Расплата. Цикл Робинзоны

   На этой планете есть штук десять лун, разных размеров и цветов. И вот он сидит под светом почти всех цветов радуги, и делится с кошкой воспоминаниями о своей жизни.

    — Так вот и есть, Мурзик. Было время, когда я был счастлив. Но только это было давно, ещё в детстве. Так то… -

   Он пригладил седые волосы, помолчал.

    — Отец тогда работал стрелочником на станции, мать — кассиром, но в кассе ничего интересного. Я и пропадал с отцом на путях. Когда были каникулы, с утра до вечера пропадал. Отец был строг — не дай Бог, под поезд попадёшь. Я и был осторожен. И вот пришёл тот день… -

   Рассказчик снова смолк. Мурзик смотрел, щурясь, в темноту за забором, поводя ушами.

    — Было лето, станция забита под завязку. На главном пути стоял длинный товарный состав. Я сидел недалеко от башмаков, а крайний вагон стоял у самых столбиков. Совсем рядом была входная стрелка, и с неё только что ушла к первой платформе прибывшая электричка. Все пути заняты. Я смотрел на перегон, который скрывался за поворотом недалеко от горловины. За поворотом сразу начинался крутой подъём, но его отсюда не было видно. И вдруг из-за леса с грохотом вылетел электровоз, за ним — состав с щебёнкой. Я сообразил, что тормоза отказали. Поезд летел прямо на меня. А у меня — ступор, торчу и смотрю. Тут пулей вылетает отец к стрелке, собирается на главный ход перевести. Глянул, увидел меня, крикнул что-то. А я — не слышу, как оглох. Электровоз вылетел на стрелку, рукой подать. Загремел, пролетел мимо, меня волной под вагон свалило. Как не слетел на стрелке — ума не приложу. И вагоны с грохотом мимо летят. Потом — удар, грохот… -

   Рассказчик вздохнул, собираясь с силами.

    — Смотрю, отец рядом со стрелкой сидит. Голову в колени уткнул. Я выглянул из-за вагонов. Там, где были первая и вторая платформы — высится гора из полувагонов, куча щебня. Состав вошёл в голову электрички у второй платформы, смял пять вагонов. Но когда вагоны пошли в завал — тогда снесло и часть второй платформы, и разбило три хвостовых вагона другой, что в попутном направлении шла. И первую платформу завалило. В общем, погибло триста пятнадцать человек… -

   Рассказчик снова смолк, собираясь с духом.

    — Отца признали невиновным — по этическим соображениям. А потом… А не было никакого потом. Отец никому не мог в глаза смотреть. И я. И мать. И нам никто не мог смотреть в глаза. И никто не говорил об этом. Ну, хоть бы кто-нибудь сказал: «Скотина!» Или по лицу ударил. Да и убить было бы милосерднее. Но не было этого. Потом некоторые стали говорить — мол, не виноват. А я и не знаю, что было тяжелее, когда молчали, или когда говорили. Мы покинули этот город, уехали как можно дальше, где никто нас не знал. Но от себя-то мы не убежали. И нам по-прежнему казалось, что все отводят взгляд, и молчат о чём-то. И сами мы по-прежнему не могли смотреть в глаза.

   Я уехал от родителей подальше. Потом узнал, что мать ушла от отца. Но и это не помогало — мы оставались сами с собой. Мать — спилась и умерла. Отца вытащили из петли. Но он всё равно скоро умер — от сердечного приступа. Я пробовал наркотики, меня дважды вытаскивали с того света врачи — после неудачного суицида. Пил запоями. И вот теперь я здесь. Здесь никто не будет отводить глаза, и молчать об этом. Но я сам не могу смотреть вокруг. -

   Мурзик соскочил с колен и ушёл в темноту. Через некоторое время раздался характерный мышиный писк — сигнал тревоги. Из темноты появился Мурзик, неся в зубах мышь.