Возвращение

     Война  развернула  своё  движение  с  востока  на  запад. Она  откатывалась всё дальше и  дальше  от  Москвы.  Ещё  не  массово,  но  с  востока  из  эвакуации  стали  возвращаться  в Москву  эвакуированные  учебные  заведения  со  своими  сотрудниками.  В  одном  из  таких  их  мама  заведовала  библиотекой,  а  до  войны  там  ещё  и  преподавал  папа.  Но папа,  когда  они  все  вместе  были  в  Kастроме,  ушёл  наводить  переправы  через  Волгу  во  время  боёв  за  Сталинград;  и  в  Подмосковье  они  переехали  без  него.  Саперную  школу,  где  продолжала работать  мама,  расположили  по  дороге  от  Москвы  в  направлении Волоколамска.  А  семьи  сотрудников  в  конце  43-его  и  в  начале  44-го  жили  от  Москвы  в  направлении  Киева  на  довоенных  генеральских  дачах,  среди  сказочного  зимнего  леса  и  в  непосредственной  близости,  через  забор,  от  какой-то  воинской  части.
 
    Дачи  эти  были  довольно  капитальные.  Несколько  двухэтажных  корпусов  сложенных  из  толстых  брёвен  с  деревянными  полами,  потолками  и  лестницами.  Но  самое  главное,  в  них  были  печи  для  отопления  и  вокруг  лес  с  валежником для их топки.  Правда,  ближайшая  деревня,  где  можно  было  отоваривать  хлебные,  карточки,  была  где-то  в  километрах  6-7 от  дач, и  женщинам  и  детям  приходилось  ходить  туда  пешком.  Зима  выдалась  снежная;  и  часто  поход  и  стояние  в  очереди  за  хлебом  растягивались  от  рассвета  до  конца  короткого  зимнего  дня.
    
    Мама  приезжала к детям с бабушкой  только  на  воскресения,  всегда  нагруженная  тяжёлым  рюкзаком.  Добиралась  она  со  многими  пересадками,  да  порой  ещё  больше  часа  от  станции  вышагивала  пешком,  нередко  в  метель,  по  свежевыпавшему  снегу.  Она  постоянно  была  усталой,  и,  не  успев  отдохнуть,  должна  была  пускаться  в  обратный  путь, чтобы,  не  дай  бог,  не  опоздать  на  работу,  что  сурово  каралось  по  законам  военного  времени.  Но  шла  она  обратно  на  станцию  уже  налегке. 
 
     С  детьми  на  дачах  управлялась  бабушка,  что  в  то  голодное  время  было  совсем  не  просто.  Но  бабушка  до  этого  пережила  вдовство  с  четырьмя  детьми  в  гражданскую  и  потом  позже  голодомор  на  Украине.  Они  научили  её  «варить  суп  из  топора»,  и  она  умело  рассчитывала  каждую  крошку  их  скудного  незатейливого  рациона.
 
    Приезд  мамы  всегда  воспринимался  детьми,  как  праздник;  он  вносил  оживление  в  их  однообразную,  трудную  жизнь;  хотя  у  мамы  не  всегда  хватало  сил  и  времени  их  приласкать.  Иногда  она  вместе  с  продуктовым  пайком  привозила  что-нибудь  вкусненькое.  Однажды  она  привезла  кулёк  разноцветных  сладких  драже  из  сахарина.  Детям  давали  его  очень  помалу  так  как  боялись,  что  сахарин  может  им  повредить.  Этого  кулька  хватило  почти  на  месяц.
 
     Приближался  Зинкин  день  рождения,  самой  младшей  в  семье.    Мамин  приезд в тот раз  ознаменовался  памятным  для  детей  событием.  Мама  привезла  алюминиевую  тарелку.  Эвакуационные  мытарства,  в  конечном  итоге,  привели  к  тому,  что  в  семье  не  было  ни  одной  тарелки;  и  вместо  них  пользовались  пустыми  консервными  банками,  которые  в  изобилии  находили  в  яме,  вырытой  под  забором  воинской  части.  Некоторым  счастливчикам,  из  обитавших  на  дачах,  даже  удавалось  находить  там  банки  со  следами   свиного  жира,  и  приставшими  к  стенкам,  волокнами  мяса. Эти  банки    вкусно пахли,  когда  оттаивали.  Но  в  яму  лазили,  как  правило,  ребята  постарше,  а  Рудька  с  Зинкой  довольствовались  уже  хорошо  очищенными  банками.  Но  и  они  были  нужны  в  хозяйстве.   
    
    Они  вдвоём  стояли  коленками  на   табуретке,  облокотившись  на сооружение  из  трёх  чемоданов,  накрытое  простынёй  и  служившее  им  столом,  и  с  восхищением  смотрели  на  алюминиевое  чудо:  «Из  этой  миски  буду  есть  я»  - сказала  почти  четырёх  летняя  Зинка -«потому,  что  я  самая  маленькая,  и   скоро  мой  день  рождения».   «Нет - поспешно   сказал  шестилетний  Рудька - из  неё  буду есть я. Пока  папа  на  фронте,  я  единственный  мужчина  в  семье».   Против этого  Зинке  совсем  нечего  было  возразить,  и  она  не  стала  спорить  и реветь.  Она  знала,  что  дрова  для  печки  из  лесу  с  другими  ребятами  и  бабушкой  носит  он,  а  ей  это  ещё  не  под  силу.  И  она  смирилась  с  тем, что  сказал  Рудька.
   
