Мумия

 

   После окончания колледжа я уехал из своего родного города в N и там поступил в местный университет. В студенческом кампусе меня поселили в одну комнату с Рамсесом Кингом. Это был худой долговязый юноша, питающий слабость к красным и белым цветам в одежде. Учился он  весьма посредственно, но был очень прилежен и трудолюбив. Благодаря обладанию этими качествами он нравился преподавателям, и  некоторые из них утверждали, что Рамсес далеко пойдет.
   Рамсес был скромным юношей, ничем, кроме учебы, не интересующимся. Говорил он мало и только по делу. Речь его была невнятной, булькающей, наверное, из-за дефекта глотки. Сам он утверждал, что в младенчестве проглотил бритву, и врачам пришлось зашивать ему горло. Наверно, он говорил правду, потому что на горле у него был длинный белесый шрам чуть выше адамова яблока. 
   Разрез глаз у него был миндалевидной формы, а сами глаза были темными, почти черными, как у азиата. Он нравился девушкам, и многие из них хотели,  чтобы Рамсес вел себя с ними чуточку раскованнее, но Рамсес старательно избегал женское общество. Впрочем, одна девушка ему нравилась. Звали ее Нефа Герти. Предки ее были пионерами, эмигрировавшими в середине 18-го века в Америку с Ближнего Востока. Иногда я видел, как Рамсес и Нефа молча идут, взявшись за руки, по университетской аллее или так же молча сидят на скамейке возле нашего дома. Он сосредоточенно смотрит вдаль, будто решает сложную задачу, она смотрит на него и ласково гладит по голове.
   Рамсес никогда не давал пустых обещаний, был человеком слова. Его сложно было сбить с толку – жизненных принципов у него было ничтожно мало, но те, которые были, он соблюдал неукоснительно. Например, наш общий знакомый попросил взаймы у Рамсеса сотню долларов и не отдал в срок. С тех пор Рамсес перестал давать не только деньги в долг, но и запретил пользоваться своими вещами.
   У Рамсеса была одна странная и неприятная особенность: он не мылся и не принимал душ. И вообще сторонился воды. Не представляю, каким образом он умудрился договориться с тренером, но я ни разу не видел его в университетском бассейне. Наша университетская команда по водному поло была одной из сильнейших в стране, а Рамсес был нормальным здоровым юношей, так что было непонятно, почему он не тренируется вместе со всеми. Мы с ребятами решили, что Рамсес не умеет плавать, а Джон Уодкрафт, наш однокурсник, сказал, что Рамсес боится воды, потому что до поступления в университет жил в местности, где не было ни океанов, ни рек, ни озер.  Мы посмеялись над его предположением – где это видано, чтобы люди в Америке жили в местах, где нет воды!
   Однажды я пришел с занятий раньше: преподаватель социологии внезапно заболел, и на кафедре не нашлось, кем его заменить. Лекцию отменили, и мы разбрелись по своим комнатам. 
   Войдя в прихожую, я услышал шум льющейся воды.  Мне стало любопытно: кто это плещется в нашей ванне в отсутствие хозяев? Стараясь не шуметь, я потихоньку прокрался в ванную комнату и увидел, как Рамсес лежит в ванне и что-то мурлыкает себе под нос. Голова его была выбрита под ноль и блестела, а рядом на полке, среди шампуней и мочалок, аккуратно лежал свернутый черноволосый парик. Череп Рамсеса когда-то вскрывали: об этом говорили лиловая окружность, проходящая через верхнюю часть лба, виски и затылок по всему черепу, и многочисленные белые точки, которые остаются после того, как нитки, стягивающие кожу после операции, убирают. На животе у Рамсеса был длинный и  чрезвычайно ровный шрам, начинающийся у лобка и заканчивающийся в районе solar plexus – солнечного сплетения. Рамсес начал тереть пятки пемзой, и я с ужасом обнаружил, что ступни его, каждый квадратный сантиметр, покрыты зарубцевавшимися ожогами, будто его пытали, прижигая раскаленным железом. 
   От увиденного меня замутило, и я почувствовал, что меня вот-вот вырвет. На цыпочках я выскочил в коридор, и меня вытошнило прямо на ковровую дорожку.  Затем я вышел на свежий воздух, чтобы отдышаться и вернуть присутствие духа, и  после того, как пришел в себя, отправился бродить по кампусу. Я вернулся в комнату только через час, чтобы дать возможность Рамсесу закончить омовение.
