Это было недавно, это было давно - 2

   В самый канун самого памятного ей високосного девяносто второго Галину свалил жесточайший грипп, стремительно перешедший в двустороннюю плевропневмонию. Целый месяц металась она в поселковой больнице с высокой температурой, потом ещё месяц, но уже без неё, пролежала в районной, а в начале марта женщину направили   в областной тубдиспансер с подозрением на туберкулёз. К счастью, подозрение не подтвердилось, и областной фтизиатр вернула больную домой на шестинедельное стационарное долечивание.

   Это повергло Галину в неописуемый ужас. Шесть недель! Полтора месяца!
Тут ещё директор школы пришёл к ней и попросил выйти на работу, поскольку человек, которого взяли на время болезни Галины, оказался просто дилетантом. А если уж говорить совсем честно, то «замена» оказалась не только не эквивалентной, но вдобавок к тому и неадекватной — вместо литературы выпускному классу эта «замена» преподавала… Библию.

   Услыхав столь безрадостные новости, Галина схватилась за голову и назавтра, едва дождавшись обхода, тут же обратилась к своему лечащему врачу с просьбой назначить ей альтернативное лечение. Она не могла допустить, чтобы по её вине дети не сдали экзамены. Она не могла допустить, чтобы за это был наказан человек, которого она сама год назад рекомендовала РОНО на место директора.

  Терапевт Людмила Павловна ни в какую не соглашалась лечить Галину амбулаторно. У терапевта Людмилы Павловны возникли вполне обоснованные подозрения, что грипп дал Галине осложнение не только на лёгкие с плеврой.

   — Вы в своём уме, Галина Кирилловна? Вы хоть понимаете, как серьёзна ваша болезнь и как плачевны могут быть её последствия? Да ведь вам даже после полного курса стационарного лечения, я подчёркиваю, именно стационарного, не на работу надо, а в хороший санаторий. Побойтесь Бога! Мы вас с таким трудом с того света вытащили совсем не для того, чтобы позволить вам вновь отправиться туда. Вы что, хотите осиротить своих детей? Пожалейте хоть их, ведь вашему младшему только пять лет!


   — Да всё я понимаю! Но поймите и вы, что половина нынешних выпускников может вместо аттестатов получить только справки. А это тоже мои дети. Я веду их с четвёртого класса. И что теперь? Все мои труды псу под хвост? А куда пойдут дети со справками?

   Людмила Павловна посмотрела на Галину и устало произнесла:
   — Пишите расписку, что сами решили поменять стационарное лечение на амбулаторное. Но запомните, если пропустите хотя бы один укол или сеанс электрофореза, я немедленно верну вас на больничную койку!

   Галина написала расписку и назавтра вышла на работу.

   Было невероятно тяжело закрывать проплешины, оставленные тем неадекватным «заменителем». Белое пятно накрыло почти целую четверть. Третью. Самую продолжительную четверть учебного года. Кроме ликвидации проплешин важно было не упустить и текущий материал. Ко всему этому, её донимал жесточайший озноб, и она проводила занятия, кутаясь в пуховый платок, накинутый поверх толстого свитера. А после уроков плелась на уколы и сеансы электрофореза.

   В то самое время, когда обессиленная Галина, с трудом добравшись до больничной кушетки, почти сваливалась на неё, школа готовилась к районному смотру художественной самодеятельности. Учителя вместе с учениками пели, декламировали стихи, репетировали зажигательные танцы. Смотр прошёл во время весенних каникул.

    А потом было профсоюзное собрание, где подводились его итоги. Директор зачитал приказ, в котором объявил благодарности всем учителям. Почти всем.
Галине он объявил выговор, потому что   «…в то время, как весь коллектив готовился отстоять честь школы, она демонстративно надевала пальто и уходила домой».
    Ошеломлённая приказом Галина обвела взглядом коллег. Кто-то из них перебирал какие-то листочки, кто-то листал классный журнал, кто-то откровенно зевал. Только директор смотрел на неё в упор, и в его глазах читалось откровенное злорадство.

   — Позвольте, разве вы не знаете, что даже сегодня я всё ещё должна лежать в больнице? И разве не вы сами просили меня выйти на работу?

   — Ну, и лежали бы там, где должны лежать. А если вышли на работу, то будьте добры делать всё то, что делает  коллектив, — отчеканил директор и закрыл Книгу приказов. — Кстати, я вас ни о чём не просил.

   Он к тому времени уже перешёл из разряда студентов-заочников в категорию дипломированных специалистов и в помощи Галины больше не нуждался.
Коллектив промолчал.

   Вечером того же дня её доставили в стационар с сердечным приступом, но все  выпускники получили аттестаты. Это был последний класс Галины в данной школе. Работать здесь она больше не могла -  не понимала, за что с ней так жестоко обошёлся директор и почему промолчал коллектив.
 
   Галина не озлобилась, не ожесточилась. Нет. Просто не стало больше доброго, отзывчивого человека, который даже на зло всегда отвечал добром. С этого дня Галина будет отвечать людям взаимностью. Она перестала им верить.
   
   Вот такой, опустошенной и совершенно бесчувственной ко всем и всему, Галина уехала не только из того посёлка, но и вообще из района.


                ***
   
   Спустя годы, совершенно случайно встретив бывшую коллегу, Галина узнает, что директор вскоре спился и был изгнан из школы. Многое припомнят ему учителя на таком же профсоюзном собрании: и авторитарное руководство, и подавление несогласных, и разрушенную собственную семью. Жена этого деспота, постоянно  закрашивавшая не сходящие с лица синяки, с маленьким ребёнком на руках, бросив всё, тоже уедет из посёлка в никому не известном направлении. Она не оставит адреса даже близкой подруге.

   Ничего не забудут доведённые до края коллеги. Всё припомнят. В том числе, и историю злосчастного выговора, перевернувшего всю жизнь Галины и её семьи. Выговор-то, оказывается, был за то, что она посмела указать директору на ошибку в написанном им приказе:

«С целью недопущения пожарной безопасности  приказываю…»

  Он тогда фыркнул и пробурчал: «Какие мы все грамотные тут! Ну-ну…»
Это было за неделю до болезни Галины.

  А коллектив на том памятном Галине профсоюзном собрании  промолчал только потому, что считал директора её ставленником. Ведь именно она посадила в директорское кресло того, кого все жители посёлка, все без исключения, называли злобным карликом. Коллектив ей этого не простил.

   Вот теперь всё встало на свои места. Больше нет нужды изводить себя вопросом, за что он так с ней поступил в том памятном високосном. Что же касается вопроса, откуда об этом известно бывшей коллеге, если на ошибку в приказе она указала директору в его кабинете и происходило это тет-а тет, так он отпал сам собой.

   Галина не забыла, что тогда, много лет назад, женщина, которая сейчас со смаком и с нескрываемым наслаждением знакомит её с совсем не радостными новостями таёжного посёлка, была доверенным лицом, тайной советницей и наушницей того, кого сейчас называет злобным карликом. Всё правильно. Поверженного льва пинает даже заяц.



                ***

   Ни встреча с бывшей коллегой, ни рассказанное ею не вызовут у Галины никаких эмоций, ничто не дрогнет в её душе. Ей будет совершенно безразлично, что после её отъезда произошло в той школе, которой она отдала много лет и сама была когда-то в ней директором. И школа, и сам таёжный посёлок в ней умерли, она не хочет встречаться ни с их прошлым, ни с их настоящим.
   Женщина молча выслушает бывшую коллегу и вежливо попрощается.