Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 4 глава

Агора, главная площадь Коринфа, лежащая в пределах огромного прямоугольника белокаменной колоннады, пестрела множеством людей, одетых в белые и цветные одежды или имеющих одни лишь набедренные повязки. Многие женщины с целью уберечься от палящего солнца так были укутаны в большие платки, покрывающие не только голову, но и значительную часть тела, что оставались видны только лица. Над иными богато одетыми людьми
рабы держали зонты, дающие спасительную тень. Головы некоторых мужчин покрывали широкополые шляпы – петазы.
     Солнце высоко стояло в чистом голубом небе и палило нещадно. Была середина дня, как раз то время, когда на торговой площади становилось многолюдно.
     Люди приходили сюда, чтобы купить продукты питания, предметы, необходимые в хозяйстве а также при выполнении культовых ритуалов, ювелирные украшения, рабов, скот и т.п., заключить всевозможные торговые и другие сделки, занять деньги у ростовщиков, узнать друг от друга свежие новости, нанять нужных работников или наняться к кому-нибудь на работу, увидеть выступления канатоходцев, фокусников, глотателей огня, танцоров, акробатов, послушать речи и диспуты философов, выступления ораторов, поэтов, просто встретиться с кем-то, посмотреть, как говорится, на людей и себя показать. Приходили, конечно, сюда и для совершения жертвоприношений богам и героям, статуи которых возвышались в разных местах площади. Они были разноцветно изукрашены быстро выцветающими на солнце красками, с потеками от прошедших дождей, что несмотря на безупречную работу скульпторов, придавало им вид несколько примитивный. На большом красивом кубообразном каменном алтаре издыхали приносимые в жертву божествам быки, телята, бараны и другие животные. Жертвенник был обильно залит кровью, стекавшей множеством струй по искусно высеченному барельефу, украшавшему грани этого сооружения сценами из жизни богов. Сверкающие на солнце красные струи стекали и по мраморным ступеням, ведущим наверх, где приносящие жертву люди, затаив дыхание, с тревогой ожидали, что скажет об их будущем жрец-прорицатель, внимательно осматривавший, перебирая руками горячие, извлеченные из чрева убитого животного кровавые внутренности. Порой над площадью разносился душераздирающий вопль тяжело умирающего животного, получившего недостаточно точный и сильный удар ножом или топором. Некоторые люди даже на значительном отдалении вздрагивали и поворачивали головы к алтарю. Но при этом лица их выражали не столько жалость, сколько понимание необходимости и святости совершаемой жестокости, требуемой ритуальными обрядами. Большинство же, привыкшие к подобным звукам, на них и вовсе не обращали внимания.
     Значительная часть торговых лавок находилась в тени, окружавшей площадь колоннады. О ней уже говорилось выше. Это была стоя – одноэтажное (нередко стои были двухэтажными) под черепичной крышей строение, впечаотлявшее длинной чередой белых колонн. К галерее поднимались две каменные ступени такой же протяженности, что и все это сооружение. За колоннадой тянулись помещения, в которых располагались лавки и склады торговцев. В этой галерее (называлась она также портиком) любили прогуливаться и беседовать люди, так как крыша ее спасала от жарких лучей солнца или от дождя. Торговцы, не успевшие занять места в стое, располагали свои лавки прямо на площади, размещаясь под полотняными навесами рядами там, где дозволено было агорономами – специальными смотрителями, которые по поручению городских властей осуществляли надзор за установленным порядком.
     Кидилла также, как и другие горожане, часто приходила на рыночную площадь, чтобы сделать нужные покупки. Правда, покупки эти не всегда были обычными. Вот и сейчас колдунья шла сюда, чтобы найти жертву для очередного своего злодеяния.