   Когда я пришел, Рамсеса в комнате не было, и ничто не напоминало о том, что совсем недавно здесь принимал ванну покрытый шрамами, словно гладиатор-ветеран, юноша. В ванне не было ни капли воды, а полотенца были сухими.
   С той поры я стал частенько задумываться о том, какую тайну хранит в себе Рамсес.
   Иногда я сочинял целую историю о том, каким хилым и болезненным ребенком родился Рамсес, и сколько невзгод пришлось ему перенести в жизни. В детстве он заболел менингитом, и ему сделали трепанацию для удаления опухоли. В отрочестве он впервые попробовал фисташки, и они так ему понравились, что он съел целый килограмм; от переедания у него лопнул аппендикс и начался перитонит, поэтому хирургам пришлось разрезать живот и промывать кишечник и брюшину. Шрамы на ступнях он заработал благодаря бабушке-славянке: в пятнадцать лет он поехал на родину матери, в Югославию, где принял участие в народном обычае – танце на углях. Разумеется, у него не было опыта, и дело закончилось глубокими ожогами.
  Иной раз мне казалось, что Рамсес, несмотря на молодые годы, был отъявленным авантюристом (немногословный, говорящий только по делу субъект!), перевозящим в собственном теле или наркотики, или драгоценности. Шрамы на ступнях говорили о том, что он оказался в плену у конкурирующей группировки, и его пытали, надеясь выведать, где он прячет товар. Шрам на черепе тоже был связан с  незаконной деятельностью – Рамсес был первым получеловеком-полукомпьютером, этаким Джонни-мнемоником, находящимся на службе у мафии, а его черепную крышку вскрывали для того, чтобы установить в мозге биоэлектрический вай-фай для приёмки-передачи секретных данных.
   Порой я считал, что Рамсес попал в отрочестве в автомобильную катастрофу, и врачам пришлось сильно постараться, чтобы спасти его жизнь. После аварии автомобиль загорелся, и ему сожгло ноги. Шрам на животе он получил, когда его зажало в покореженном автомобиле. Череп, будто паззлы, собрали и зашили, потому что его верхнюю половину  практически начисто срезало стеклом, и бригаде скорой помощи пришлось буквально по крупицам собирать мозги.
   Через пару лет я окончил университет и потерял Рамсеса из виду. На прощание мы всей нашей группой отметили окончание в одном из кабачков города. Тогда я первый раз увидел Рамсеса выпившим. Он раскачивался на стуле, благодушно улыбаясь, и было видно, что ему хорошо, а когда его о чем-нибудь спрашивали, он только молча кивал головой, потому что то, что выходило из его рта, никак нельзя было назвать речью и, разумеется, понять ее, и, зная об этом обстоятельстве, он предпочитал просто молчать. 
   В конце вечеринки он протрезвел, отозвал меня в сторону и сказал: « Я очень   рад, что моим соседом все это время был ты». И добавил: « Всегда буду рад тебя видеть!»
   На следующий день я уехал в Нью-Йорк. Поработав несколько лет в крупной фирме, занимающейся экспортом, я получил необходимый опыт в оптовой торговле и открыл свое дело. Год от года оборот моей компании все увеличивался и в 20.. достиг максимума. Затем грянул кризис; активы отошли банку, а сам я был рад, что у меня остался дом без закладной и акции «Эппл», на доход от которых я мог жить как рантье.
   …Признаться, я никогда не понимал людей, которые тратят собственное время на ерунду вроде вечеринок по пятницам или походов на дискотеку. Но я не только не понимал их, но и завидовал им. Я завидовал горьким пьяницам, плюющим на свою жизнь и мечтающим только об одном: находиться в отключке до полной потери ориентации в пространстве и времени; я завидовал лентяям, целыми днями валяющимся на диване возле телевизора и жующим попкорн; я завидовал тусовщикам, спящим, как летучие мыши, днем и бодрствующим, словно филины,  ночью.  Достижение поставленной цели, требующее предельной сосредоточенности, всестороннего обдумывания, воли и решимости было не для них. Более того, у таких люди начисто отсутствовала озабоченность собственной судьбой.
