Мамины руки

               
                МАМИНЫ РУКИ

        Ладонь была тёплая и ласковая. Только мама могла так нежно гладить Людочку по плечам, щекам, слегка вьющимся распущенным русым волосам. Девочка улыбалась, жмурила от удовольствия глаза и всё пыталась поймать мягкую руку матери, но это ей никак не удавалось. Мамина рука, словно играя, ускользала из маленьких ладошек дочери, оставляя только ощущение блаженного покоя и тепла. Устав безуспешно ловить мамину ладонь, Людочка обиженно надула губы и… проснулась.

     Юркий солнечный зайчик, проскользнув в комнату через узкую щель в плотных сатиновых занавесках с яркими, крупными маками на зелёном поле, весело прыгал по стене и кровати, на которой спала девочка. Она светло улыбнулась солнечному лучику:
    – Так вот кто меня разбудил! Ишь, проказник, расшалился!

    И в тот же миг чистые васильковые глаза ребёнка погрустнели, словно небушко голубое тучкой подёрнулось.  Навернулись невольные слёзы. Тёплые мамины руки, память о нежных прикосновениях которых всколыхнуло в сердце Людочки яркое весеннее солнышко, уже никогда не приласкают свою дочку. Год назад вот таким же благоухающим весенним днём отправилась Наталья на речку полоскать бельё и не вернулась.  Когда начало уже смеркаться, бабушка Аня, снедаемая беспокойством из-за долгого отсутствия Натальи, отправилась вслед за ней на речку и увидела там только корзину с бельём. Напрасно пожилая женщина в отчаянии бегала по берегу и звала свою дочь. Тело Натальи односельчане обнаружили только через сутки . В нескольких километрах от села его прибило к берегу ниже по течению реки . Никто так и не узнал, какая беда приключилась с женщиной в тот злополучный день. Бабушка Аня сокрушалась и винила себя в смерти Натальи, в том, что не удержала, не отговорила её от этой затеи – идти полоскать бельё на речку, ведь рядом с домом, прямо под окнами, находилась водоразборная колонка.
   –  Ну, что ты, мама, – смеялась Наталья в ответ на недовольное ворчание матери, – до колонки, конечно, два шага шагнуть. Но и до речки-то у нас лишь рукой подать, вон она, прямо за избой, – и легко закинув корзину с бельём на плечо, торопливо зашагала к берегу, словно боясь, что её остановят.

         А потом ничего не понимающая Люда сидела рядом с бабушкой возле обитого голубым коленкором деревянного гроба, в котором лежала чужая, строгая женщина, очень похожая на маму. Соседки, набившиеся в избу, целовали девчушку солёными от слёз губами, жалостливо вздыхали и гладили по голове шершавыми натруженными руками, называли «сироткой», а девочка всё ждала, когда откроется дверь и в избу войдёт всегда улыбающаяся мама, такая же голубоглазая, как Людочка, с милыми ямочками на щеках, тёплая, мягкая и родная. И, когда Наталью пронесли через всё село в белой кипени цветущих вишен на сельское кладбище, опустили в глубокую яму и засыпали землёй, девочка всё оглядывалась беспомощно, втянув голову в плечи, словно маленький нахохлившийся воробышек, и отчаянно всматривалась в теряющуюся на горизонте дорогу –  не идёт ли по ней мама.

    Рано утром и по вечерам бабушка зажигала лампадку перед строгими ликами святых и истово молилась, стоя на коленях, за упокой души рабы божьей Натальи. Маленькая Люда, хоть и не понимала, зачем всё это бабушка Нюра делает, вставала рядом на колени и , подражая ей, тоже крестила лоб и била земные поклоны. Девочка искренне поверила, что добрый Боженька может вернуть маму, если они с бабушкой будут каждый день молиться. Но мама не приходила. Людочка стала ходить на берег речки и подолгу просиживала там в ожидании, обхватив руками острые коленки и задумчиво глядя в свинцовые воды реки.

