Почему не взял?

      ... об  отшельнике  том  рядили-судили  давно.  Странный...      
      Ничего  со  святыми  старцами  общего  нету.  Не  в  монастыре  живёт,  в  лесу.  Да  не  в  пещере  какой,  а  избе  большой,  добротной.  С  банькою.  В  той,  шо  бывший  председатель  поставил  для  блуда  тайного  своих  городских  командиров... 
      Давно  ужо  никаких  блудящих  там  нету.  Кто  ради  такого  в  лес  глухой  двинет,  коли  и  в  городе  для  этого  все  удобства  налажены? 
      Дом  долго  заколоченным  стоял. 
      Да  вдруг  слушок  пронёсси,  шо  жилец  там...  И  пасека  у  него,  мол,  и  огород  с  теплицею... 
      И  де  святость  тут?

 
      По-правде,  не  приписывали  поначалу  никакой  святости  нестарому  мужику,  по  виду,  и  до  сорока  лет  дожить  не  успевшему.  Бабы  тады  по  грибы-ягоды  ходили,  а  опосля  болтали,  шо  и  нестар,  и  хозяин  крепкай.  Видели,  заходили...  Ишь,  любопытные,  водицы  испить  они  хотели! 
      А,  когда  однажды  девчушке  малой  вывих  вправил,  домой  с  подружками  на  тележке  доставил,  тогда  в  деревне  его  и  увидали.  Но  не  благодарили-радовались,  а  тока  обсуждали,  шо  телега  хай  и  исправная,  и  коняшка  хорошая,  да   зачем  они  сёдни,  у  людей,  вона,  вездеходы  для  лесных  дорог  давно   приспособлены.
      Но  как-то  оно  так  постепенно  сложилося,  шо  стали  мужики  к  нему  забредать,  да  и  бабы  захаживали  совета  спрашивать,  травы  лечебные  брать... 
      Но  суров  оказался. 
      Разговоры  разговаривал  тока  ввечеру,  перед  закатом,  и  восвояси  спроваживал  быстро.  Ночевать  никто  не  оставался,  хотя  пришедшего  завсегда  к  столу  звал,  кормил-поил,  нехай,  и  постным,  но  голодным  гостя  не  держал.   
      Непонятно  чего,  но  потянулися  люди  до  него  навроди,  как  росток  до  солнца,  хотя  не  дюже-то  пришлых  привечал:  работы,  мол,  много  по  хозяйству.  Наверное,  поэтому  так  само  устроилось,  шо  не  более  одного  гостя  за  вечер  у  него  и  бывало. 
      А  ополсля  того   случая,  как  в  святость  уверовали,  каждый  вечор  кто-то  завсегда  к  нему,  но  теперича  по  делу,  за  помощью  или  советом,  отправлялся.  В  деревне  и  в  очередь  ставать  стали,  и  не  только  свои,  деревенские,  но  и  из  ближайших  городов  приезжие.  И  Колька  бабы  Наткин  наладил  заработок  для  себя:  подвозить  чужих  к  старцу,  провожать  их  до  его  дома,  дожидаться  и  у  деревню  возвращать. 
      Теперь  деревенские  жили  не  только  тем,  шо  у  монастырь  приходили  молельники,  коим  и  постой,  и  пропитание  были  нужны,  а  и   благодаря  тому,  шо  кто-то  к  старцу  за  помощью  двигался.  Не  один  уж  год,  а,  почитай,  все  пятнадцать,  почти  в  каждой  избе  постояльцы  были,  неделями  очереди  дожидалися.