   Здоровье и время – единственные драгоценности человека. Когда пропадает первая, мы тратим  вторую на ее восстановление, но без толку – здоровье невозможно приобрести, заработать, выменять или украсть. Когда исчезает вторая, мы внезапно и окончательно понимаем, что не вечны, что жизнь вот-вот придет к своему концу, а мы так ничего и не сделали из того, что хотели. Эти размышления заставляют нас еще быстрее бежать по замкнутому кругу, созданному нами самими при помощи наших близких, вырваться из которого нам не под силу. Мы хотим поправить хоть что-то в своей жизни, изменить ее хоть немного в лучшую сторону, обрести хоть каплю свободы от шаблонов и стереотипов, но косность нашей натуры, твердеющая все более и более в течение жизни, сводит на нет все наши усилия.
   Отец воспитывал братьев и меня в духе уважения к своему времени. Он учил нас думать, анализировать, сопоставлять факты и делать выводы. Он любил повторять, что жизнь коротка и ее надо прожить с толком. Мы не знали, что такое отдых, да он нам был и не нужен, потому что всегда под рукой было множество интересных занятий, которым мы с упоением предавались. Один из братьев стал крупным ученым-физиком, работающим в Массачусетском технологическом, второй – астронавтом НАСА. И это было закономерно.
   После того как кризис уничтожил отлично налаженный бизнес,  уничтожил несмотря на то, что, как мне казалось, я защитил его со всех сторон, у меня появилась навязчивая мысль: мне захотелось отказаться от занятий  любой активной деятельностью, не только деловой, но и умственной. В один миг что-то переключилось в моем мозгу, или, может, встало на место, и я захотел познать неведомую доселе прелесть утренней медитации, обволакивающую сознание прозрачной, хрустальной тишиной, покойное созерцание лениво набегающих океанских волн, дающее ощущение гармонии и спокойствия, молчание ярких ночных звезд, от которого прорастают семена любви, брошенные в каждого из нас при рождении. В одно мгновение я отчетливо осознал, что не только активный мыслительный процесс, протекающий в мозгу, но и прекращение его по собственной воле – задача не из простых.   
   В моем родном городке была (как это часто бывает) местная достопримечательность – дурачок по имени Том. Никто не знал, откуда Том взялся и сколько ему лет. Обычно он удил рыбу с мальчишками, которые его обожали, на речке или бродил в поисках пропитания от одного ресторана к другому, роясь в мусорных баках, которые стоят на задворках ресторанов.
   Однажды мы рыбачили вместе с ним. Отец не одобрял наше знакомство, но всем известно, что запрет наоборот вызывает жгучий интерес к предмету запрета и желание этот запрет нарушить. Мне было  интересно, отчего отец так настроен против Тома. Мы удили рыбу, изредка перекидываясь словами, и я наблюдал за Томом, надеясь обнаружить  в его поведении ту причину, по которой отец запретил мне с ним общаться.
   Закончив рыбачить, мы стали перекладывать улов из ведра в сумки. Потом мы присели на камни возле  воды и стали бросать остатки мокрого хлеба, нашей наживки, в воду, наблюдая, как подплывающие рыбы заглатывают его. Том бросал хлеб и посмеивался. Его  поведение никак не походило на поведение слабоумного, больного человека. Он вел себя как счастливый ребенок. 
   Это впечатление было столь сильным, что я спросил у него:
   - Ты счастлив, Том?
   Он посмотрел на меня, и в глазах его не было тупого равнодушия, как это свойственно умственно-отсталым, обделенным рассудком людям, а, наоборот, – в них искрился зажженный осознанием счастья веселый, заразительный смех:
   - Конечно, я счастлив!
   Затем он улыбнулся и пояснил:
   - Мне не нужно искать свое место в цивилизации статуса. Пусть моя жизнь и лишена некоторых удобств, но зато я свободен и ни перед кем ни за что не отчитываюсь. Мое время принадлежит только мне, и никто на  него не посягает. Разве это не счастье – располагать собой и своим временем?