   Так продолжалось до тех пор, пока в уединённую, полную печали жизнь бабушки и внучки не вмешалась соседка бабка Настя. Придя однажды вечером к своей «товарке», как частенько называли друг друга две старушки, она долго стояла на пороге, скрестив на груди руки, и молча наблюдала, как Анна на пару с девочкой бьют поклоны. Неожиданно раздавшийся за спиной голос соседки заставил обеих вздрогнуть и оглянуться.
    – Вот  смотрю я на тебя, Анюта, ты, видно в горе-то своём совсем забыла про Людочку. Не понимаешь ты, что пропадает она с тобой. Тоскует она по Наталье, да так тоскует, что сердце кровью обливается, на неё глядючи. Высохла вся, почернела, глаза ввалились. А ведь дитё совсем малое. Сироткой её в селе зовут. Да только какая же она сиротка при живой-то бабке? Тебе бы приласкать её, обогреть, помочь забыться, а ты что делаешь?  Сама, как привидение по селу ходишь, и девчонка без пригляда осталась, сидит целыми днями на берегу да в воду смотрит. Или бери себя в руки, подруга, или дождёшься, что заберут её у тебя в детский дом.  Наталью ты не вернёшь, а Людочка… Ведь кровинушка она твоя!

    Разволновавшаяся от своих слов соседка круто развернулась на пороге, отчаянно махнула рукой и ушла, громко хлопнув дверью. Её резкие слова возымели своё действие. Словно пелена спала с глаз Анны.
     – Дитятко ты моё ненаглядное, – крепко прижав к себе хрупкое детское тельце, она зарыдала в голос, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, и от горючих слёз этих, комом стоявших в горле все дни и бессонные  ночи после нелепой смерти Натальи, отмякло её сердце. По всему телу разлилась тёплая волна, и Анна без сил опустилась на пол возле внучки.  – Ты же теперь и за себя, и за мамку свою жить должна, а мне надо на ноги тебя поднять в память о дочери. Прости ты меня, Люсенька, дуру старую, прости, прости…

    С этого дня Анна, словно в искупление своей вины перед внучкой, окружила её вниманием и заботой, даже чрезмерной опекой, предупреждая и контролируя каждый шаг Людочки. Но, странное дело: чем больше бабушка суетилась вокруг внучки в своём желании облегчить её боль от потери матери, тем острее ощущала девочка нехватку материнского тепла и ласки.

   Девочка зябко передёрнула плечами, очнувшись от тяжёлых воспоминаний. Испуганно посмотрела в угол, где находился киот с иконами в старинных окладах и золотистых ризах. После визита Настасьи Анна перестала зажигать лампаду и задёрнула божницу белой тюлевой занавеской.
    Люда спустила с кровати босые ноги и  прошлёпала к столу, где стояла, накрытая чистым полотенцем, кружка молока и лежал вкусно пахнущий ломоть хлеба. На какой-то миг ей показалось, что святые с икон смотрят на неё из-за занавески укоризненно и осуждающе. Людочка торопливо перекрестилась на красный угол и прошептала единственную молитву, которую подсказывало её детское сердечко:
  – Боженька, верни мне мою маму!

   В сенях гулко хлопнула входная дверь и тут же в избу вошла бабка Настя.
   – Ну, что, проснулась, голубушка? – соседка улыбнулась и ласково потрепала по щеке худенькую голубоглазую девчушку. – Давай, одевайся, поешь, да пойдём ко мне. Анна просила приглядеть за тобой.
   – А где бабушка?
   – В магазин пошла. Захотела тебя блинками побаловать, а муки в доме не оказалось. Да на почту хотела зайти, пенсию получить, сандалии тебе новые купит, твоя-то обувка совсем уже никуда не годится.

 Тем временем соседка помогла девочке снять длинную ночную рубашку с рюшечками и кружавчиками, любовно сшитую Натальей из весёленького ситчика с забавными зайчатами и облачиться в тёплый байковый халатик, голубенький, с подсолнухами.
   – Что же, других-то нет колготок? – Настасья вопросительно глянула на девочку, нерешительно крутя в руках заштопанные на коленках колготки.
   –  Есть. Только бабушка сказала, что я в них в школу пойду. 
   – И то правда. До лета осталось всего ничего, а летом они тебе ни к чему. А я и забыла, что ты у нас совсем большая стала! – Настя радостно всплеснула руками. – А форму и фартуки пусть бабушка не покупает. Я тебе внучкины, Сонькины, отдам. Ей родители по весне купили, когда она в первый класс собиралась, а она за лето так вымахала, что и платье, и фартуки маловаты стали. А тебе, пожалуй, в самый раз будут. Что же они у меня второй год без толку лежат? А знаешь что, – соседка оживилась, осенённая пришедшей в голову идеей, – пойдём-ка и сейчас же примерим эти обновки. 
   Людочка радостно запрыгала и засмеялась, пожалуй, впервые после похорон матери. После непродолжительных поисков, девочка надела сапожки, лёгкое пальтишко и шапочку, доверчиво взяла за руку Настю и, закрыв дом, они отправились на примерку.

