Эпизоды в дороге 4

Облигации.
Первым моим настоящим другом стал однокурсник в офицерском училище (Звали его Василий). До этого у меня не было  настоящих друзей, а это было, как первая любовь. Первым толчком к сближению явилось то, что в разговоре обнаружилось, что оба мы читали «Бегущая по волнам» Грина.
 И на обоих, она произвела одинаковое впечатление , при этом ни он, ни я до этого не встречали никого, кто бы это произведение читал. Дружба развивалась очень бурно. Все свободное время, которого в училище не так уж много, мы старались проводить вместе. Никаких тайн друг от друга.
Полная готовность каждого из нас защитить друга грудью от вражеских пуль. Вскорости он мне поведал, что его самая заветная мечта, это быстро разбогатеть, как Остап Бендер, страстным поклонником которого он был. Единственным возможным путем осуществить свою мечту, он видел в облигациях.
Поэтому везде, где мог, он старался их собирать К моменту нашего знакомства у него их было достаточно много. Он показал мне, как он их хранит. В какой то книге из плотной бумаги, он вырезал лист, и вместо него вставлял, а может, даже вклеивал, облигацию. Делал он это очень аккуратно, так что, даже взяв в руки книгу, Вы не сразу могли заметить, что там другая начинка.
 Если бы книга даже упала на пол, из нее ничего не вываливалось. В Армии личные вещи нельзя хранить при себе. Для этого есть общая каптерка. По его словам он это делал, чтобы не украли, если случайно откроют чемодан.
После выпускных экзаменов, мы с ним пошли в увольнение. Вернулись под утро.  С утра неожиданно общее построение. Старшина объявляет, что произошла пропажа. Никто ли не желает сознаться, что может случайно, взял чужое. Все молчат. Оказывается, что у командира отделения, куда входил мой друг, пропали облигации.
 Василию приказывают выйти из строя и вместе с провожатыми пройти к своей тумбочке.  Как утверждал пострадавший, именно там  он их видел, пока нас не было. Весь строй курсантов распался, поднялся страшный шум, все рвались к Василию, чтобы растерзать его. В Армии воровство у товарища-смертный грех.
За него запросто могут линчевать.
Но в тумбочке ничего не обнаружили. Даже полы сорвали - ничего нет.
Принесли из каптерки его чемодан. Все вывалили на пол.  Облигаций нет. Никто никуда не выходил. Куда делись? Василий все отрицает, утверждая, что это поклеп его командира. У них были не лады. Комбат, еле удерживая бушующих курсантов, срочно выписывает предписание, что Василий на 5 суток арестовывается на гауптвахту. (Этим он спас его)
 Отвести его туда поручается мне, ибо я единственный, кто не причинит ему зла по дороге.  Всю дорогу мы говорим. он упорно от всего отказывается. Когда его чемодан вывалили на пол, никто не обратил внимания на заветную книгу.
Но Василий опасался, что если ее кто-то увидит, будет повод  утверждать, что  это он украл. Поэтому он попросил, кого-то из корешей, убрать убийственную книгу из чемодана. Вклеить туда новые облигации он физически не мог
Не было времени. Да и уже был он под наблюдением.  Но куда же  делись эти проклятые облигации? Этот вопрос на всю жизнь остался открытым.
При распределении я воздержался ехать с Василием в одно место. Если там что-то пропадет, подозрение сразу падет на нас. В Армии вместе воровали. И тут продолжают.
Но по месту назначения, у него как-то не сложилось.
 Я пригласил его приехать сюда. Мы год прожили, вместе с моей матерью, в одной комнате. Тысячи раз поднимался вопрос облигаций. Ответ всегда был одинаков «Нет»
 Прошло гораздо более полувека.
 Но сомнения у меня остались, и сохранились на всю жизнь. Кстати именно они явились первым ударом, впоследствии разрушившим нашу дружбу. 



Гарнизонные будни.
Будучи в Армии, я года два прослужил неподалеку от дома.  Это была окружная база ГСМ. На ней служили десятка два военнослужащих, и примерно столько же, или немного больше вольнонаемных,  обслуживавших  текущие нужды довольно большой части.
Солдаты жили в казарме, а вольнонаемные (в основном женщины) в землянках, построенных в войну. Многие женщины были не совсем молоды, оставшиеся еще с тех времен. Но это никого не беспокоило.
В гарнизоне существовал негласный порядок, все женщины были разобраны по рукам военнослужащими. Все знали, кто кому принадлежит, в эту сторону не совались, и на этой почве никаких недоразумений не возникало.
Было одно единственное исключение. Молодая девочка, лет 16, не имела конкретного человека, и оставалась общей собственностью, в основном бесхозных солдат. Она даже лозунг провозгласила, что мне их всех жалко, и я никому не могу отказать. Ее никто из женщин не уважал, даже презирали.
 Потому что все  остальные строго соблюдали правила игры.
Если солдат увольнялся в запас, происходили какие то подвижки, могли быть некоторые перестановки.
Руководство хорошо знало эту ситуацию, но особо не вмешивалось. Для него так было спокойней. Всегда известно, где, кто. К тому же самоволок нет. Все в зоне гарнизона.
Солдаты в выходные дни помогали своим женщинам. Крышу починить. Дрова напилить. Какую-то другую тяжелую работу сделать. Иногда могли и товарища попросить подсобить. Все были довольны друг другом.
Но неожиданно на базу поступили  на работу в штабе две сестры. Они были юны. Свежи. Меньше 20 лет. Очень красивы. И ни в чью сторону даже головы не поворачивали. Одевались не так, как наши.
 Темная юбка. Белая кофточка, подчеркивавшая все формы. Естественно на фоне замордованных женщин гарнизона, в чумазых халатах, занятых, как правило, физическим трудом,  смотрелись  они, как два случайно залетевших ангела.   
Братва очень быстро поняла, что эти девочки не для них, и перестали смотреть туда.
Было понятно, что этим девочкам, нужны серьезные отношения и построение семьи. А солдат же везде временно, пока не отпустят домой.
Но все же нашелся один сержант из старшей группы, который смог убедить одну из  этих девушек в своей любви, и в том, что женится на ней после демобилизации. Даже письма показывал, что с домом согласованно. Она ему поверила. С виду интересный был парень.
Однажды во время перерыва кто-то поймал воробья.
Начали с ним играться. Подошел этот сержант, и взял воробья в свои руки. Откуда-то достал иголку, и, посмеиваясь, стал колоть птичку, пытаясь попасть ей в сердце. При этом, приговаривая, что она гвозди носила при распятии Христа. Все гогочут. Наконец, он попал птичке в сердце. Она затрепыхалась и замерла. Я и еще несколько солдат младшей группы, просто оцепенели от этой страшной жестокости.
Я был в хороших отношениях с нашими красавицами, но никак не решался сказать, что твой жених изувер, и ничего хорошего от него не жди.
Наконец, наступил срок его демобилизации. Все эти дни у нее и у ее друзей было повышенное настроение. Как же? Девушка выходит замуж. Даже Командир гарнизона поздравил.
В последний день он зашел к сестрам, сказал,  пусть собирает вещи, оставил
свой чемодан, а сам поехал на вокзал за билетами. И с концами. На всю жизнь. А в чемодане – какой-то ненужный хлам. 
А я на всю жизнь понял, что человек, жестоко истязающий чье-либо сердце, не способен  беречь его, если оно даже принадлежит по-настоящему любимому человеку!