   Затем – в одно мгновение – взгляд его погас, рот открылся, и слюна тонкой струйкой побежала вниз по подбородку. Один глаз прижмурился, а второй съехал вниз и вбок – передо мной стоял настоящий дегенерат. Я оглянулся и увидел отца, который находился в шагах двадцати вверх по склону и смотрел на нас. Он жестом позвал меня к себе, и я, смущенно и быстро попрощавшись с Томом, побежал к нему. Отец, ни слова не говоря, пошел по тропинке, и я отправился вслед за ним.
   На ходу отец спросил у меня:
   - О чем вы сейчас говорили с Томом?
   Но я не мог сказать правду. Я не мог предать Тома. Я не мог рассказать отцу, что Том так же нормален, как все мы, просто он выбрал свой, собственный путь, пусть даже путь этот расходился с принятым modus vivendi (образом жизни, примеч.ред.)  в нашем обществе. Каким мужеством нужно обладать, чтобы принять ответственность за подобный выбор! Мне показалось тогда, что столь целеустремленная личность, как мой отец, не поймет и не примет выбор Тома.
   И я ответил:
   - Мы договаривались порыбачить завтра.
   - Больше с Томом ты рыбачить не будешь, - сказал отец таким тоном, что я понял - больше я вообще вряд ли увижу Тома. 
   Случай с Томом долгие годы хранился в потайном уголке памяти, не потревоженный воспоминаниями.  Но кризис инициировал непонятный внутренний процесс, перестроивший мое отношение к миру, и память зачем-то подняла на-гора из своих недр тот давний случай.
   Прошло полгода. Мои попытки утихомирить внешнюю активность и приструнить собственные мысли неизменно проваливались, какие бы способы я ни выбирал для достижения этих целей. Я пробовал пить, но организм взбунтовался против столь жестокого обращения с ним.
   Однажды утром я сидел за столиком уличного кафе и читал утреннюю газету.  На противоположной стороне улицы припарковался лимузин. Солнце весело играло на его надраенных до блеска черных глянцевых боках. Из лимузина вышел водитель и открыл пассажирскую дверь.  Мне показалось, что человек, вышедший из машины,  мне знаком. Высокий худощавый мужчина примерно одного со мной возраста. Темно-красный костюм, пунцовый галстук, белая накрахмаленная рубашка.
   Это был Рамсес Кинг.
   Он перешел улицу и сел за соседний столик. Подошла официантка, он заказал кофе.
   Я окликнул его по имени. Он удивленно повернулся ко мне и долго рассматривал мое лицо. В его глазах последовательно отразилось  изумление, затем припоминание и, наконец, радость.
   Не сговариваясь, мы оба одновременно встали, пошли друг другу навстречу и крепко пожали руки. Затем сели за свободный столик,  молча посмотрели друг на друга и рассмеялись. 
   - Я рад тебя видеть! – с чувством сказал Рамсес.
   Из его речи исчезло бульканье и клокотание. Голос был чистым и звучным,  совсем как у оперного певца.  Лицо его изменилось, но незначительно: появились еле заметные горизонтальные складки на лбу и заострились скулы. Наверно, Рамсес недавно побывал в стране, расположенной вблизи экватора, потому что лицо его и руки были загорелыми до черноты, а такой загар не получишь в солярии.
   Мы вспоминали наши студенческие годы, альма-матер, делились сведениями о судьбах наших однокурсников после выпуска. Вскоре Рамсес предложил выпить по рюмке бурбона за встречу. Я согласился.
   Рамсес подошел к лимузину, сказал пару слов ожидающему водителю, и мы отправились в ближайший бар, находящийся в квартале отсюда.   
   Мы выпил по рюмке, по второй, третьей… От спиртного Рамсес сделался молчаливым, рассеянным. Взгляд его стал пугающе пустым. Было видно, что его мучает мысль, которой он по каким-то причинам не может поделиться со мной, и это его  угнетает. Вдруг он прервал меня на полуслове и, глядя в стол, через силу сказал:
   - У меня никогда не было друзей.
   Это откровенное признание Рамсеса, весьма печальное по своей сути, было первым камешком, который вызвал бурную лавину исповеди. Следующий час говорил только Рамсес, а я, потрясенный до последней степени, слушал его.

   В 1911 году в окрестностях Гизы археологи обнаружили крошечную (по сравнению с остальными) пирамиду, погребенную под слоем песка. После ее возведения постоянно дующие ветры из близлежащей пустыни за многие века полностью засыпали пирамиду, скрыв ее от человеческих глаз.   