   Добротный дом бабки Насти и деда Фёдора, покрашенный светло-зелёной краской и с белыми резными наличниками на окнах находился через дорогу и путь к нему занял не так уж много времени.  Людочка часто играла с их внучкой Соней, когда она приезжала в гости из города, во дворе этого дома, но внутрь никогда не заходила. Нерешительно встав на пороге, девочка стала удивлённо озираться в незнакомой обстановке.

   – Ну, чего оробела-то, Милочка? Проходи, не стесняйся, будь, как дома! – Добродушная улыбка деда Фёдора сняла напряжение от первого впечатления и девочка, сняв сапожки, уселась на табурет возле окна.
   – Да ты раздевайся, не стесняйся, придвигайся к столу, ты же в гости пришла.
   Дед Фёдор весело подмигнул Людочке, достал из шкафа с посудой вазочку с конфетами, пододвинул к ней поближе.
   – Угощайся, соседушка.
   – А мы ведь не просто так пришли, дед Фёдор, – Настасья сделала важное лицо, – неси-ка нам сюда Сонечкину форму. Людочка-то у нас в первый класс в этом году пойдёт.
   – Да что ты говоришь! Ай да Милка! Да ты у нас невеста почти! – и дед радостно затрусил в соседнюю комнату.   
   – Бабушка Настя, а почему меня дед Фёдор Милкой зовёт и Милочкой? Я же Людочка! – девчушка с любопытством уставилась на старушку в ожидании ответа на свой вопрос.
   – Да ведь это имя у тебя такое красивое. Людмила – значит, людям милая, и назвать тебя можно по-разному: Людой, Людочкой, Люсей, Люсенькой и Милкой, Милочкой, даже Люсьеной. Так что правильно тебя мой Фёдор называет. А ты уж и обидеться собралась?
   – Да нет, просто очень интересно.
   – А мне вот интересно, куда это дед наш запропастился. Эй, Федя, провалился ты там, что ли? – звонко позвала Настасья и тут же из соседней комнаты, кряхтя и таща за собой чем-то набитый большой мешок, появился дед Фёдор.
   – Я тут подумал, а давайте-ка, девки, весь этот мешок с Сонькиным добром растрясём. Она уже давно из всего этого выросла, а тебе, Людок, всё в самый раз будет, – и он, приподняв мешок, вытряхнул его содержимое на пол.

   При виде такого богатства у девочки перехватило дыхание. Из общей кучи взгляд сразу выхватил куклу, которой жадноватая и высокомерная Соня не разрешала играть своей деревенской подружке, и красные босоножки из тоненьких ремешков. Были здесь красивые шапки, юбки, сарафаны и, конечно, новенькая форма. А ещё маленькая лакированная сумочка, ярко-розовая, с замочком и ремешком через плечо, которую Людочка тут же взяла в руки и робко спросила:
   – А можно мне вот эту сумочку взять себе?
   – Сумочку? – дед Фёдор раскатисто засмеялся. – Эх, пичуга ты неразумная! Забирай всё, что нравится!
  – И куклу? – малышка, всё ещё не веря своему счастью, потянулась за желанной игрушкой.
  – Бери всё, – подытожила Настасья, увидев в окно возвращающуюся из магазина Анну, – мы и мерить ничего не будем. Сонька у нас девчонка рослая, ты по сравнению с ней цыплёнок, так что тебе всё подойдёт, носи на здоровье. Мать с отцом её зарядили-забаловали, того и гляди, ещё скоро такой же мешок сюда припрут. Давай, дед, складывай всё обратно в мешок, да проводи нашу невесту вместе с приданым домой, вон Анюта прошла. Какая-никакая и ей подмога будет.

  Пока раскрасневшаяся Людочка одевалась и обувалась у порога с помощью Насти, все Сонины вещи благополучно перекочевали в мешок, а конфеты со стола – в розовую детскую сумочку. Дед Фёдор, бережно взяв маленькую хрупкую детскую ладошку в свою большую мозолистую руку и взгромоздив на плечо мешок, повёл довольную девчушку домой.