 
      А  началося  всё  с  чуда,  шо  дало  отшельнику  имя  святого. 
      Привезла  тады  из  города  дамочка  молоденькая  в  монастырь  дочуру  махонькую.  Только  три  годочка  той  исполнилося.  А  уж  лекари  диагноз  смертельный  поставили:  почки  отказывают,  домой  помирать  забрать  вот  и    дозволили.  Ходить  перестала,  отекла,  всё  полусонная  лежит,  иногда  скулит  тихонечко  и  жалобно.  Невмоготу  было  даже  смотреть  на  дитёнка  того  несчастного. 
      И  к  иконе  подносили  намоленой,  и  монахи  денно  и  ношно  о  здравии  ребёнка  молилися,  и  мать  с  колен  не  поднималася... 
      Не  один  день  прожила  женщина  с  дочкой  в  деревушке,  немалые  деньги  и  монастырю,  и  деревенским  оставила,  а  всё  хуже  и  хуже  болящей  становилося. 
      Пока  однажды  утром  не  явился  отшельник. 
      Сам.  Незваный. 
      Шо-то  мамаше  сказал,  она  и  отдала  ему  дочурку. 
      Забрал  ребятёнка  и  увёз  на  телеге  в  лес.  Неделю  никого  в  дом  свой  не  пускал,  а  потом  вернулся  со  здоровой  и  смеющейся  девочкой,  отдал  её  матери  и  вручил  ещё  мешок  трав  каких-то.  Велел  ровно  месяц  чаем  из  них  три  раза  в  день  перед  едой  поить,  а  перед  сном  вдвоём  у  иконки,  им  подаренной,  которую  сам  и  намалевал,  "Отче  наш..."  читать.  Обязательно.  В  голос. 
      А  денег  не  узял.  Мол,  не   исцелится  тады  малая,  если  за  деньги  или  другую  каку  благодарность.  Развернулси  и  уехал.  Тока  девочку  на  прощанье  перекрестил.  И  усё.
      Вот  с  того  часу  и  стал  странный  приезжий  святым  старцем  для  усех.  За  годы  эти  многим  помог  сильно,  далеко  по  округе  известен  стал.  Но  по-старому  жил:  один,  работал  много  по  хозяйству,  иконки  свои  малевал  и  молился  перед  ними.