   В пирамиде находилась усыпальница со стоящим посередине саркофагом, внутри которого лежала мумия юноши, принадлежащая, судя по предметам, лежащим рядом с ней, к царскому роду. Саркофаг – для избежания порчи мумии – плотно закрыли и доставили в Америку.
   Около года мумия путешествовала из одного научного учреждения в другое, пока не оказалась в Лаборатории низкотемпературных исследований имени Джефферсона.  Там ее поместили в криохранилище и благополучно забыли о ней.
   Наступил 1943 год. Оппенгеймер, Теллер и другие участники Манхэттенского проекта занимались в Лос-Аламосе не только созданием атомной бомбы, но и экспериментами, связанными с исследованием строения нуклонов и прочих элементарных частиц. Эти эксперименты были настолько засекречены, что после закрытия проекта всем участникам было введено некое вещество, избирательно блокирующее определенные зоны памяти.
   В ходе опытов выяснилось, что при распаде нуклона появляется «легкий» кварк, не имеющий массы покоя, который назвали L&D-кварком. Затем ученые провели ряд опытов по синтезу нуклонов и выяснили, что L&D-кварк, равно как и нуклон, при синтезе исчезает на время порядка наносекунды, после чего синтезированный нуклон возникает в экспериментальной камере, но координаты его появления вычислить невозможно.
   Позже этот кварк был переименован в LD-кварк.
   Несмотря на допотопное оборудование, ученым удалось выяснить, что при распаде нуклона и появлении LD-кварка время, в котором находится LD-кварк, течет в направлении, свойственном существующему физическому миру, а при синтезе нуклонов и исчезновении LD-кварка время, в которое нуклон переходит, течет перпендикулярно тому, в котором существуют макрообъекты. То есть нуклон может существовать одновременно в двух временных плоскостях. А направление течения времени нашего мира есть не более чем проекция на одну-единственную временнУю плоскость, которую воспринимает человечество.
   Эксперименты были продолжены, и ученые сделали целый ряд невероятных открытий: оказалось, что время элементарных частиц течет не в одной, двух или трех плоскостях – направлений течения времени может быть бесконечно много, а количество плоскостей зависит от «полосатости» кварка. «Полосатостью» ученые назвали свойство кварка к рассеиванию в разных направлениях при сохранении остальных характеристик. «Легкий» кварк мог мгновенно копировать себя до бесконечности и тем самым создавать темпоральные координаты любой сложности. 
   На основании опытов ученые сделали вывод, что все элементарные частицы имеют в своем составе LD-кварк. Более того, путем расчетов было доказано, что в самом начале экзистенциальной физической вселенной существовал лишь один-единственный LD-кварк, который,  если так можно выразиться, дал жизнь нашей вселенной.
   Ученые Манхэттенского проекта любили по пятницам играть в покер. Вероятно, что  неофициальное название LD-кварка – джокер – появилось во время карточной игры, поскольку LD-кварк мог выступать в качестве любого кварка либо элементарной частицы, копируя импульс, массу и заряд.
   Особенно физики заинтересовались двухполосным LD-кварком, н-координата которого была запрещена, то есть LD-кварк путешествовал назад во времени (в этом случае физики предпочитали говорить о перпендикулярном направлении временного потока), но в то же время, его можно было наблюдать. Образно говоря, при путешествии назад во времени LD-кварк прихватывал с собой и наблюдателя, образуя некую закрытую систему, названную Т-системой.
   В ходе первого опыта, после которого, собственно, и был сделан вывод о существовании Т-системы, ученые, сами того не осознавая, создали первую временнУю петлю. Вследствие ее возникновения Правило Невозможности затрещало по швам, и физикам пришлось в срочном порядке выводить образовавшуюся петлю в «запрещенную» зону при помощи двухполосного LD-кварка, н-координата которого замыкалась сама на себя. При этом принимавшие участие в эксперименте ученые, равно как и оборудование, матрично отобразились, и половина ученых исчезла в не-существовании, а вторая, дублированная, вернулась в физическое время существующего мира.      
   Хоулман, ученый-физик, открывший LD-кварк, вскоре после своего открытия стал очень набожен и, в конце концов, помешался на религиозной почве. Он утверждал, что Бог отвернулся от человечества, и теперь Земля находится под властью дьявола, который изощренно уничтожает те незыблемые физические принципы, на которых покоится ортодоксальная наука. 