     Кидилла была одета, как и многие другие женщины, в хитон и большой платок – гиматий,  полностью скрывавший ее пышные волосы, отчего она уже не выглядела столь уж красивой, но стали особенно заметны огромные черные глаза, придававшие ей трогательно-беззащитный и даже невинный вид. Несмотря на в общем-то обычный и совершенно не соответствующий ее нраву и страшному, таинственному ремеслу облик, многие выделяли Кидиллу из числа остальных, пристально глядя, а некоторые указывая друг другу на нее пальцем. Во взглядах одних при этом были любопытство и страх, во взглядах других к тому же и неприязнь, а иные глядели с нескрываемым возмущением. (Примечание: часто у древнегреческих женщин гиматий имел вид большого легкого шарфа или прямоугольной накидки, в которую могли обернуть все тело. Мужчины тоже часто носили гиматий. Он имел прямоугольную форму и размеры
его тоже позволяли обернуть им все тело. Часто его носили поверх туники или хитона).    
     Задерживаясь у некоторых лавок с целью справитсься о ценах на продаваемые товары, и остановившись у находившихся по пути статуй Аполлона (примечание: согласно верованиям древних греков, бог солнца, света, покровитель искусств, наук)  и Ареса, чтобы поклониться им и прошептать короткую молитву, Кидилла приблизилась к толпе, окружавшей киклою, круглое каменное возвышение в пол-человеческого роста и диаметром локтей в тридцать. На нем выставлялись на продажу рабы. Над этим местом был раскинут большой навес из белой ткани на жердях, укрывавший от солнечных лучей не только киклою, но и некоторое пространство вокруг, так, что часть толпы покупателей и зрителей тоже находилась в его тени. Немало здесь было таких, кто вообще не собирался никого покупать, а пришел сюда потому, что совершенно не знал чем заняться и в продаже невольников видел хоть какое-то для себя развлечение.
     На киклое стояли человек двадцать рабов – мужчин, женщин, детей. Они были в хламидах, набедренных повязках, а некоторые совсем обнаженные. Рядом стоявшие их хозяева, одетые в красивые украшенные орнаментом цветные туники,  гиматии, наперебой расхваливали свой товар. Но всех заглушал зычный голос высокого мужчины в зеленой долгополой тунике с красной каймой по краю подола, зазывавшего покупателей и расхваливавшего продаваемых им рабов. Это был глашатай, которого нанял один из продавцов. (Примечание: туника - род легкой одежды простого покроя у древних греков. Представляла собой кусок ткани, который был сшит с одной стороны и застегивался на одном или обоих плечах застежкой. Молодые мужчины обычно носили тунику до колен, пожилые и богатые - до щиколоток).
     К тому моменту, когда сюда подошла Кидилла, ему осталось продать только двоих – мальчика лет семи и мужчину средних лет, рыжеволосого, светлоглазого и светлокожего, должно быть северного варвара. Мальчик был смуглый, худой и совершенно голый. Он смотрел на всех испуганным, напряженным взором, как затравленный зверек. Мужчина, напротив, выглядел совсем безучастным к происходящему. Прищуренным взглядом он глядел поверх голов с тоской куда-то в даль. Когда один из покупателей пожелал заглянуть ему в рот, чтобы посмотреть на зубы, количество которых являлось показателем здоровья и возраста раба, тот раскрыл рот все с тем же безучастным видом и, казалось, даже не заметил как ему туда засунули палец.
     Возле киклои за грубо сколоченным столом, но на красивом резном с высокой спинкой стуле сидел грузный щекастый мужчина лет сорока, в белой тунике и голубом гиматии. Глаза его были сонливо полураскрыты. Он часто почесывал большую с густыми черными кудрявыми волосами голову и лениво поглядывал на торговцев, рабов и толпу с видом человека, которому давно надоело все это видеть. Время от времени он освежался глотком воды из кувшина, стоявшего на столе, где находилась стопка навощенных дощечек и много папирусных свитков. Человек этот был знаток законов Ферекид. За определенную плату он составлял купчую на проданных рабов.
