На золотом лугу
В студенческие годы мы работали в интернациональном лагере труда и отдыха. Были в нем ребята и девчонки из разных стран, со своими традициями и укладами жизни. Но к латиноамериканцам тянулись почти все – располагали к этому, прежде всего, их жизнерадостность и легкий нрав. К ребятам же с других континентов отношение было несколько сдержаннее, если не сказать – прохладнее. И вот на этом «неравноправии» и подловили меня товарищи по бригаде.
– Помоги, пожалуйста, Нажи выучить стихотворение – завтра вечер Северной Африки, – остановила меня на выходе из столовой куратор нашей бригады.
– Ольга Николаевна, так сейчас же вечер Латинской Америки и дискотека…
– Придется пожертвовать.
Возражать было бесполезно (если партия скажет «Надо!» – комсомол отвечает «Есть!»), и я обреченно поплелась обратно в столовую.
И вот мы (я и новенький марокканец из нашей бригады) третий час мусолим шестнадцать строк несчастного образчика пейзажной лирики. Вроде бы никаких проблем: лето, зной, человек смотрит в окно и увиденное там отзывается в его душе – все, ни грамма больше. Я пытаюсь призвать на помощь весь свой запас английских и русских слов (разумеется, нормативных), а дело никак не сдвинется с мертвой точки.
– Нажи, ну, что же здесь непонятного: «На золотом лугу желтая лань пасется»? Запомни строку и просто повтори, как магнитофон.
– Не могу. Хочу понять, почему луг золотой, он же просто желтый.
– Нажи, это поэтический образ, поэтический прием такой, прием.
– Не понимаю. Объясни.
И я погружаюсь в тонкости поэтики и стихосложения. А народ на танцплощадке продолжает резвиться. Рок-н-ролл сменяется сальсой, потом Рома из радиорубки (прообраз нынешних МС, MS и диджеев) включает советскую эстраду. Я понимаю, что ни на предпоследний, ни на последний танец мне уже не попасть, и с тоской смотрю на своего собеседника (не сказать бы – мучителя):
– Ну, как тебе это объяснить?
– Здесь ты филолог…, – равнодушно парирует мой африканский друг.
…С последним аккордом дискотеки и мы добираемся до последней строки: «Образ родного солнца в сердце своем сберегу».
– Хоть тут-то все понятно? – уже не надеясь на утвердительный ответ, спрашиваю я. – Как мы будем завтра выкручиваться?
– Да ты не переживай – все будет нормально, – вдруг резко «прозревает» собеседник. – Я нормально понимаю язык и даже сам стихи пишу.
Немую сцену, главным действующим лицом которой становлюсь я, можно писать маслом.
– Ты что издеваешься? – наконец-то прорезается голос.
– Нет. Но так будет справедливо.
Пару дней спустя во время тихого часа в нашу дверь постучались. «Иди, там твой золотой луг пришел», – высунув нос за дверь, смеются девчонки.
– Закрой, пожалуйста, глаза и раскрой ладони, – просит Нажи.
– И что дальше? – на всякий случай уточняю я, чувствуя прикосновение к руке.
– А теперь открывай, – звучит в ответ. – Я хочу подарить тебе весь мир.
Весь мир символизирует сувенир из ближайшего деревенского магазина (город, возле которого располагался наш лагерь, был закрыт для иностранцев).
– Мир? – улыбается Нажи.
– Мир, – киваю я.
Свидетельство о публикации №216040902161