   Вскоре по неизвестной причине проект закрыли.
   Буквально за неделю до окончания работ  Оппенгеймер пригласил своего друга, ученого-биолога Сэма Бразерса, на проведение эксперимента по синтезу нейтрона. У Бразерса была с собой небольшая картонная коробка, в которой находился его любимый карликовый пинчер, издохший этим утром. Бразерс взял труп собаки с собой, чтобы похоронить его на территории института, в буковой аллее, по которой  любил прогуливаться в обеденное время. Оппенгеймер с ассистентами и Бразерс зашли в экспериментальную камеру для проведения опыта. После окончания Бразерс взял коробку, которую положил невдалеке от панели приборов, в руки и остолбенел – в коробке явно слышалась возня и тявканье!
   Бразерс открыл коробку. Его собака, еще утром закатившиеся под лоб сухие глаза и вывалившийся язык которой недвусмысленно свидетельствовали об ее кончине, была жива-живехонька и повизгивала, на своем собачьем языке обращаясь к хозяину с просьбой, чтобы он ее скорее покормил.   
   Бразерс рассказал Оппенгеймеру о кончине его собаки нынешним утром и о чудесном воскрешении пса после проведения эксперимента.
   На следующий день провели аналогичный эксперимент, только вместо пса в качестве воскрешаемого объекта выступила лабораторная крыса-альбинос, сдохшая от лучевой болезни. Ассистенты с хронометрами в руках засекли время, и эксперимент начался. В момент исчезновения LD-кварка крыса стала подавать признаки жизни и вскоре как ни в чем не бывало встала на лапы и принялась, шевеля усами, обнюхивать кювету, в которую ее до начала эксперимента положил один из ассистентов.
   Итак, ученым стало ясно, что LD-кварк  имеет свойство оживлять умершие существа. Один из физиков выдвинул теорию, согласно которой смерть – цепная реакция распада материи на уровне кварков. Вылетая из нуклона, LD-кварк взаимодействует с другим нуклоном, выбивая следующий LD-кварк и меняя его «полосатость». После изменения временнОй конфигурации нуклона его существование выходит из плоскости физического времени и, как следствие, приводит к смерти живого объекта, которому принадлежит элементарная частица.
   Разумеется, у создателя теории появились оппоненты, которые поинтересовались, почему ни один из экспериментаторов не умер, хотя опытов по выбиванию LD-кванта из нуклона было проделано предостаточно. Автор теории объяснил кажущееся противоречие тем, что для смерти макрообъекта, во-первых, «полосатость» выбиваемых кварков должна быть двухполосной с запрещенной н-координатой, а во-вторых, абсолютно все выбиваемые кварки должны обладать одинаковыми «полосатостью» и остальными свойствами.
   Через двенадцать лет после закрытия проекта архивы проводившихся экспериментов попали в руки сотрудников секретного отдела Пентагона, занимающихся созданием «живого» оружия. Главу отдела, профессора Нортона, заинтересовали отчеты двенадцатилетней давности, и он решил повторить  эксперименты. 
   После того, как профессор убедился в достоверности отчетных данных, он обратился в Лабораторию низкотемпературных исследований, где (как ему было известно) находилась в хранилище мумия юноши, с требованием предоставить мумию его отделу. Ученые Лаборатории ни в какую не соглашались отдать мумию, но профессор нажал на все имеющиеся в его распоряжении рычаги и заполучил её –  с военными предпочитали не связываться.
   Выбор профессора был не случаен. Во-первых, мумии было около четырех тысяч лет (возраст определили радиоуглеродным методом), и профессору хотелось проверить, сработает ли Манхэттенский метод на останках, возраст которых столь почтенный. Во-вторых, родственники покойного не притянут его к ответу за возможную неудачу. И в-третьих, профессор с детства интересовался Древним Египтом, и ему хотелось не только услышать древнеегипетскую речь, но и увидеть ее живого носителя.   
   Перед процедурой профессор сделал рентгеновский снимок мумии. Оказалось, что, как у любого забальзамированного тела, внутренние органы и мозг удалены. Тем не менее профессор решил провести процедуру облучения LD-кварками.