  Увидев на пороге эту весёлую парочку, Анна удивлённо вскинула брови. Васильковые глаза внучки сияли радостью, а Фёдор, смущённо переминаясь с ноги на ногу, опустил на пол мешок:
  – Вот, возьми, Анна, тут внучки нашей барахлишко. Всё почти новое. Сама знаешь, мои-то в достатке живут. Сонька не успевает одни шмотки сносить, как ей другие покупают. Мы с Настей подумали, для Людочки твоей сгодится.
  – Сгодится, конечно, сгодится, спасибо вам, Федя.
  – Ну, тогда примеряйте обновки, а я пошёл.

  Дед Фёдор уже подходил к своему дому, когда его догнала запыхавшаяся от бега Людочка:
  – Дедушка, дедушка, подожди! Я забыла вам с бабой Настей спасибо сказать!
  – Да за что же, милая?
  Людочка растерялась, смешно нахмурила тонкие брови и сморщила нос. Некоторое время подумав, ответила:      
  – За то, что вы добрые.
  – Добрые? – Фёдор присел на корточки, ткнулся лицом в острое плечико ребёнка. Детская непосредственность растрогала сердце старика. Что-то защипало в носу и запершило в горле. Фёдор закашлялся, неуклюже прижал к себе девочку. –  Да нам с бабой Настей приятно было сделать для тебя добро.
   Людочка отстранилась от деда и вопросительно посмотрела в его глаза, блеснувшие предательской влагой.
  – Приятно? А почему приятно?         
  – Ну, потому что мы тебя любим.
  – Правда? Спасибо! – Людочка прижалась губами к небритой щеке Фёдора и побежала домой, а он, с трудом поднявшись с корточек и бормоча: «Эх, пичуга ты, пичуга!», отправился к себе. Согнутая спина и плечи старика были напряжены, и со стороны могло показаться, что он несёт на плечах какой-то невидимый тяжелый груз.

  Весь остаток дня бабушка с внучкой провели в радостной кутерьме с примеркой и раскладыванием по своим местам вещей из принесённого мешка. Людочка с удовольствием крутилась перед зеркалом, Анна тихо радовалась за внучку и украдкой вытирала слёзы, наблюдая, как повеселела внучка от простого внимания добрых соседей.

  Наутро Анна почувствовала себя плохо. Преодолевая слабость, через силу хлопотала по дому. Затеяла обещанные Людочке блинчики, но испечь так и не смогла: неожиданно закружилась  голова  и она рухнула на пол. Перепуганная девчушка побежала к соседям. Трясясь и заикаясь от волнения и страха, с порога выпалила:
   – Баба Настя, бабушка упала на пол и не встаёт!
   – Ох, ты, Господи! – Настасья тут же отправила Фёдора на другой конец села за фельдшерицей, а сама, кое-как накинув на плечи большую шерстяную шаль с кистями, поспешила вслед за девочкой в дом Анны.

    Анна уже сидела на полу, держась за сердце и привалившись спиной к ножке стола.
   – Ты чего это, подруга, пугать нас вздумала? Людочка-то прибежала, лица на ней нет. – Настасья с тревогой вглядывалась в побледневшее лицо соседки, ничего не понимающие мутные глаза.
    –  Я уж, грешным делом, подумала, кранты тебе. Ну, слава Богу, обошлось. Давай-ка я тебе подмогну до кровати дойти, да ложись. Отлежаться тебе надо, Анна, отдохнуть, виданное ли дело так себе душу рвать, на износ жить. Сейчас Фёдор фельдшерицу приведёт. Ничего, мы ещё повоюем, поживём. Нельзя нам на тот свет, когда на этом в нас такая нужда. Ишь, чего надумала. На кого Людочку-то оставишь?

   С трудом подтащив и уложив подругу на кровать, Настя отдышалась и вытерла пот со лба подолом цветастого фартука, надетого поверх скромного ситцевого платья. Она прижала к себе перепуганную девочку, погладила по голове.
   – А ты молодец, Людочка, не растерялась. Правильно сделала, что к нам прибежала. Не бойся, милая, не волнуйся, всё обойдётся. Выкарабкается твоя бабка, а как иначе, иначе – нельзя.