      А  недавно  слух  пошёл,  што  ученика  и  напарника  ищет.  Но  шоб  человека  чистого,  ясного,  не  тока  знания  отдать  в  руки  надёжные  желает,  а  и  напару  святые  дела  творить,  людям  помогать.
      Деревенские  сразу  смекнули,  кого  к  нему  отправить  следует  --  Сашку-дачника.  Он  вообще-то  городской,  но  каждое  лето,  даже  с  конца  весны,  почитай  до  середины  осени,  туточки,  у  них.  Своим  ужо  давно  стал. 
      Золотой  мужик!  И  умница  редкий.  С  кем  ещё  так  о  Боге  поговоришь? 
      Тока  об  Апостоле  Петре  как  чешет!  Про  то,  как  плакал  Апостол,  слушая  по  утрам  пение  петухов.  Напоминало  оно  ему,  как  Христа  предал.  А  Христос-то  простил  и  первоверховным  сделал! 
      О  как! 
      Тогда  ведь  именно  Санька-дачник  этим  вот  рассказом  про  Петра  и  не  дал  мужикам  прибить  Кольку  того,  бабы  Наткиного,  что  мчался-вёз  к  старцу  мужика  городского  и  не  схотел   подобрать  пацанят,  бегавших  в  лес  ёлку  на  Новый  год  рубить,  обмёрзших  до  невозможности.  Подвезти  домой  те  его  просилися,  но,  ишь  ты,  не  по  пути  Кольке  то  было. 
      Едва  пацанята  тады  до  дому  добралися.  И  болели  опосля  сильно. 
      Не  померли  опять  же  тока  из-за  трав,  шо  отшельник  одному  из  отцов  передал,  снова  же  с  иконками  и  наказами  чаи  травные  пить  и  на  сон  грядущий  перед  иконками  его  самописными  с  отцами  вместе  молитися. 
      Вот  увещеваниями  теми  об  Апостоле,  шо  прощать  надо,  шо  слаб  человек  в  немощи  своей,  но  оставлено  ему,  грешному,  всё  же  время  для  покаяния,  и  не  дал  Сашка-дачник,  почему-то  зимой  у  них  в  деревне  оказавшийся,  слава  Господу,  расправу  злодейскую  учинить.
      Но  строг  Сашка! 
      Не  меньше  старца  строг! 
      А  то  и  поболее.  Как  тады  бабу  Верку,  самогонщицу,  властям  передал!  А? 
      Она  орала,  шо  мстит,  застала  его  с  соседкой  своей  в  сарае  и  жене  рассказать  про  то  грозилася. 
      Ага!  Ведьма  старая!  Эт-т-т-т  Санька-то?  Святой  да  с  соседкой  вдОвою!?  Жена  его,  правда,  всю  неделю  в  городе,  работа  у  ней  тама,  но  в  выходные-то  здеся,  на  даче.  А   по  холодам  они  и  вовсе  обое  в  городе.      
      Строг  Сашка  и  к  дурачкам  деревенским. 
      Соберёт  народ,  притянет  кого  из  дуриков  --  и  давай  на  посмешище  выставлять,  глумиться-потешаться. 
      А  и  то  верно!  Думай  головой.  Она  ведь  тебе  для  мыслей  умных  дадена,  а  не  для  того,  шоб  шляпу  таскать.  Очень  в  деревне  любят  эти  потехи  Сашкины.  Смеху-то  от  них!  Смеху!  Всегда  ждут  новое  представление.  А  дурачки  десятой  дорогой  Саньку  обойти  всё  время  пытаются,  да  разии  от  него  убережёс-си!?
       Только  святые  отцы  за  потехи  те  попрекают,  негоже  мол,  не  по-человечески,  но  любят  его  всё  равно,  беседуют  с  ним  подолгу. 
      Сашка  говорит,  шо  божьей  грамоте  в  монастыре  обучается,  старается,  шоб  сокровище  бессмертное,  душа  его,  в  бомжа  не  превратилася.  Потому  как,  шо  главное  в  человеке?  Душа-а-а-а!  Вота! 
      Любит  ишо  Санька  в  храме  помолиться,  с  Богом  побеседовать.  Но  и  с  мужиками  под  бутылочку  словом  перекинуться  тоже  не  брезгает.       
      А  шо  ему  в  деревне-то  делать : траву  покосил,  порыбачил...  А  дальше  чего?   
      Какие  душевные  (называет  духовными),  рассказы-истории  деревенским  под  бутылочку  повествует: то  про  детишках  злых,  шо  пчёлок  у  банке  сожгли,  то  про  мальчика-святого,  шо  самому  Господу  звонит,  то,  шо  у  страшну  минуту,  кали  тебя  любят  и  ждут,  Всевышний  может  и  передумать,  не  забрать  до  себя,  а  жить  оставить  на  Земле  грешной...
      Нравоучительные  истории. 
      Праведные  такие  и  правильные. 
      И  интересные. 
      Любят  мужики  их  послушать.  А  отчего  же  и  не  послушать,  ведь  всё  не  просто  божественное,  а  и  прямо  из  жизни  узятое  и  так  хорошо  под  бутылочку  идёт!


      Тому,  как  прослышали  деревенские,  шо  ищет  старец  сотоварища,  так  сразу  же  на  Саньку-дачника  и  подумали:  тока  он  и  сгодится. 
      С  вопросами  всё  приставали: чего  в  лес  не  идёт.  А  тот  всё  про  супружницу  свою,  мол,  жаль  её  на  произвол  судьбы  бросать.  И  до  тех  пор  вопросами  Сашка  донимали,  пока  дед  Савка,  бирюк  старый,  неожиданно  вдруг    сказал, шо  видел,  ходил,  мол,  Санёк  к  старцу,  да  прогнал  тот  его.  С  треском  прогнал.  Кричал  ещё  услед,  шо  лицемер  Сашка,  лживая  душа,  и  захребетник  жёнин,  скорее  он  Верку-самогонщицу  в  дом  свой  пустит,  ниж  его.
      Чудной  старец  лесной! 


      С  чего  на  Сашку-то  взвился,  чего  не  взял?  Прогнал  чего?  Никто  ему  ведь  больше   так  не  подходит... 
      Чудны  дела  твои,  Господи!  Не  разберёшь  твоих  святых  угодников: хто  свят  с  них,  а  хто  не  дюже...
      Но  как  бы  там  не  было,  всё  одно   деревенские  одинаково  и  Саньку,  и  старца  лесного   почитают.