   Эксперимент удался – мумия ожила!
   Она  могла есть, ходить и даже разговаривать. Профессор нарек ее Рамсесом, а фамилию дал Кинг – в знак ее царского происхождения.
   Профессор привлек к своим исследованиям биологов, от которых хотел услышать, каким образом возможен такой феномен, как жизнь без мозгов (через несколько недель после процедуры печень, почки, селезенка и прочие органы возродились и развились в теле Рамсеса), но те только разводили руками.
   Рамсеса обучили английскому языку, затем провели с ним полный курс общеобразовательных предметов и отправили на обучение в университет, где мы и познакомились. Для наблюдения за ним был приставлен сотрудник – Нефа Герти.
   После окончания университета профессор Нортон забрал Рамсеса к себе.
  - О том, чем мы занимались в отделе, я не могу рассказать, - продолжал Рамсес, - я дал подписку.
  - А сейчас я баллотируюсь в президенты, - он как-то виновато посмотрел на меня. 
   Я неоднократно слышал, что наши доблестные военные уже давно вступили в контакт с инопланетянами, научились управлять климатом и вывели разумных термитов-людоедов, но чтобы они владели технологией по оживлению людей... В это я никак не мог поверить.
   - Однажды я видел тебя, когда ты мылся, - сказал я, - у тебя шрамы на голове, на животе и на ступнях. На животе, насколько я понимаю, шрам от операции по удалению внутренностей, на голове – от операции по удалению мозга. А на ступнях откуда?
   - В Древнем Египте мозги удаляли через нос, - заметил Рамсес. – На ступнях шрамы потому, что перед тем, как попасть в Поля Камыша, тарихевты срезали подошвы ступней, чтобы умерший очистился от праха этого мира. Череп мне вскрывали в отделе. Кстати,  биологи нашли там какой-то рудимент, отвечающий за основные функции мозга.
   Я поинтересовался у Рамсеса, с какого момента он стал осознавать себя. Он ответил, что по уверению профессора Нортона, через сутки после проведения процедуры он уже начал воспринимать окружающий мир.
   - А твои ощущения? – спросил я. - Каковы твои ощущения?
   - Совершенно такие же, как и до смерти, - ответил он, - я имею в виду смерть, постигшую меня на родине. Только вот для того, чтобы думать, надо прилагать усилия. 
   - Ты еще раз умер, и тебя снова воскресили?
   - Понимаешь, - замялся он, - я не могу об этом рассказать.
   - Ты дал подписку, - заключил я.
   Он кивнул.
   Вскоре мы распрощались. Рамсес оставил свой номер телефона и сказал, что всегда будет рад меня видеть.
   Началась предвыборная гонка. Везде висели плакаты с изображением Кинга и надписью, гласившей: Рамсес Кинг – кандидат от республиканской партии! Я был удивлен, узнав, что Рамсес баллотируется от республиканцев. От демократов еще  куда ни шло, но чтобы от республиканцев! Те стоят за незыблемость традиций, за сложившиеся устои… Наоборот, демократы норовят придумать что-нибудь этакое, замутить воду, чтобы потом республиканцы расхлебывали. Наверно, силы, которые представлял Рамсес, по каким-то причинам посчитали, что воскрешенная мумия будет им полезна в качестве президента. 
   Быстро пролетели месяцы до выборов. Нынче должны были состояться последние дебаты, и я включил телевизор, чтобы  послушать, как будет отвечать Рамсес на вопросы оппонента.
   Кинг держался достойно. Кандидат от демократов, тонкогубый Кит Лэнсер, нападал на него со всех сторон, как собака на медведя, провоцируя Рамсеса на вспышку эмоций, но Кинг держал себя в руках. Время дебатов подходило к концу, когда Лэнсер нанес последний удар.
   - Правда ли то, мистер Кинг, что у Вас нет мозгов (я имею в виду: нет мозгов в черепной коробке), и то, что, попросту говоря, Вы –  произведение профессора Нортона?
   Сказав это, он с видом победителя посмотрел на Кинга.
