Как сказать?

Ромка был весельчаком и балагуром. Он то и дело подначивал унылого учителя географии, чья кровать плотно примыкала к окну. А уж нам с мужем на орехи перепадало круглосуточно: наша и Ромкина кровати стояли напротив, в узкий проход между ними с трудом удавалось втиснуть даже кушетку, которую вечером мы приносили из коридора для тети Веры, Ромкиной мамы (ухаживающих за своими родственниками в этом старом разбитом корпусе реально некуда было приткнуть). Бесконечными, но беззлобными шутками-прибаутками Ромка донимал не только нас, соседей по палате, но и санитарок, и медсестер, и даже врачей радиологического отделения, в котором мы и познакомились с этим добродушным пареньком, попав сюда после нейрохирургии.

Казалось, Ромка абсолютно уверен в благоприятном исходе болезни и вообще он здесь самый счастливый. Его настрой невольно передавался и другим обитателям палаты, и даже бабушкам с соседнего крыла (отделение было женским, мужчин сюда помещали только самых тяжелых – тех, которых из дальних корпусов «на лучи» не дотащить).

Каждый день рано утром или сразу же после работы к Ромке приезжал из соседнего города папа. И каждый его визит Ромка встречал словами: «Я же просил…». А просил он об одном и том же: чтобы папа посидел с Мишаней, а Наташа сама приехала.

Мишаня – это Ромкин сын, ему всего пару месяцев. А Наташа – жена, свет в окошке, надежда и радость. Во всяком случае, именно так ее рисовал нам Ромка. И вот настал наконец-то день, когда на пороге палаты появилось прелестное создание с огромными глазами и копной пушистых волос. Все ходячие тотчас деликатно удалились.

Когда мы вернулись обратно, Ромка тут же предложил нам свою порцию «иго-го с колбаской» (так местные жители именовали овсянку с куском отварной колбасы, которые частенько фигурировали в меню) и принялся делиться восторгами. Кожа на его голове то и дело приподнималась, как бы вздуваясь в такт то ли дыханию, то ли ритму сердца: вместе с опухолью головного мозга парню удалили и часть кости черепной коробки. Мы так увлеклись разговором, что не сразу заметили отсутствие тети Веры. Обычно, проводив мужа, она тут же возвращалась обратно.

Не обнаружив соседку по палате на крылечке, я прошла в конец коридора, но и там тети Веры не было. На всякий случай заглянула в умывальник: женщина стояла у окна, плотно прижавшись лбом к стеклу. Мне показалось, она плакала.

– Теть Вера, что сказал врач – Ромке хуже?

– Нет. Наташа.

– Что с Наташей?

– Сказала, если Ромка умрет, Мишаню она нам возвращает.

…Первую операцию Ромке сделали года три назад. Врачи тогда уже предупредили, что прогноз не ахти и, скорее всего, улучшение – дело временное. Но Ромка с ними не согласился. По возвращению домой, попытался устроиться обратно на работу, потихоньку вернулся к тренировкам, ни в чем не хотел уступать друзьям-сверстникам, вокруг него всегда вились стайками девушки, и вскоре Ромка надумал жениться. Тетя Вера, улучив минутку, рассказала Наташе все, как есть.

– Я же просила ее не выходить за Романа замуж, объясняла, что он не жилец, – всхлипывала тихонько (чтобы, не дай Бог, не узнал кто да не сказал Ромке) женщина. – Она не послушалась. Просила не торопиться с ребенком – то же самое. Я не из-за Мишани переживаю – Мишаню вырастим. Как Ромке сказать, что ее сегодня отец за воротник сюда привел? Как? Он же ее любит.

1992 г.