Доколе есмь...

Вообще, детская психика очень ранима, а ребенок, как  сырая глина, из которой можно слепить все что угодно. Речь идет о неосторожности поступков и слов родителей. Дети очень впечатлительны и чрезвычайно ранимы - вот об этом взрослым людям не стоит забывать...


Семка и Настя переписывали параграф по истории. Особенно старался Семка,  потому что учительница сказала, что поставит зачет только за красиво и аккуратно выполненную работу. Мальчик  уже написал целый лист, но конца и края еще не было видно, потому как параграф – это целых два листа, причем печатных… такой прикол был у классного руководителя, которая у своих пятиклассников вела  историю.  Нет, Семка на нее не обижался: клевая училка! Строгая, конечно, на уроке не забалуешь, но зато как интересно рассказывала, столько всего знала! А еще любила со своими учениками ездить по историческим местам: с осени до весны учеников своего класса возила за пределы области. Редко какой класс в городе мог таким похвастаться!

Но один недостаток у классной все-таки был: предмет свой она любила и терпеть не могла небрежного и недобросовестного отношения к учебе. Чуть что… к уроку класс плохо готов, так сразу задает этот параграф переписывать в тетрадь. А наказан в этот раз класс был как раз  из-за Семки, потому что он второй урок подряд  не выучил домашнее задание – подвел весь класс. Дружок Колек такой злой был на Семку, что даже обозвал его придурком…

А Настя – свой человек, даром что девчонка. Она поддержала соседа по лестничной площадке. Пришла к нему под вечер, разложила на столе  свои принадлежности: учебник и тетрадь; вот теперь тоже переписывает этот злосчастный параграф.

Но вот Семка уже дописывал последнее предложение параграфа: «Христиане верили, что души людей, страдавших при жизни, попадут после смерти на небо, где будут блаженствовать». Он поставил точку в конце предложения и спросил Настю:
- А как ты думаешь, мой дедушка, что умер осенью, попадет в рай?
- Конечно, в рай попадет, потому что жил праведно! – ответила девочка.

- Ну, не знаю… бабушка ведь у него была второй женой, а он первых своих детей оставил, никогда им не помогал. Я это слышал, когда они с бабушкой говорили об этом. Тогда дед, уже больной, говорил ей, что грех на его душе перед детьми, а бабушка его успокаивала и отвечала, что кто ж без греха... А в церковь дед стал ходить, когда совсем заболел.
- А ты сам в церковь ходишь?
- Да, хожу. Я крещеный. Хожу с бабушкой. Там красиво, торжественно так, особенно мне нравится, когда поют псалмы; мой любимый: «Буду петь Господу во всю жизнь мою, буду петь Богу моему, доколе есмь».

Настя уже складывала свои принадлежности в рюкзачок и собиралась уходить.
- Спасибо, соседка, что компанию составила, вдвоем веселее было параграф переписывать. А ты обратила внимание, что там сказано о христианах? Каким гонениям они подвергались?
- Да я помню, как Светлана Николаевна на уроке об этом говорила. Ужас, как издевались над ними, что люди вытерпели из-за веры!
- А мне бабушка читала об этом. Вечером на улицу выйдешь?
- Нет, мне с младшей сестренкой сидеть, мои  родители в гости пойдут.
- Тогда пока, до завтра!

Мальчик остался в квартире одни. Он навел на столе порядок, потом пошел на кухню и поставил чайник: мама почему-то задерживалась, хотя должна была вернуться с работы еще в четыре часа. В три заканчивается ее смена, плюс дорога, могла в магазин зайти, но обычно она больше часа никогда не задерживалась, если работала в дневную смену…Хотя…Мальчик подумал о том, что в последнее время мама уже два раза задерживалась с работы и тогда приходила бабушка, которая оставалась с ночевкой и объясняла, что мама придет поздно, потому что у нее важные дела.

Семка не пытался узнать у мамы, какие такие важные дела у нее, но когда просыпался утром, то мама была уже дома. Вообще, мама очень изменилась после того, как из дома ушел отец. Она стала истерить, как об этом с горечью говорила бабушка. Обычно она кричала, проклинала мужа, запрещала Семке с ним встречаться. Да мальчик и сам не хотел видеть отца после его предательства, после того, как  тот  ушел к другой женщине.

Мать убеждала сына в том, что отец предал и ее, и его, сына, что он не любит больше Семку, а вот родятся у отца в другой семье дети и будут они любимыми. Все эти разговоры очень ранили мальчика, и он ненавидел, когда мать начинала эту волынку: проклятия, крики, слезы… Обычно Семку уходил в свою комнату, садился на диванчик, обхватывал колени руками и уходил в себя, потому что отца он, несмотря ни на что, очень любил и хотел с ним встретиться, сыграть, как раньше, в шахматы…

Но мать врывалась в детскую комнату, и крик продолжался:
- Ты думаешь, что нужен своему разлюбезному папочке? Да он и думать о тебе забыл:   нужен ты ему – как же! – в эти минуты гнева она становилась некрасивой и какой-то чужой.
Потом она успокаивалась, пила валерьянку, обнимала сына, плакала, теперь уже тихо, гладила Семку по голове и причитала:
- Ты никому- никому не нужен, только мне! Только я тебя очень люблю и никогда не брошу, как твой отец!