     Кидилла с радостью увидела на киклое мальчика. Она сразу подошла к его хозяину и стала торговаться с ним, чтобы сбить цену. Этого нетрудно было добиться, поскольку такого заморыша никто не хотел покупать, и он вызывал лишь насмешливые реплики у толпы, среди которых были советы вначале подкормить раба, прежде, чем продавать. Хозяин быстро согласился уступить его за небольшую цену. Колдунья уже собиралась отсчитать деньги и попросить Ферекида составить купчую, как вдруг услышала крик:
     – Не продавай ей мальчишку! Заклинаю тебя богами, не продавай!
     Из толпы выскочила какая-то женщина, красивая, нарядная, по виду гетера (примечание: гетеры - "спутницы" - особый тип продающих свои ласки женщин. Они были не только привлекательны, но образованны, обучены виртуозной игре на музыкальных инструментах, танцам, умению вести остроумную интересную беседу. Как правило, были доступны лишь богатым людям. Нередко становились спутницами жизни великих людей).  Гневно глядя на Кидиллу, она умоляюще и в то же время требовательно и предостерегающе сказала хозяину мальчика:
     – Разве не знаешь ты, что она колдунья?! – кивнула женщина на Кидиллу. – Все знают ее. Это фессалиянка Кидилла!
     – Ну и что, – непонимающе пожал плечами торговец, –  она заплатит и пусть забирает его, раз купила.
     – Не бери грех на душу! Разве ты не знаешь, что она делает с мальчиками?!
     – Что?
     – Потрошит, как ягнят. Пожалей ты его!
     – Что ты говоришь, дура?! Жалкая шлюха! Кто тебе сказал такое?! Чтоб он умер самой плохой смертью! – вскричала  Кидилла. Она не собиралась упускать добычу.
     – Кто мне сказал?! Да все знают что ты делаешь ночами! Нечестивой волшбой занимаешься! В сову или ворону превращаешься да на кладбище летаешь! – с решимостью и ненавистью в сузившихся от злобы глазах говорила гетера.
     – Что делаю я ночами? Сплю дома. А вот что делаешь ты ночами, так это уж действительно все знают! –  с нарочитым выражением похотливости насмешливо и громко расхохоталась Кидилла и перевела взгляд на стоявших рядом людей. Она увидела лица, выражавшие удивление или любопытство. У большинства к тому же в глазах был суеверный страх. Кидилла знала, что многие боятся ее, что многие верят, что она действительно летает по ночам и способна чарами колдовства превратить кого угодно и в животное, и в камень, и в насекомое. Это придавало ей наглости. В то же время она помнила, что есть люди, которые считают ее шарлатанкой, не верят в сверхъестественные возможности ее ремесла. Хорошо знала также, что есть и такие, кто верит в исключительное могущество черной магии, признают в ней, Кидилле, большого мастера чародейства, но считают его нечестивым делом и подобно тем, кто видит в нем лишь шарлатанство, готовы в любой момент вступить с нею в непримиримую борьбу, чтобы угодить богам. Таких она особенно боялась. Кидилла понимала, что вступившаяся за мальчика-раба гетера одна из них. Колдунья бранилась с ней яростно и напористо, стараясь запугать, оттеснить, но очень опасалась, что кто-то из свидетелей их ссоры поддержит гетеру. Тогда может дойти и до жестокой стихийной расправы толпы – каменования.
     И тут произошло такое, чего она никак не ожидала, что сильно испугало ее. Гетера, обращаясь к зрителям их перебранки, воскликнула:
     – А знаете, кто убил тех двух мальчиков, которых нашли на кладбище?! У них, говорят, все внутренности были выпотрашены! – И указала злобно и порывисто на Кидиллу, как будто проткнула ее пальцем: – Она!