    Однажды,  по  всей  вероятности  это  было  в  конце  декабря,  бабушка,  покормив  детей  завтраком,  помогла  им  одеться  и,  выведя  их  во  двор  с  санками,  сама  пошла  в  деревню  за  хлебом,  строго - настрого  наказав  Рудьке  смотреть  за  не  очень  ещё  разумной  Зинкой.  Она всё  время  попадала  в  какие-то  истории.  Сначала  Рудька  катал  Зинку  на  санках;  потом  Зинка  каталась  на  санках  сама,  разгоняясь  или  отталкиваясь  ручонками  от  дороги.  Постепенно  вокруг  неё  становилось  тихо.  Зинка  начала  уставать,  потом  ей  стало  скучно;  и  она  осмотрелась,  обнаружив  при  этом,  что  ребята,  а  вместе  с  ними  и  Рудька,  исчезли  со двора.  Зинка  взяла  санки  за  верёвочку,  потынялась  по  дворовым  закоулкам  в  надежде  найти  брата  и,  не  найдя  его,  почувствовала,  что  руки  и  лицо  у  неё  начинают  деревенеть.
    
    Она  зашла  в  парадное  и,  оставив  санки  под  лестницей,  поднялась  на  второй  этаж,  где  в  одной  из  пяти  комнат  жила  их  семья.  Комната  была  замкнута.   Зинка  снова  спустилась  вниз,  села  с  ногами  на  санки  под  лестницей,  упершись  спиной  в  стенку.  Она  сидела  и,  тихонько  бормоча  под  нос,  сама  себе  придумывала  сказку  и  уснула.
    
    Когда  Зинка  проснулась  и  открыла  глаза,  она  почему-то  увидела  над  собой  дощатый  потолок  их  комнаты  со  знакомыми  ей  сучками,  которые  она  воображала  то  лицами  людей,  то  мордами  животных,  то  ещё  чем-то.  Над  ней  было  очень  встревоженное  лицо  бабушки  и  какого-то  незнакомого  дяди  в  белом  халате,  а  сама  она  совсем  голая  лежала  на,  невесть  бог,  откуда  взявшемся,  овчинном  тулупе.  Незнакомый  дядя  больно  растирал  Зинке  грудь,  руки,  ноги.  Вдруг  бабушка  закричала: «Боже,  мой!  Жива,  жива,  проснулась».  И  бабушкины  слёзы  градом  полились  на  голую  Зинку.   Дядя  тоже  сказал: «Ну,  слава  богу. Ну  и напугала  ты  нас  малышка».  Дядя  оказался  военным  врачом  из соседней  части,  а  тулуп  был  взят  из  её  караульного  отделения.
    
      Зинка  потом  долго  болела.  Под  новый  год  приехала  мама;  и  в  комнате  поставили  пушистую  красавицу  ёлку.  Её  украсили  игрушками,  которые  маме  чудом  удалось  сохранить  за  время  кочевий.  Но  Зинка  лежала  с  высокой  температурой,  бредила  и  не  видела  того,  что  делалось  рядом.
    
     Тогда  мама  сказала,  что  ёлку  будут  разбирать,  когда  Зина  поправится  и  сможет  сама  подойти  к  ней.  Зинка  проболела  почти  три  недели  не  проявляя  никакого  желания  ходить,  в  то  время,  как  обычно  она  была  очень  непоседливым  ребёнком.  Во  время  болезни  ей  время  от  времени  снился  сон,  в  котором  над  ней  нависала  тяжёлая  чёрная  туча.  Туча  опиралась  на  четыре  красные  длинные  горящие  свечи.  Свечи  быстро  сгорали, а  туча  всё  ниже  опускалась  над  Зинкой.  Когда  свечи  становились  совсем  короткими, Зинку  охватывал  ужас,  ей  казалось,  что  туча  вот-вот  ляжет  на  неё  и раздавит.  Зинка  начинала  кричать,  звать  маму.  Как  правило,  это  происходило  по  ночам  и,  когда  она  приходила  в  себя,  то  бывала  на  руках  у  мамы  или  бабушки,  свет  в  комнате  горел,  и  брат  не  спал  тоже.  Зинка  видела  вокруг  родных,  успокаивалась  и  быстро  засыпала.  Потом  этот  сон  преследовал  её  ещё  несколько  лет.
   
    Она  поднялась  накануне  старого  нового  года,  но  дойти  до  ёлки,  стоящей  у  противоположной  стены, она  не  смогла.  Ослабевшие,  ставшие  совсем  тоненькими,  как  спички,  ножки  у  неё  подкосились,  и  она  упала.  Ей  снова  надо  было  учиться  ходить.   

     Кёльн, 2001 г.