   - Правда, чистая правда, - улыбнулся Рамсес, а из зала после его заявления плеснуло смехом и раздались аплодисменты. – Равно как и то, что я с отличием окончил университет, во время учебы был президентом общества «Фи бета каппа», после окончания университета управлял крупной нефтедобывающей компанией, а затем был сенатором от штата Нью-Йорк. За меня, безмозглого американца, вышла замуж мисс Катарина Финчли, дочь владельца треста сталелитейных компаний. Возможно, мисс Финчли просто влюбилась в меня, но как вы думаете, смог ли безмозглый человек стать зятем Эдгара Финчли? «Головы» Финчли, как его называют в определенных кругах? Того самого Финчли, не заключившего ни одной убыточной сделки за всю жизнь?
   - Да, Вы правы, заявляя, что у меня нет мозгов, - продолжал Кинг, сделав глоток воды. – Я, если хотите, – торжество американской науки над слабой человеческой природой. Вы назвали меня изделием профессора Нортона. Так и есть. Профессор Нортон, доктор наук, автор многочисленных научных трудов и статей, академик многих иностранных Академий наук и мой друг, подарил мне вторую жизнь.
   Теперь я отвечу на Ваш подспудный вопрос, а именно: может ли человек без мозгов  стать президентом Соединенных Штатов Америки?
   Давно ушли в прошлое те времена, когда политику делали одиночки. Всем известно, что президент – это, прежде всего, его команда. Кто же входит в мою команду? Это сенатор Коллинз, автор законопроекта об иммигрантах, после принятия  которого американцы смогли вздохнуть свободно; это адмирал Хэндс, разработавший стратегический план по защите страны от терроризма; это Алекс Томбовски, экономист от Бога, поднявший после кризиса экономику страны в течение всего пяти месяцев, и многие другие. За свою команду я отвечаю.
   - Поэтому, дорогие друзья, - он оперся руками о кафедру и долго молча смотрел в зал, - вы знаете, кого выбрать сорок пятым президентом Соединенных Штатов Америки.
   Кинг поблагодарил за внимание и сошел с кафедры.
   Зал провожал его овациями.
   На Лэнсера было жалко смотреть. Если бы обстоятельства позволили, он скрежетал бы зубами и, вполне возможно, вцепился бы Рамсесу в глотку.
   На выборах Рамсес одержал победу с большим  перевесом.
   Через два месяца после выборов я позвонил Рамсесу.
   - Господин президент сейчас не может с Вами говорить, - ответил женский голос. – Скажите, какой у Вас вопрос к президенту?
   Я назвал себя и сказал, что мне нужно поговорить с ним.
   - Я передам господину президенту, - сказал голос.
   В трубке раздались длинные гудки.
   Рамсес перезвонил через пять дней.
   - Здравствуй, - сказал он. – Зачем ты меня искал?
   - Здравствуйте, господин президент, - начал я, но он перебил:
   - Для тебя просто Рамсес.
   - Мне надо с тобой встретиться, Рамсес.
   - Зачем?
   - Мне не хотелось бы говорить об этом по телефону.
   - Хорошо, - он замолчал, видимо, прикидывая, когда будет свободен. – Будь в следующую пятницу, в четырнадцать ноль-ноль, на месте нашей последней встречи.
   - Благодарю, Рамсес.
   - Всего хорошего.
   Президент положил трубку.
   Через неделю мы встретились с Рамсесом. Я попросил его помочь мне в одном деле. В течение пятнадцати минут я говорил ему, почему у меня появилась такая просьба, вкратце пересказав всю свою жизнь.  Я приводил многочисленные доводы в защиту своих взглядов, я красноречиво убеждал его в том, что только ему под силу помочь мне.
   В конце он сказал:
   - Ты хочешь, чтобы тебя убили, удалили мозги и затем воскресили?
   - Совершенно верно.
   - Ты хочешь быть свободным? Свободным от своих мыслей?
   - Да, Рамсес.
   - Думаю, что смогу договориться с Нортоном.
   Теперь я жду часа «ч». Мне позвонят и назначат встречу. После которой моя жизнь изменится –  она будет совсем другой после смерти.
   Я не сказал Рамсесу самого главного. Неважно, свободен ты или нет, можешь ты управлять своими мыслями, или нет, главное – просто БЫТЬ. Быть свидетелем этого прекрасного мира и не вмешиваться в процессы, протекающие в нем. Быть ему органически присущей частью. Быть им.
   Надеюсь, жизнь после смерти будет достаточно длинна для того, чтобы насладиться этим.