     По толпе прошел удивленный, пока негромкий, но явно недоброжелательный по отношению к колдунье шум. Кидиллу мгновенно бросило в жар и пот. Она так растерялась, что ей показалось, что она то ли проваливается, то ли поплыла куда-то. Мало того, Кидилла почувствовала, что краснеет, что ее смущение очень заметно окружающим. Обычно она умела сохранять самообладание и легко уходила от подобных обвинений, с удивительной артистичностью принимая невинно-недоумевающий вид, такой естественный, что ей трудно было не поверить. Но прозвучавшее сейчас обвинение застало ее врасплох, так как Кидилла давно была уверена, что по поводу гибели Гилиппа и Астиоха она вне всяких подозрений. Эту уверенность вселили в нее слухи. Подобно любому преступнику ее не могла оставить равнодушной молва. Колдунья старалась побольше разузнать о том, что говорят люди о ее злодейском убийстве. Поначалу слухи Кидиллу сильно встревожили. Как молния, ее поразило известие, что уже на другой день после убийства, тела убитых мальчиков были найдены. Она узнала, что один раб, друг похороненного невольника, мертвый покой которого ею был нарушен, на следующий день после погребения пришел на кладбище, чтобы совершить положенное по обычаю намогильное возлияние (примечание:по древней греческой традиции, чтобы почтить память усопшего, на его могилу лили вино) .  Он увидел следы волочения и крови, ведущие к могиле друга от кострища, которого накануне не было. Это его крайне удивило, встревожило и озадачило. Он поспешил в город, затем скоро вернулся к могиле, взяв с собой лопату и для смелости несколько рабов, которых отпустил хозяин, заинтригованный сообщением об увиденном на кладбище. Когда рабы раскопали захоронение, то к ужасу своему обнаружили в нем кроме погребенного накануне их товарища изуродованные тела двух каких-то мальчиков. О страшной находке быстро было сообщено в город начальнику дневной стражи. Тот при помощи глашатаев разыскал родителей не ночевавших дома мальчиков. Они узнали в их трупах своих детей. Хотя убитыми оказались бедные метеки (примечание: свободные жители полиса, не имеющие гражданства. Как правило, они были не местного происхождения) ,  это преступление потрясло всех коринфян, потому что совершено оно было на кладбище и к тому же злодейским образом. Вначале появилось предположение, что над мальчиками поглумились разбойники. Но это представлялось маловероятным, поскольку жалкие подростки-бедняки вряд ли могли привлечь к себе грабителей и вызвать у них такую ярость, что они так  люто расправились с ними и уж, конечно же, разбойники не стали бы утруждать себя закапыванием их в могилу. Поэтому взяла верх другая версия – мальчики стали жертвами нищих, собиравших на кладбище поминальные и погребальные приношения. Возможно, думали многие, мальчики тоже занимались этим и были расторопнее, что навлекло на них злобу нищих и желание жестоко отомстить. Такое предположение выглядело особенно вероятным, поскольку было известно, что соперничество кормившихся кладбищенскими дарами, нередко доходило до кровавых ссор, сопровождавшихся садистскими расправами. Кажущаяся правдоподобность второй версии затмила даже третью, предполагавшую, что найдены доказательства ритуальной казни, совершенной теми, кто выполнял обряды черной магии. Эта версия ушла на задний план, а потом и вовсе забылась, несмотря на то, что колдуньи, их ужасные обряды и проделки являлись излюбленной темой разговоров древних греков.
    Кидилла знала, что за убийство метеков ей грозил лишь большой штраф, но она всегда страшилась ярости врагов, которые могли использовать ее виновность в злодеянии как повод для самочинной расправы над нею. Поэтому колдунья каждый день посылала Стратонику на рыночную площадь и в цирюльни (примечание: цирюльни в древней Греции были местом, где люди собирались не только для того, чтобы постричься и побриться,но и чтобы узнать друг от друга свежие новости),  послушать что говорят люди, пока наконец не успокоилась, поняв, что среди коринфян возобладало ложное мнение о том, кто совершил изуверское убийство на кладбище. Теперь же, когда после этого убийства прошло уже немало времени, коринфяне перестали вспоминать о нем. Она окончательно успокоилась и забыла, что следует сохранять бдительность на тот случай, если в ее присутствии зайдет речь о том злодеянии. Поэтому обвинение, неожиданно брошенное ей прямо в лицо, привело ее в сильное, заметное всем замешательство. Тем не менее Кидилла хорошо понимала, что если сразу уйдет, то подтвердит правоту обвинения. Потому она не покидала поле боя и продолжала браниться с гетерой. Но это едва не стоило ей жизни.