Но вот уже недели две, как истерики матери прекратились, она как-то успокоилась, повеселела, и мальчик был рад таким переменам в поведении мамы. Бабушка с мамой о чем-то стали шептаться на кухне, дверь они предварительно закрывали, чтобы мальчик ничего не услышал, да он и не стремился узнать их секреты: главное, что в доме установилась тишина.

Семка долго смотрел телевизор. Показывали футбол. Команда  ЦСКА проиграла: было много ошибок в самых, казалось бы, простых ситуациях, а «Ростов», стоя в обороне, ждал своей удачи – дождался!  Отец пристрастил сына к футболу; обычно вдвоем, сидя на диване перед телевизором, они болели за ЦСКА. Теперь отца рядом нет, и мальчик болел за любимую команду сам.

А мама все не возвращалась, сын уже дважды набирал ее номер по мобильнику, но тот почему-то был отключен, а бабушка, до которой он дозвонился, успокоила его и посоветовала укладываться  спать. Но спать не хотелось. За окном уже давно стемнело. Семка вышел на балкон. На улице стояла весенняя тишина, такая звенящая и натянутая, как струна. Мальчик ощущал какое-то внутреннее беспокойство – ему вдруг захотелось услышать голос отца.

- Папа, я соскучился! – впервые после того, как отец ушел из семьи, мальчик говорил так откровенно и жалобно.
- Семен, что-то случилось? Мать дома? Ты почему так поздно звонишь? – голос отца был строгим и словно чужим, каким-то далеким.
- Нет, мамки дома нет. Бабушка сказала, что она позже придет. А я вот один. Папа, ты завтра придешь к нам? А  твоя…а наша любимая команда сегодня проиграла! Ты видел этот матч?
- Да ничего я не видел. Завтра прийти не смогу. Вот на следующей неделе сходим с тобой куда-нибудь. Так где  же мать? Где она шляется? Бросила ребенка дома!

Он еще что-то говорил, но Семка уже не слушал его… Он вернулся в детскую, потом, спохватившись, вернулся на балкон, взял телефон, который уже отключился, и медленно побрел назад… Свернувшись на диване калачиком, задремал.

Снился ему отец, который вел его в первый класс. У мальчика был тогда самый большой букет, и он очень этим гордился. А отец, большой и сильный, был очень горд, что сам привел сына в школу.

Снилась ему мать, которая всегда перед сном целовала его и говорила, что он самый любимый сынок на всем белом свете и что ни у кого нет такого послушного, умного и красивого мальчика.

И снилось мальчику море, которого он никогда не видел, но родители, когда еще  были вместе, обещали отвезти Семку к морю… А море мальчик видел только по телевизору и в интернете. Ему иногда казалось, что он даже знает, как оно пахнет; казалось, что он воочию видел чаек и слышал их призывный крик…

Вот мальчик стоит на берегу моря, кажется, ощущает, как волны лижут пальцы ног… смотрит на чаек. Они кружат над пенящимися волнами, словно высматривают добычу… Одна из них бесстрашно подлетела к Семке, опустилась на песок  и закричала… почему-то надрывно и истошно.

Проснулся Семка, как от толчка. В комнате тихо, окно балкона приоткрыто, и ветер шевелит занавеску. Зябко поеживаясь, он открыл дверь и пошел в сторону спальни. Оттуда слышались голоса: голос матери и еще  незнакомый мужской голос. Кажется, мама смеялась. Машинально мальчик толкнул дверь.

В комнате горел свет. Мальчик на мгновение застыл, увидев…Потом попятился назад, спотыкаясь на ровном месте. В детской с размаху упал на диван и заплакал. Плакал бесшумно, закрыв подушкой рот, слезы катились горючим градом, худенькие плечи сотрясались в нервном ознобе…

Рассвет только обозначился, стал постепенно заливать все вокруг розовато-золотистым светом. Ветер стихал, даже здесь, в детской, пахло весенней свежестью. За окном начали просыпаться птицы и будили своим пересвистом и перещелком округу. В такое время спится особенно крепко и сладко...

Семка стоял за дверью на коленях, затянув один конец ремня вокруг тонкой шеи, а второй конец завязал узлом, зацепил за ручку двери; головка повисла на отяжелевшем ремне. На шее виден рубец, наверно, в последний момент мальчик пытался спасти свою жизнь, но было поздно. На полу блестела лужица… он обмочился. А на столе лежал тетрадный лист, на котором крупным аккуратным  почерком было написано: «Буду петь Богу моему, доколе есмь».