   В избу вошли дед Фёдор и деревенская фельдшерица Марина. Молодая женщина попала в село «по распределению» после окончания мединститута, да так и осталась здесь навсегда, вышла замуж, родила сына. Несмотря на молодость, все в селе, и стар и млад, называли свою «докторшу» за её обходительность и высокий профессионализм не иначе, как Марина Сергеевна. Женщина сняла возле порога пальто и оказалась в белом медицинском халате. Решительно пройдя к столу, открыла принесённый с собой чемоданчик скорой помощи и подсела на кровать к Анне. Пощупала пульс, померила давление.
   – Я думаю, это гипертонический криз, – сказала взволнованно, обращаясь к Насте, – давление зашкаливает. Сейчас я ей сделаю укол, а потом – полный покой и лежать. В районную больницу везти опасно, дорога окажется не на пользу. Я буду каждый день приходить, пока не наступит улучшение. А хозяйство и Людочку вам с дедом Фёдором придётся на себя взять.
   – Да конечно, чего уж там, соседское дело. И какое там у неё хозяйство – куры да кошка. Управимся.
   Анне после укола стало лучше и она попыталась встать, но Марина настойчиво снова уложила её в постель и предупредила:
   – Нельзя тебе пока вставать, тётя Аня, с такой болезнью шутки плохи.
   – Да как же? А Людочка-то?
   – А ничего с твоей Людочкой не станется. Неужто мы её бросим? – Настя прижала к себе с испугом и любопытством наблюдающую за происходящим девочку. – А тебе сейчас не о внучке, о себе думать надо. Может, поела бы чего? Я сейчас мигом Фёдора в магазин отправлю или сварю чего. Я сегодня блины пекла, давай принесу, поешь со сметанкой.
   – Да не хочется ничего. Рот сохнет. От укола, наверно. – Анна облизала языком пересохшие губы и виновато посмотрела на взволнованных её состоянием односельчан. – Ушицы бы свеженькой. Да только где же её сейчас возьмёшь?
   – А ведь будет тебе уха, Аннушка, – добрая улыбка осияла лицо Фёдора, – видел я, как мужики недавно мимо окна прошли с намёткой. Схожу к ним через часок, уж не пожалеют они для тебя пяток рыбной мелочи. А сейчас, пойдём-ка со мной, Люсенька, блины есть, а вы тут по-своему, по-бабьи покалякайте.

   Заручившись обещанием Насти не оставлять Анну без внимания, измерив ещё раз давление и оставив нужные для лечения таблетки, фельдшерица тоже вскоре ушла. Обессиленная Анна устало закрыла глаза и вскоре уснула. Настя, стараясь не греметь, вышла во двор, насыпала зерна курам, налила молока в кошачью миску и, убедившись, что соседка всё ещё спит, решила ненадолго сходить домой.

   Дед Фёдор кормил Людочку блинами и было видно, что это доставляет удовольствие доброму старику. Увидев вошедшую Настю, девочка подняла на неё грустные васильковые глаза. Личико девочки за это тревожное утро осунулось, на лбу пролегла совсем не детская морщинка. У Насти сжалось сердце от жалости к этой рано познавшей столько горя и потерь малышке.
   – А ты бы развеялась, что ли, Людочка. Сходи к Васятке с Лизой, поиграй с ними. Давно, поди, друзей-то своих не видела?
   – Давно. Как Боженька мамку к себе забрал… – и снова чистые глаза ребёнка подёрнулись недетской тоской.
   – А ты не горюй, не горюй, деточка. – Настя, не зная, как утешить девочку, беспомощно посмотрела на Фёдора.
   – Ей там хорошо теперь, мамке-то твоей, – голос сердобольного Фёдора задрожал от волнения, – хорошо и спокойно. Она, конечно, далеко от тебя сейчас живёт, высоко на небе, у Боженьки, но всё видит и всё про тебя знает. И всегда она рядом с тобой будет, мамка твоя, вот так.
    Людочка вначале слушала  слова стариков недоверчиво, но затем из глаз её ушли тени сомнения, личико просветлело, и она отправилась к своим друзьям.

   Васятка и Лиза были близнецами. Рыжеволосые и конопатые, как две капли воды похожие друг на друга, неугомонные выдумщики и озорники, летом они всегда брали с собой Людочку на рыбалку. Разница в два года давала им право верховодить во всех играх и затеях, на которые горазды были близнецы, а Людочка за удовольствие посидеть возле речки с удочкой прощала им все их, порой несправедливые, придирки.

