Контингент. Ольга Ланская
Пришлось мне в прошлую пятницу обратиться в поликлинику.
Впервые за много лет, так как причин для этого как-то не случалось.
А тут, вот, несколько месяцев назад заболел внезапно большой палец на правой руке, да так, что шариковой ручкой писать стало невозможно.
Перешла на гелевые – они не требуют такого усилия.
Боль уменьшилась, но не прошла.
А к пятнице даже легчайшая клава рабочего моего компа позволяла пользоваться только четырьмя пальцами правой руки. Левая, правда, оставалась в полном порядке, но – дискомфорт!
В общем, отправилась я в поликлинику, а поскольку делала это, как уже говорила, впервые за много лет, поликлиничный народ занялся мною со всей профессиональ-ной тщательностью, решив оформить меня по всем правилам – вписать во все компьютеры всех отделений, которые могут когда-либо мне понадобиться.
Делалось все, повторяю, профессионально, четко без очередей и прочих назойливостей, о которых была я наслышана, но встречаться с которыми, слава Богу, не приходилось. И, тем не менее, пришлось мне побывать у нескольких окошек, постоять по нескольку минут то там, то сям…
А палец болел все больше и больше, и за час, который ушел на мое оформление и «прописку» в этом чудесном заведении, раздулся, как мне показалось, и даже, вроде бы, начала рука моя синеть…
Чтобы отвлечься от боли, от страхов (…а вдруг инфекция? ...сепсис?) и самобичевания (…и что это я полгода боль терпела? …и чего это дотянула до пятницы? …а вдруг в субботу станет хуже?.. и т. д., и т. п., как говорят, кто понимает, о чем речь), – так вот, чтобы отвлечься, решила я почитать объявления.
Не знаю, много ли их там вообще было. Мне хватило одного. Но какого! Начиналось оно так:
«К сведению
прикрепленного контингента…»
Я не поверила глазам. Перечитала снова. И еще раз...
Маленький круглый травматолог, взглянув на меня, на новенькую медкарту, вдруг вскочил и забегал вокруг меня, выкривая то, что я ему только что рассказала:
- Сама решила ремонт сделать? Потолки под 4 метра? С одной лестницей? Сама?!
Я молча кивала. Муж болел, и я хотела сделать ему подарок - чистую комнату. Но успела только потолок оклеить.
А травматолог вдруг остановился, пристально взглянул на меня и тихо зло сказал:
- Зря вас, Ланских, в 36-м всех не перестреляли.
Я вышла.
"Почему в 36-м? - думала я. - Почему именно в 36-м?"!
И снова мои глаза споткнулись о странное объявление, где прописными буквами значилось это, непереносимое, - "контингент":
"ВНИМАНИЮ ПРИКРЕПЛЕННОГО КОНТИНГЕНТА!"
И ударили меня слова эти холодом якутских снегов, глухоманью тайги, гибельными наледями зимников, странным бытом этапов, которые забредали в наши таежные поселки в окружении автоматчиков с овчарками…
"Контингент!"
***
Спец. контингент окружал меня все мое детство…
Ссыльные, раскулаченные, жены и дети «бывших» – дворян, аристократов, священников и офицеров, расстрелянных в далеких Петроградах, Крымах, Новосибирсках…
В общем, спец. контингент.
На нас, детях этого контингента, в общем-то никак это не сказывалось, по-тому что и там, на краю русской земли, были у нас и детские сады, и школы – со своими спортивными залами, музыкальными инструментами, кино и «театрами» вперемешку с тюрьмами, обнесенными многометровым частоколом, с прогоняемыми через поселения этапами…
Но главное это то, что были в тех местах богатейшие библиотеки и в каждом доме – радио, доносившее до нас не только новости, но и радиоспектакли, классическую музыку, оперу и оперетту, народные песни и пляски – всю мощь великой русской культуры, позволявшей нам, детям, расти в ощущении неразрывного единства с родным и великим своим народом.
Часами на радио шли и передачи на якутском языке с их бесконечным специфичным горловым пением, лишенным привычной европейскому слуху мелодики. Но и они были естественной не раздражающей частью нашей жизни.
Потому, что всегда, каждый день раздавалось всех нас объединяющее: «Говорит Москва».
А вслед за этими словами – бой кремлевских курантов.
И не было для русского сердца звуков, слаще этих.
Так и шло бы, катилось чистое детство по лугам и таежным травам, купаясь в водах великих рек, берега которых щедро устланы драгоценной галькой и золотым песком. Только вот, однажды ворвалось в него событие, впечатавшееся в мою судьбу на всю жизнь.