Гусак.
Когда мне было 4-5 лет, несмотря на то, что мы жили в деревне, меня отдали в детский сад. Он располагался вблизи нашего дома. Надо было только пройти через один большой, а по тем временам он казался мне огромным, соседний двор. А соседи разводили гусей. Их было очень много. Как правило, они кучковались либо у корыт с кормом, либо у протекавшего прямо по двору небольшого ручья, служившего им водопоем.
Тропинка, по которой мне надлежало пройти, была довольно далеко от сборища гусей, а поскольку двор не соприкасался с проезжей дорогой, то меня в садик отпускали одного.
Достаточно длительное время я без всяких приключений ходил туда и обратно.
Но однажды один большой гусак обратил на меня внимание, и злобно шипя, с далеко выдвинутой вперед шеей, стремительно стал приближаться ко мне. Я испугался и побежал. Он все же догнал меня, и больно ущипнул. На следующий день картина повторилась. Потом, он, по-видимому, уже ждал меня, и скрыться от него не было никакой возможности. У меня все ноги были в синяках. Я заявил дома, что больше в садик не пойду. Но поскольку мать работала, меня все же надо было куда-то девать.
Она попросила моего брата, который был на 4 года старше меня, проводить меня в садик.
Он взял прут, и когда гусак атаковал нас, он пару раз хлестнул его этим прутом. Гусак остановился, но продолжал сохранять боевую позу и злобно шипеть. На второй день брат тоже проводил меня. Результат был, примерно тот же. После этого дома посчитали, что гусака уже образумили, и опять пустили меня одного.
Но гусак, по-видимому, так не считал. Увидев меня, тем более одного, он снова бросился в мою сторону, явно демонстрируя свое желание ущипнуть меня.
Не знаю почему, но в этот раз я не побежал. Остановился и стал ждать агрессора. Когда он приблизился, я протянул ему недоеденное яблоко, которое было у меня в руке.  Гусак, вероятно опешив, он неожиданности, притормозил, как мне показалось, чуть подумал, но яблоко взял с моих рук. Мы впервые мирно разошлись.
На следующий день я уже специально взял из дома гостинец для гусака.  Этот стиль узаконился. Гусак меня каждый день встречал, но уже не щипал, а скоро и шипеть перестал. Все что я ему приносил, он с удовольствием склевывал. Постепенно он стал разрешать его гладить, и  даже начал как-то играть со мною.  Однажды я забыл взять подарок для гусака. А когда вошел в их двор, я с ужасом подумал, что меня ждет?
Гусак встретил меня. Я показал ему, что сегодня обе руки у меня пусты. И вдруг, расширив крылья, он вплотную подошел ко мне, как будто обнял меня. Мне кажется, что гусак давал понять мне, что дружит со мною не за подачки. Когда я двинулся к забору, он проводил меня. С тех пор мы с ним подружились. Он не злился на меня, если я ничего не приносил. Ему, видимо нравились мои ласки.  Один раз, к изумлению хозяев и наших, он отважился придти ко мне в гости, когда я возвращался из садика. Иногда мы подолгу играли с ним. Он даже научился аккуратно брать из моего рта пищу, когда я  оставлял для него хвостик, за который он мог ухватиться.
Но самое удивительное произошло однажды, когда я шел в садик раньше обычного.  Мой гусак меня не встретил, зато какой то другой, решил на меня напасть.  Пока он ко мне приближался, я не знал, что мне делать? Вдруг, откуда-то, не прибежал, а вроде прилетел мой гусак. Он опередил нападавшего, и своими крыльями  обнял меня, полностью укрыв от чужого посягательства.
Уже много лет я думаю, что это был мой первый в жизни друг, способный в трудную минуту прийти на помощь, не ожидая, пока позовут.
Более того. Уже став взрослым, и пытаясь для себя, или других сформулировать  основы дружбы, я непременно вспоминал своего детского друга, преподавшего мне первый предметный урок дружбы..