   Подойдя к дому, где жили Васятка и Лиза, девочка нашла калитку запертой. Она открыла тяжёлую щеколду, прошла в палисад и села на скамеечку, решив дождаться друзей на улице. Ожидание затянулось, и Людочка заскучала. Она хотела уж было идти домой, но случайно подняла кверху глаза и увидела рыболовную удочку. Удочка висела на вбитых в стену скобах. Это была любимая рыболовная снасть её рыжего дружка, которой он очень гордился и никому не давал. И было чем гордиться. Деревенские ребятишки делали обычно поплавки к своим удочкам из крупных гусиных перьев, отрезая для этой цели самую толстую, полую часть пера, а у этой удочки был самый настоящий «магазинный» поплавок, привезённый Васькиным отцом из райцентра. Людочка не могла оторвать взгляд от ярко-красного поплавка, а руки сами потянулись к удочке. Она встала ногами на скамеечку, приподнялась на цыпочках и достала рыболовную снасть.

   На миг Людочку охватил испуг: она знала, что брать чужие вещи без спроса нехорошо, но ей так захотелось наловить рыбы на уху для бабушки, что последнее желание пересилило. «Я только поймаю штук шесть пескариков и положу удочку на место», – успокаивая сама себя, девочка зашагала к речке. Она всё убыстряла шаг, представляя, как обрадуется бабушка её улову, как похвалит за догадливость, а Людочка ответит ей, совсем как дедушка Фёдор: « Мне было приятно сделать для тебя добро, потому что я тебя люблю».

   Была только середина мая и люди ещё не успели протоптать хорошей, широкой тропинки к речке, но Люда дорогу знала и шла уверенно. Кое-где по пути попадались зелёные пучки тонких речных водорослей, которые ребятишки называли тиной, и принесённые разливом перламутровые ракушки. Людочка улыбнулась, вспомнив, какое щедрое половодье было в этом году. Река разлилась широко, вода подступила настолько близко к деревне, что крайние избы оказались в воде до середины завалинок. Дом бабушки Ани стоял на самом краю села и Людочка, не имея возможности выйти на улицу, целыми днями сидела возле окна. Изредка, осмелев, под окно подплывали юркие остроносые ондатры, которые с любопытством смотрели на Людочку своими круглыми глазками-бусинками, но, как только девочка с замиранием сердца пыталась тихонько открыть окно, чтобы получше рассмотреть их, испуганно уплывали, словно веслом рассекая воду плоским хвостом.

   Оказавшись возле речки, девчушка привычно, как всегда делала, когда ходила на рыбалку вместе с Лизой и Васяткой, ковырнула заострённой палкой землю и выкопала несколько червей для рыбалки. Она размотала удочку, насадила на крючок червя, который упорно извивался и сопротивлялся своей незавидной доле. Затем, как Васька, деловито поплевала на наживку и закинула удочку в речку. Яркий красный поплавок тут же запрыгал на волнах, а быстрое течение подхватило и понесло его. Девочка почти бегом последовала вслед за ним по берегу. Она несколько раз вытаскивала и, возвратясь на прежнее место, снова закидывала удочку и бежала по берегу в ожидании поклёвки, но тщетно. Людочка быстро устала, но всё ещё надеялась на улов. Когда она в очередной раз закинула в речку снасть, крючок, очевидно, зацепился за какую-то коряжину на дне реки. Девочка, не увидев поплавка на поверхности воды, обрадовалась и сделала подсечку. Внезапно леска оборвалась, и в руках у неё оказалось только тонкое удилище из сухого орешника с небольшим куском лески, а остальная леска вместе с крючком и поплавком осталась в воде. Васькина гордость, красный «магазинный» поплавок, то показывался на частых гребнях волн, то скрывался под водой. Успев только подумать о том, как расстроится Васька, когда узнает, что Людочка украла и потеряла его любимый поплавок, она бросилась за ним в воду.

    Девочка, как большинство деревенских ребятишек, рано научилась плавать, но вода была обжигающе-холодной. Даже самые смелые пацаны, про которых на селе говорили «оторви и брось», не осмелились ещё открыть купальный сезон. Тело Людочки будто пронизало тысячей иголок, дыхание перехватило, и она с головой погрузилась в бурные речные волны. Вынырнув, девочка в отчаянии посмотрела на берег. Вокруг не было ни души. Страх, отчаяние, одиночество сковали маленькое детское сердечко. Продолжая изо всех сил барахтаться в воде, Люда схватила рукой злополучный поплавок и снова, глотая мутную воду, оказалась на дне. В ушах стоял звон, и силы покидали уставшее бороться тело. Намокшая одежда камнем тянула на дно. Каким-то чудом ей удалось снова вынырнуть. Бессильные слёзы застилали глаза, из горла рвался хриплый крик. Тяжёлое, кровавое небо смешалось с тёмной водой, снова затягивая маленькую девочку на дно, там, где русло реки изгибалось и становилось мельче. Девочка посмотрела в пугающее чернотой небо.
 