***
…Зима лежала неподвижным промороженным мамонтом, накрыв, придавив своей ледяной шкурой и тайгу, и поселки, и людей.
Шел по земле январь, и во всех школах Большой Страны закончилось первое полугодие.
А, может быть, это был канун "весенних" каникул? Впрочем, не так и важно. Потому, что в Якутии мартовские холода не намного легче январских.
Вечером мама вернулась из школы молчаливая.
И это было странно.
Потому, что пришла она с учительского педсовета, где решалась судьба единственной путевки в загадочный далекий и очень теплый Артек.
Единственной, доставшейся нашему поселку и нашей школе.
И других кандидатов, кроме меня, на нее не было.
Я была лучшей.
Я молча ждала, когда мама скажет мне о чуде.
Но она молчала.
Не проронив ни слова, она принялась накрывать стол к ужину.
Молча резала хлеб, молча расставила тарелки, молча подкрутила язычок керосиновой лампы на столе – чтобы не коптила.
Свет почему-то отключился.
Наверное, перезаряжали генераторы. Так бывает…
Из своей комнаты вышла бабушка. Тихо спросила маму:
– Нет?
Мама молча покачала головой.
– Происхождение? – спросила бабушка.
И мама так же тихо произнесла:
– Происхождение.
Так тихо сказала, словно снега осыпались, прошуршали.
– Вы о чем? – не выдержала я. – О чем?
– Видишь ли, Лялюшка, – мягко начала мама…
– Мне не дали путевку в Артек? – резко перебила я. – Не дали?
– Решили, что на этот раз вместо тебя в Артек поедет Ахмад.
– Как – Ахмад? Он же учится хуже?! Он хуже учится, чем я, мама. Почему?
– Он из рабочей семьи.
– А я из какой? Разве вы обе не работаете с утра до вечера? Что значит «из рабочей семьи»? А я из какой?
– Это так, но… Это немного другое. У нас другое… происхождение.
– Какое такое происхождение?!
Я почти кричала.
Одна тайга была на всех нас. Один мороз. Одна школа.
– Лялечка, к тому же он из нерусской семьи, – тихо сказала мама.
Бабушка сидела у стола, сосредоточенно перебирала пальцами белую салфетку, словно мережку делала.
– Я русская. И что? Это плохо?
Мама молча отвернулась к печке, присела у дверцы, открыла ее, и золотистый жар горящих поленьев бликами заиграл на ее белом, как снег, лице.
Бабушка подняла на меня глаза и тихо спокойно сказала:
– Лялечка, мы не говорили тебе… Мы, точнее, я… из спецконтингента. У нас, то есть, у меня не то происхождение.
– Что значит – не то? – взорвалась я.
– Не рабоче-крестьянское… Это я виновата в том, что они не дали тебе пу-тевку. Только я!
Бабушка отвернулась, склонилась над столом и снова стала теребить белую салфетку, словно прореживая в ней узоры мережки.
– Но я-то не спецконтингент, нет, Ба? – отчаянно, с последней надеждой спросила я.
– Да, – тихо сказала она. – Но ты дочь моей дочери. И мы – русские.
Я развернулась и ушла в «детскую». Легла на кровать. В тот вечер я не стала ужинать. А наутро отказалась идти в школу.
Это была несправедливая школа.
– Я больше никогда туда не пойду, слышите? Никогда!
Я сказала это, и больше ни с кем ни о чем говорить мне не хотелось.
…Начались каникулы, и старшие, поняв, что уговорить меня не удастся, решились отправить меня с почтовой машиной по зимнику в другой поселок, где директором школы работал старый бабушкин знакомый кореец Ким.
Так началась моя новая интернатовская жизнь, заполненная холодом и книгами. Да еще невероятным северным сиянием, часами горящим во все небо яркими цветными сполохами.
В самые холода, когда я сидела над книгами, закутавшись в толстую клетчатую шаль по самые глаза и спрятав ноги в теплые валенки, откуда-то приходила маленькая серая мышь.
Она опиралась передними лапками на валенки, поднимала ко мне мордочку и всматривалась в меня глазами-бусинками.
Я давала ей крошечку хлеба, и она уходила куда-то, унося его с собой…
***
И вот, я стою в центре бабушкиного Петрограда в поликлинике на Невском проспекте и читаю объявление, в котором, словно вынырнувшее из моего давнего детства дремучее словечко Якутского сектора великого ГУЛАГа – «контингент»:
«К сведению
прикрепленного контингента
Уважаемые пациенты
из творческих организаций!»
И невидимые ледяные снега Якутии обрушиваются на меня…
Санкт-Петербург
Свидетельство о публикации №216040802144
Геннадий Леликов 28.07.2016 12:04 Заявить о нарушении