     Только один продавец еще оставался на ее стороне. Толпа же негодующе зашумела. Какой-то мужчина крикнул злым, сравающимся, визгливым голосом:
     –  Клянусь Зевсом, ее давно пора побить камнями, мразь эту!
     –  Правильно! Разве боги не отблагодарят нас за то, что мы избавили Свет от такой нечести! – поддержал его другой.
     – Каменованье! Каменованье! – Раздались одобрительные свирепые крики, – не отпускайте ее отсюда живой! Стольких она погубила своими чарами! Как бы она весь город не заколдовала!
     Кидилла в ужасе бросилась прочь. В первый момент ей казалось, что толпа не выпустит ее, но суеверные люди, робевшие перед могуществом чар знаменитой колдуньи, о которой слышали столько невероятных слухов, сразу расступились перед ней. Она выскочила из людского кольца и, уверенная, что ее преследуют, побежала среди удивленно и встревоженно оборачивающихся прохожих. На самом деле никто за ней не гнался, так как толпа осмелилась поддержать призывавших к каменованию не более, чем шумом. Колдунья скоро это поняла и перешла на шаг, желая теперь лишь одного – не привлекать внимания окружающих. Она поспешила со спокойным видом затеряться в толпе, а потом и вовсе покинула агору.
     В подобных ситуациях, когда люди хотели учинить над нею самосуд и ей приходилось ускользать от расправы, она бывала и раньше и каждый раз долго затем не могла прийти в себя от страха. И сейчас она тоже не скоро успокоилась. От волнения она сама не заметила как пришла к храму Диониса, который находился довольно далеко от агоры, и тут только заметила, что идет не в сторону своего дома. Она повернула по направлению к нему и усилием воли наконец отогнала тревожные мысли, мешавшие сосредоточиться на принятии нужного решения.
     Она стала думать каким образом раздобыть необходимую для приготовления отворотного зелья печень мальчика. Колдунье очень не хотелось упускать выгодный заказ. К тому же ей нужен был запас специальных материалов для магических составов и на будущие дни.
     Основными постовщиками колдуньи, сами того не ведая, были родители новорожденных. Иные из эллинов, для которых появившиеся на Свет дети были нежеланными, относили тех в особое место и покидали их. У коринфян таким местом был заболоченный пустырь, где находились остатки циклопической каменной кладки, сохранившейся еще со времен древнейшего Коринфа, не входившей в систему укреплений «нового» Коринфа, и получившей в народе название Старой стены. Большинство покинутых детей погибало, но некоторых, как правило, не родственные им люди подбирали и воспитывали из них себе рабов. Впрочем, бывали и случаи усыновления и удочерения.
     В последнее время Кидилле не везло: каждый день по два – три раза она ходила к Старой стене, но не находила ни одного ребенка. Посылала бы с этой целю Стратонику, но не доверяла ей, зная о ее жалостливости. Кидилла посещала людные места, где можно было узнать по слухам о смерти какого-нибудь мальчика: вскрытие ночью его могилы помогло бы колдунье получить желаемое. Но смерть, верная спутница ремесла Кидиллы, на сей раз медлила ее выручать. К тому же после сегодняшнего случая на рыночной площади она чувствовала, что не скоро теперь решится отправиться на кладбище.
     Обстоятельства вынудили Кидиллу сделать то, чего ей очень не хотелось из чувства профессиональной гордости – обратиться за помощью к другой колдунье. Она пошла к Гипподамии. Та не была столь знаменитой ведуньей как Кидилла, но их объединял общий стиль исполнения обрядов черной магии, основанный на традициях фессаллийской школы.
     Гипподамия встретила Кидиллу приветливо.
     Дом ее был одноэтажный, бедный, даже без внутреннего дворика.
