Двое из ларца

                Подарок для моей возлюбленной Диты фон Тиз
     Чувство стыда перед двухметровым обалдуем, схожее с деятельным раскаянием всей Москвы перед пронзительным Манифестом Кашина, закинуло меня в дебри военных мемуаров. Ловкий генерал Плиев, бобристый Махмуд Гареев, непонятный Айвенго, сепаратисты Северного Кавказа и апофеозом, дымящимся Килиманджаро над залежами героизма - Виктор Шендерович, четкий и резкий, прописавший подсрачника амбалу, соблазнивший Лимонова, скрытый Ловелас и Селадон полусвета, ввергнувший в пучину душевных страданий интеллектуальный цвет " Эха Москвы". Да что " Эхо" ! Сам Соловьев передумал быть евреем, наколол на левом плече гусарку, на правом летучую мышь, ноги украсил омоновскими берцами, под сурдинку и стопарь сныченными с потных и мужественных стоп Захара Прилепина, и пал на одно колено перед Ляксандрой Дрейчем Прохановым. Вот, что натворил негодник Шендерович. А вы говорите : " Охота". Это даже не рыбалка. Разврат.
     Товарищ Сталин посмотрел на голову товарища Хрущева и хмыкнул. Подозвал Берию, пошептался о чем-то на грузинском, покосился на маршала Жукова, валявшегося пьяным под столом, покрытым вологодской шалью и голой Мамлакат, непринужденно вывернувшей малые срамные губы перед Политбюро, закурил папиросу, снова хмыкнул, позвонил Мао, поссал в фарфоровую вазу, вспомнил Сахарова и Королева, погрозил пальцем Ваське, оседлавшему Пашу Ангелину, опять хмыкнул, наконец, не выдержал, подошел к товарищу Хрущеву и харкнул ему в рожу.
     - Вот тэбэ цэлина, сука !
     Наставленная по спецзаказу " Герцеговина Флор" погасла. Товарищ Сталин толстыми пальцами подобрал спичку и чиркнул ей о голову товарища Хрущева. С наслаждением затянулся и злобно прошипел :
     - Где Рокоссовский ?
     Рокоссовский в это время воевал. Он всегда воевал, когда не сидел в тюрьме, конечно. Бывало, выйдет из тюрьмы - и в бой. Потом покается, явку с повинной напишет и обратно в Бутырку. Изредка парад какой примет, молодому чернобровому Брежневу улыбнется двусмысленно и опять на войну.
     - У меня все ходы записаны !
     Товарищ Сталин круто развернулся и увидел вцепившегося в волосы маршала Конева Берию. Хваткий мингрел без особых затруднений привел прическу маршала в привычный каждому советскому школьнику вид, пыхтя и отдуваясь вернулся за стол, залпом выпил фужер ситро и панибратски обратился к товарищу Сталину :
     - Говорит, воюет Рокоссовский. Пиз...т, Коба, пиз...т, как дышит.
     Он вынул из кармана смятую телеграмму с грифом " Воздух!!!" и торжествующе потряс ей перед носом вождя.
     - Вот ! Черным по белому написано, с личными подписями Судзиловской и Рамштайна, - он поправил пенсне, - " в соответствие с приказом за номером", - хмыкнул, подстраиваясь под товарища Сталина, бормотнул, - ху...я какая, - продолжил читать, - " враг народа товарищ маршал Рокоссовский арестован и уже дает показания на товарищей Когана, Крестинского и других". Воюет, - передразнил он Конева, - чтоб воевать, враги нужны. А у нас партнеры.
     Товарищ Сталин взглянул на маршала и покачал головой.
     - А чего ждать от них, Коба ? - Разгорячился Берия. - У них сборную по плаванию тренер по боксу тренирует.
     - Как фамилия ? - Строго спросил маршала товарищ Сталин. Выколотил трубку о голову товарища Хрущева, бросил окурок папиросы в декольте Зои Федоровой, погрозил пальцем Ваське, оседлавшему Стаханова.
     - Конев, товарищ Сталин ! - Выкрикнул маршал, пожирая, согласно Уставу полевой службы, обожаемого советским народом вождя.
     - Вот, - показал палец товарищ Сталин Берии, - могут, когда захотят.
     - Это да, - признал ошибку Берия, - недоработал я, Коба, с атомным проектом закрутился.
     - Пиши, - приказал товарищ Сталин.
     Берия разложил на животе Мамлакат, трогательном синем животе с втянутым пупком салфетку и замер с " Паркером" наготове.
     - С мест нас, советское правительство и руководство партии, часто спрашивают, - без малейшего акцента диктовал товарищ Сталин, - доколе, бля ?! Хотим вас заверить, дорогие товарищи, что навсегда.
     Раздались звонкие щелчки, хлопки и выстрелы. Товарищ Сталин сидел один за столом, покрытым вологодской шалью и голой Мамлакат, пил вино и, ухмыляясь в прокуренные усы, посматривал на трупы соратников, живописными останками украсившими зал банкетов Кремлевского Дворца Съездов.