. Атмосфера искусства, летней беззаботности и легкого безумства сделали свое дело. За две недели своего отпуска я успел побывать на тайной выставке-инсталляции, которая запросто привела бы в шок весь высший свет Парижа; принял участие в написании сценария для короткометражного фильма и даже  снялся в нём в роли балерины; познакомился с большей половиной творческого сообщества, а к началу третьей недели уже стал лучшим другом его семьи. Поэтому то, что случилось стало для меня настоящей трагедией. Перед самым отъездом мой друг скончался при довольно странных обстоятельствах. С одной стороны, его внезапно обнаруженная болезнь название которой никто не хочет раскрывать, а с другой - отрывок из личного дневника, который мне любезно предоставил бармен Поль в тот вечер, когда я старался утопить свою грусть в вине. Понятия не имею как он оказался у него. Я не стал пытать парня: меня больше интересовало само содержание. Позволю себе для достоверности опубликовать здесь две последние записи, потому что, по моему мнению, именно в них таится ключ к разгадке.
«15 августа 1920 года.
Сегодня в два часа по полудню, с трудом уговорив свою маниакально заботливую жену и доктора Жерара, я решил прогуляться по парку в одиночестве. Они меня отпустили. Хотя я ничуть не удивлюсь, если вдруг узнаю, что кто-то из этих двоих прятался за деревьями во время моего променада. Погода была чудная. Светило солнце. Людей было меньше, чем обычно и тишина стояла почти мертвая. Пела только природа. Она так старательно свиристела и чирикала, что я на какое-то мгновение тоже поддался упоению и начал тихонько ей подпевать. И все-таки это был обман зрения, ловушка мироздания ! Даже в самом воздухе чувствовалась напряженность ! В нем так и витало приближение чего-то необъяснимо жуткого, беспощадного. Ведь я давно это предчувствовал, но не хотел верить, а сегодня мои опасения подтвердились. Я шел по кипарисовой аллее и размышлял о человеческих пороках. Как вдруг спиной почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, я увидел на мосту человека. Незнакомец пристально посмотрел мне в глаза. У него было странное, труднозапоминающееся лицо. Я не помню как очутился дома. Меня так сильно трясло, что я даже прикусил язык. Весь оставшийся день я думал об этом происшествии. Просмотрел множество книг, но никакой подходящей информации в них не нашел. Тема, конечно, чрезвычайно интересная и щекотливая. Попробую воспроизвести в памяти его лицо, чтобы нарисовать портрет. Возможно мне придется обратиться в полицию.
16 августа 1920 года.
Господи, это невероятно ! То, чему я был свидетелем не поддается никакому описанию, но я видел ! Я все видел своими глазами ! Но обо всем по порядку. Как уже писал ранее, я вернулся домой и взялся за портрет. Долго и мучительно пытался воссоздать тот образ, но ничего не получалось. Я то кидался из угла в угол, то останавливался посреди комнаты, садился и ложился на диван, смотрел в потолок и ничего. Ровным счетом Н-И-Ч-Е-Г-О. Так я провалялся почти до полуночи, как вдруг увидел на стене длинную, черную тень. Она медленно ползла ко мне. По мере ее приближения все четче и четче прорисовывался человеческий силуэт и через мгновение, когда она уже вырвалась наружу, передо мной появился он ! Я в ужасе вскочил с дивана и пулей вылетел из кабинета. Мне казалось, что я никогда еще так крепко не обнимал Мари, как в эту зловещую  ночь.»
Ранним утром 17 августа 1920 года, когда город еще только начинал пробуждаться ото сна, жена как обычно принесла ему завтрак: черный кофе со свежими булочками. Ее пронзительный крик заменил соседям будильник.