     Гипподамия ввела гостью в главную комнату, с очагом, домашним алтарем, небольшими статуями Гестии,  Деметры  и Аида, являвшимися дорогим приобретением хозяйки. Изящные, также искусно сделанные стулья, стол, три ложа для гостей, также находящиеся здесь, тоже свидетельствовали о не столь уж малом достатке Гипподамии, накапливающей добро, но не успевшей пока перебраться в более хороший дом. (Примечание: Гестия - богиня домашнего очага, Деметра - богиня земледелия и плодородия у древних греков).
    Она не была такой жадной, как Кидилла, и угостила ее неплохим обедом – молочной похлебкой, хлебом Ахилла (примечание: пшеничный хлеб высшего качества у древних греков) ,  фруктами и вином долгой выдержки. Прислуживали обедающим две рабыни в дорогих красных хитонах.
     Сама Гипподамия одета была нарочито плохо – в серый холстяной хитон. Волосы ее были переплетены высушенными змейками и тоже нарочито растрепаны. Старая, морщинистая, с такой прической и так одетая, она выглядела страшной и куда более напоминала колдунью, чем красивая, молодая Кидилла.
     Когда обе захмелели и повели приятную дружескую беседу, гостья поведала хозяйке о своих затруднениях и просила продать или одолжить небольшой кусок нужной ей печени. Гипподамия наотрез отказалась.
     – У меня самой почти не осталось, – ответила она, но, подумав немного, поспешила успокоить помрачневшую и с досадой дернувшую губой Кидиллу:
     – Но я могу помочь тебе и сказать у кого ты можешь купить мальчика, к тому же не дорого. Я сама у них покупаю.
     – У кого? – обрадованно с надеждой спросила Кидилла.
     – Я скажу тебе, клянусь Гераклом. Но ты мне тоже должна помочь.
     – Чем?
     – Я ценю твою ученость: ты же сама из Фессалии, где процветает наше искусство. Мне нужен твой совет. То есть, я бы хотела, чтобы ты сказала мне кое-что из того, что знаешь, что у тебя так получается хорошо.
     – Ты хочешь, чтобы я открыла тебе какой-то секрет?
     – Я хочу, чтобы ты сказала все ли что надо я кладу в отворотное зелье. Люди жалуются, что мое снадобье часто не помогает.
     – А что ты кладешь, говори?
     – Поклянись вначале, что не слукавишь, честно скажешь, чего не хватает в моем снадобье, не назовешь другое.
     – А ты поклянись, что тоже не обманешь, и, когда узнаешь от меня что тебе надо, сразу мне скажешь где берешь дешево мальчиков.
     – Вот он порукой, что я так и сделаю, – указала Гипподамия на изваяние Аида, – теперь ты клянись.
     – Клянусь всеми подземными богами, что не обману тебя.
     Они обменялись крепким рукопожатием.
     – Тогда слушай, – сказала Гипподамия. – Я делаю отвар из кусочков кладбищенского кипариса, фиг, взятых оттуда же, печени и мозга мальчика, перьев филина. Все.
     – Правильно. Но мозг мальчика необязательно. И вот что еще надо: кость из пасти тощей суки и яйца, окропленные кровью жабы.
     – Вот оно что! Ну, теперь-то у меня получится настоящее снадобье! Ваша фессалийская наука самая правильная, самая лучшая. Потому я и следую ей. Ну, теперь ты узнаешь что тебе надо. Я обычно иду к скупщикам, когда сбор урожая. Некоторые крестьяне берут в долг у богачей. Приходит время отдавать. А это делается, когда урожай собран. Не все могут расплатиться: земля-то по-разному родит – когда хорошо, когда плохо. Иные за долги детей отдают. А заимодавцы их вместе с урожаем скупщикам продают. Подешевке, конечно. Те тоже спешат избавиться от этого товара. Кому малец нужен, если он не красавчик, правда? Скупщики их совсем дешево отдают. А сейчас как раз урожай собирают. Я могу сводить тебя к одному скупщику – он через два переулка отсюда живет.
     Кидилла отказалась, так как знала, что и сама может без труда разыскать скупщиков. Она быстро распрощалась с Гипподамией и ушла.