Сокровенное 16

                Сокровенное 16

     Мне надо было отдать Наташе 4.500 вечером вторника, пятого апреля, а у меня всем днем, всей тыржбой,  набралась тысяча с мелочью:
    - Ничего не поделаешь, Павлинка, - сказала я смехом сквозь слезы, языком Чехова, благо, мы стояли с ней плечо к плечу на инвалидных тогах -49 и 51 соответственно,  - придется тебе дать мне недостающих 3.500. Знаю, что сумма великовата, но завтра обещаю тебе все отдать. До вечера.

     А  вечером дома Наташка, заграбастав 4.500, задумчиво произнесла:
     - Все-таки 8.200 платить за комнату с кухонькой - это много.
     - Это великанские деньги, - призналась я, - я вот уже почти два года живу здесь, а у меня такое чувство, что я живу в отеле. А ведь предлагал же мне Франта-старший остаться, до сих пор бы платила 4.500, да еще и жила бы с балконом, на котором так хорошо курилось летними вечерами.
    - Тебе надо научиться жить по-другому, мама, - мягко говорит дочь.
    - Мне надо научиться умирать без стонов.
    - Да ладно, не слишком ли ты злоупотребляешь своей болезнью?
    - Это ты у моей попы спроси.
    - А ты у своей попы спросить не можешь?
    - Она со мной не разговаривает.
    - Ну и как бы ты жила в одной квартире вместе со своим бывшим зятем-занудой? - засмеялась дочь.
    - Бывших зятьев не бывает, - убежденно сказала я, - тем более, по бумагам, даже не бывший, а настоящий. Ты когда на развод подашь?
    - Когда Франте будет нужно.
    - А если ему никогда не будет нужно?!
    - Ой, мама, какая ты противная.
    - А может, болезнь и правда портит характер, - теперь уже я задумалась.

     На следующий день, это была среда, я сказала, продав первую картинку (это была Жданова, и это было пятьсот крон):
     - Вот, Павлинка, первых 500, итого 3.000.
     Через час повторилось то же самое, но только это был Черныш, за шестьсот, и у меня еще осталась стовка на сигареты. 2.500.
     Через два часа, путем неустанной молотьбы миниатюр, я вернула Павлинке тысячу. 1.500.
     А под вечер пришла молодая китайская пара и купила холстик Бенони за полторы тысячи, и я торжественно сказала Павлинке, отдавая последнюю часть денег:
     - Вычеркивай!
     - Тебе надо научиться жить по-другому, - сказала Павлинка, отахавшись, и повторив слово в слово слова Наташи, - хотя, по всему похоже, бог тебя любит.
     И я не стала ей говорить про смерть.
     Просто к проданным предыдущим холстам я стала должна Бенони 5.000.
     А в четверг должен был придти Илья, сын Ждановой, с выполненным заказом. 2.000. А в пятницу нужно было заплатить склад, и медицинскую страховку. 5.000.
     В четверг, перед самым приходом Ильи, я продала холст Бенони за две тысячи (а уже хотела бежать к пану Веселому, у меня ведь еще пан Веселый есть), прошла по лезвию ножа, даже не поранилась, но впала в отчаяние (итого Бенони шесть тысяч) и позвонила Наташе:
     - Детка, мне Люся сказала, что можно обратиться в любой банк за кредитом. Я хочу взять тридцать тысяч. На год. Я же уже брала дважды у Давида тридцать тысяч на десять месяцев, и ничего, отдала же. Люся говорит, тридцать тысяч можно взять без подтверждения.
     - Это Люсе можно взять без подтверждения, у нее фирма. А ты мелкий предприниматель и у тебя нулевой годовой отчет. Тебе ни один банк кредита не даст.
     - Все. Лучше я умру.
     - А мне дадут. Эти тридцать тысяч типа для служащих, вроде меня, ладно, я попробую обратиться в свой банк, и все разузнать.
     - Мне бы надо, чтоб сегодня обратиться, а завтра уже деньги получить, - заканючила я.
     - Нет, ты, правда, противная, мама. Я постараюсь.

     Дочь позвонила уже через час:
     - Ладно, пляши. Туда даже не надо было ходить, все по Интернету. Уже через полчаса деньги были на моем счету. Я могу тебе принести их вечером.
     - О-оо-ооо! - сказала я, - о-оо-ооооооооо!