Афганистан, провинция Кунар, 2004

   Серый сидел на невысоком то ли каменном, то ли глиняном заборчике и медленно курил. На спине висел грязный вещмешок, на коленях лежал автомат. Недавняя контузия всё ещё отдавалась в голове то шумами, то кружениями, из-за чего внутренний диалог казался каким-то далёким, забугорным.
   - И всё-таки я заберу её с собой.
   - Рожа не треснет?
   - Не треснет. Она, вроде как, и сама не против.
   - Это ты с чего решил?
   - Ну, по поведению, по поступкам видно. Так смотрит на меня, иногда будто глазеет. Обходительо ведет себя, даже будто бы тепло. Эх! Давно меня никто Серь-йоженькой не называл!
   - Как представился так и называет. Боится.
   - Да не может быть! Я ведь не пугал ни чем её, автоматом не размахивал!
   - Не пугал. А три бугая которые тебя полумёртвого в кишлак втащили, вооруженные до зубов, тоже не напугали?
   - Ёрш твою медь, в конце концов она же ухаживала за мной! И с такой нежностью, добротой... Я же все две недели от неё глаз оторвать не мог! И она с меня глазок своих не сводила.
   - Я тебе напоминаю про трёх бугаев. И потом, они ей небось за две недели неплохих деньжат отвалили. Ты ведь, как выяснилось, окупаешься. - Серый даже вскочил на ноги от жаркого спора с самим собой, но резкая боль в голове опустила его обратно.
   - Ты, в конце концов, меня от чего отговариваешь? От счастья! От моего и твоего чёрт побери счастья! И ей со мной будет хорошо! Я же Серый! Меня же все "вольные стволы" знают, работодатель в очередь готов выстраиваться, без работы никогда не останусь!..
   -... вот именно, Серый. Наёмник ты. Прошмандовка интернациональная. Кто больше платит за того кровь льёшь - свою, чужую, тебе наплевать. Ты СЕРЫЙ! А ей нужен Серь-йоженька. Милый, застенчивый, добрый муж и отец. Ты для неё не любовь и счастье, а угроза и страх. Пойми это и отпусти её.
   - Врёшь, зараза! Она же не откажет, я точно знаю.
   - Конечно не откажет. Страх, приказ семьи или ещё чего.
   - Но... но может это мой последний шанс? Может я больше никогда...
   - Да. Может и никогда. Но подумай - ты простил себе, десятки убитых солдат и наёмников. А простишь себе одну загубленную Душу? Одну разрушенную мечту? Одно смятое Чистое Сердце?
   Серому было нечего ответить самому себе. Он так же медленно докурил, запихнул окурок между камней заборчика, положил под дверь кишлака смятую купюру в сто долларов, перекрестил дверь и слегка прихрамывая и придёрживая ремень автомата на плече поплёлся обратно на север, в сторону Маравары. К "своим".