     «Мама!» – отчаянный крик ребёнка услышали только бездушные речные волны. Течение несло, кружило, затягивало в свои глубины маленькую, плачущую от бессилия девочку. «Мама!» – и показалось, будто раздвинулись свинцовые облака и Наталья добрыми голубыми глазами посмотрела сверху на дочку свою горемычную. «Мама!» И беспощадные волны сомкнулись над русоволосой головкой девочки, и река понесла дальше свою добычу.

   Мужики, степенно и деловито переговариваясь, шли с намёткой по берегу, возвращаясь в село с неплохим уловом. День клонился к вечеру, начало смеркаться. Дед Фёдор, перешучиваясь с мужиками, тоже нёс небольшое лукошко с рыбой, которую попросил у рыбаков для больной Анны.
   – Гляньте-ка, мужики, что-то белеется возле воды, ягнёнок что ли чей или собачонка не может из ила выбраться. Давайте вытащим животинку, не дадим пропасть.

   Один из рыбаков спустился к реке и тут же раздался его взволнованный крик:
    –  Да это же внучка Анютина, Людочка!
    – Как, Людочка? Не может этого быть! – лукошко с рыбой выпало из рук Фёдора, – Я же её только час назад отпустил к ребятам этим, Лизке с Васькой, играть, а сам пошёл вас искать, рыбки для Анны попросить. Моя-то старуха опять к  Анне пошла, сидит, не отходит от неё.
   Руки старика затряслись, он беспомощно оглядывал мужиков, словно прося защиты от непрошенной беды, повторяя дрожащими губами: «Господи, за что? Ах, я, старый дурак! Не усмотрел, не сберёг!»
    Мужики окружили рыбака, вынесшего ребёнка на берег. Глаза девочки были закрыты, губы посинели, а тонкие руки болтались, как плети. В крепко сжатом кулачке девочки был ярко-красный поплавок от удочки, болтались остатки лески, а на крючке трепыхался, раздувая плавники, маленький пучеглазый пескарик. Девочка не подавала никаких признаков жизни. Но возле виска еле-еле билась тоненькая голубая жилочка. 
   – Живая! Мужики, живая! – Дед Фёдор зарыдал в голос и без сил рухнул на колени. – И этот, пескарь-то живой, значит, недавно её на берег вынесло! Да сделайте же что-нибудь, мужики!

   Мужики, будто оцепеневшие поначалу, вмиг зашевелились, как от толчка. Кто-то положил девочку вниз животом на колено и с силой надавил ей на спину. После нескольких таких упражнений изо рта девочки хлынула вода.
   – Ишь, наглоталась-то. Ну, ничего, сейчас отойдёт. Вовремя мы на неё наткнулись, ещё бы чуток, и справляла бы Анна поминки и по дочери, и по внучке.

  Людочка застонала и пришла в себя. Дед Фёдор сорвал с себя шерстяной свитер и укутал девочку. Рыбаки нервно курили, тихо переговаривались между собой в беспокойном ожидании. Через некоторое время Людочка смогла сесть, с недоумением осмотрелась. Мужиков, отошедших от стресса, потянуло на шутки и юмор.
   – Ну, что, рыбачка, ожила? Вы смотрите, какой у неё улов богатый!
Мужики дружно засмеялись, а Людочка, посмотрев на пескарика, всё ещё из последних сил боровшегося за жизнь, сначала скривила губы в подобие улыбки, но затем посерьёзнела.
   – Дедушка Федя, ты отпусти его обратно в речку, мне его жалко, он, наверно, тоже сирота.

   Мужики переглянулись между собой: экая кроха, а так рассуждает, рановато довелось ей хлебнуть горя горького, рано жизнь заставила взрослеть такую пичугу малую. Затем они по очереди понесли ребёнка вдоль берега в село. Людочка попросила поднять брошенное на берегу Васькино удилище. На краю села остановились. Дед Фёдор попросил не носить пока девочку к Анне, чтобы не волновать больную женщину, и девочку занесли в дом Фёдора.

Дома старик растопил печь, напоил Людочку горячим молоком с мёдом, переодел в сухое –  благо, нашёлся изрядно поношенный Сонькин спортивный костюм. Мокрые Людочкины вещи постирал и повесил сушиться над печным шестком. Затем приступил с расспросами.
  – Как же ты в воде-то оказалась, бедолага ты горемычная? И зачем на рыбалку отправилась одна?
  – Я, дедушка, хотела бабе Ане добро сделать, чтобы она выздоровела. А в речку я сама прыгнула, за Васькиным поплавком. Ведь я у него удочку без спроса взяла, и если бы я её не вернула в целости, Ваське влетело бы от отца.
    – Ох, глупая ты, глупая, ты ведь и утонуть могла, – сокрушался Фёдор над детской наивностью и чистотой помыслов. –   Что бы мы тогда без тебя делали? Да и я тоже виноват, не надо было тебя от себя ни на минуту отпускать. Давай-ка с тобой, соседушка, договоримся ничего пока бабке твоей об этом не говорить. Потом как-нибудь, когда выздоровеет, а пока не надо.

   Тем временем Фёдор сварил уху для Анны, а когда за окном почти стемнело, наладил Васькину удочку, снова переодел Людочку в её просохшие вещи и повёл домой.
   – Ну, вот и уха пришла, Аннушка. Как ты себя чувствуешь? – Дед старался говорить бодро и непринуждённо. – Не надоела тебе моя старуха со своими бабьими сплетнями?
   – Да что ты, Федя, как же так можно. Спасибо вам с Настей, если б не вы… А мне получше, Бог даст, завтра встану. Марина приходила ещё раз, опять укол сделала.
   – Ты не нас благодари, соседка, а внучку свою смышлёную. – Фёдор заговорщицки подмигнул девчушке и она широко улыбнулась в ответ. – Давай, ешь уху, пока горячая. Людок, а ты давай тоже, наверни-ка ушицы с бабкой.

   Но девочка от еды отказалась. За этот день, полный неожиданностей и приключений, она очень устала и хотела спать. Сон сморил и Анну. Она закрыла глаза и погрузилась в зыбкое забытье.
  – Я, пожалуй, здесь останусь, мало ли чего. Нельзя их, старого да малого, пока одних оставлять. – Настя с улыбкой посмотрела на сонную девчушку. – Мы вот вдвоём на Людочкиной кровати ляжем. Не прогонишь, соседка?
  – Нет, баб Насть, не прогоню.
  – И то верно. Пойду я домой, а ты оставайся. –  И дед Фёдор, ещё раз подмигнув девочке и приложив палец к губам, напоминая об уговоре молчать, исчез за дверью.

   Настя постелила постель, уложила девочку, потушила свет и прилегла с ней рядом.
  – Ну, егоза, спокойной ночи. Утро вечера мудренее, Бог даст, получше завтра бабке твоей станет.
  Она прижала к себе девочку и погладила по голове. Туго заплетённые косички были мокрыми.
  – А что же голова-то у тебя мокрая? Или дед тебя купать вздумал? Но тогда он косички не смог бы заплести…
 И уличённая «с поличным» девочка, совершенно не умеющая врать, шёпотом доверчиво рассказала Насте обо  всех своих сегодняшних злоключениях.
  – А я сегодня маму видела, – закончила она свой взволнованный рассказ, – я её позвала и она посмотрела на меня с неба. А как на берегу оказалась, я не помню, меня будто вытолкнул кто из воды…
 – Да ведь это Наталья спасла тебя, мать твоя руки свои подставила, девонька, вот и вынесло тебя на берег.
   Людочка приподнялась на локте и, как заворожённая, смотрела в орошённые слезами глаза Настасьи.
  – Правда, бабушка?
  – Правда, Люсенька, правда, не зря же дед Фёдор говорил, что она смотрит за тобой с небушка и помогает, и поддерживает во всём.

  На соседней кровати тихо давилась слезами Анна, слышавшая весь разговор. В окно заглянула любопытная луна и осветила таинственным млечным светом маленькую комнату, где в маете бессонницы лежали две старые женщины и маленькая наивная девочка, думая каждая о своём. Свет луны упал на киот с иконами. Маленькая девочка подняла глаза на святые лики и взволнованно прошептала:
  – Спасибо тебе, добрый Боженька, что вернул мне маму.
И мысленно молилась на иконы Анна:
  – Спасибо тебе, Господи, что оставил мне внучку.

     Ночь накрыла чёрным крылом деревню, но уже рассвет где-то разводил свои золотые краски.



                НАДЕЖДА  МИХАЛИНА