Муравей

…Я сижу в дальних гиссарских мятных прозрачных кочующих зыбких весенневеющих святосырых холмах холмах холмах...
Под цветущей осыпчивой скоротечной известковой черешней...

И пью из древней бухарской пиалы
Древнейшее пурпурное маслянистое вино мусаллас
Которое пили цедили смаковали
И доныне тайно пьют
Наидревнейшие персы...

Которое пили и воспели опьяненные блаженные поэты...
И доселе слышатся в холмах из сгинувших мазаров
Их возлиянья  воздыханья  упованья  вечнопьяные...

Великие поэты - это те
Кто пьют и на мазарах - под истлевшими камнями...

Поэты ушли - а мусаллас  живой остался
Не иссяк... не зачах... не расплескался...
И доселе плодоносят те курчавые вспыльчивые необузданные бездонно пьяные виноградники...

И вот я пью бредовый мусаллас в одиноких холмах
Под одинокой беломраморной черешней...

…О древлее вино моего вечного одиночества!..
О, как ты печально!.. Пряно!.. Остробольно!..
Особенно  животворною  духмяною весною!..
 
…Но вот муравей ползет грядет по юной молодильной испуганной траве... траве... траве...
Ко мне?..
О Боже!..
Ко мне... ко мне... ко мне...

Тогда я радостно нежно опускаю пиалу с недопитым вином в траву
И муравей пьёт мусаллас
Как завещали Саади... Хафиз... Хайям...

И ложится  простирается  пианый раздольный в траве
У моих - давно уж не моих - отуманенных окрыленных ног... ног... ног...

О, Боже!.. Сколько ног у пьяного меня?..
Давно уже давно уже  не знаю я...

О, Господь!..
Но Ты так повелел! Попустил в веках!..
В тысячелетиях!..  В холмах!..

И мы пьём мусаллас... вдвоем!..  С муравьём!..
В далеких томных  гиссарских родимых  родильных плывущих ползущих летящих  холмах  холмах...
И кто из нас более пьян, пьян, пиан?..
Под цветущей роняющей ласковые материнские лепестки черешней черешней черешней...
Ах!.. Айх!.. Айхххххх!..

А потом мы блаженно засыпаем...
А потом блаженно просыпаемся...

Уже вечер...
Уже хладеющий вечер...
Уже бриллиантовые Плеяды безудержно бездонно неслыханно мучнисто хлебно алмазными пшеницами колышатся... блещут... плещут в небесах...
Уже вечерний мягкотелый ветер... ветер...
Приносит  с лазоревых ворожащих целебных  чудодейственных гор
Запах дочеловечьих молочных овечьих альпийских  девьих джайлоо
И вечных хрустальных снегов снегов...
Где идет слизистый единовременный кровавый окот - убой каракулевых агнцев - птенцов.

…О, Боже!..
Где пиала, чтобы залить - забыть
Этот диавольский окот
Где рожденье и похороны
Где жизнь и смерть -
Это мгновенье одно...

О!.. Где пиала с вином?
Но!..

Пиала,  где ране  плескалось томилось дурманно густое неистово кудрявое пурпурное вино -
Уже... увы... полна исполнена палых розовых лепечущих лепестков... лепестков... лепестков...
И мой муравей
Протрезвев от вечернего хладного ветра
Уходит по траве блаженно блаженно…

И я опять одинок в одинокой кочующей бессмысленно Вселенной
Под одинокой осыпчивой  лепестковолетящей  лепестковоисходящей  лепестковошепчущей  лепестковоласкающей  материнской  черешней черешней  черешней...

Ах, одинокий сображник  друг мой хмельной муравей!..
Ах,  где же твой муравейник?..

Ах, одинокий пианый человече под одинокой черешней
В одинокой летящей бездонно куда-то зачем-то Вселенной
Ах, где же твоё Человечество?..

Ах, Господь!..
Где же Ты...
Где ж Ты...
Где же...

... Тут меня просквозило... пронзило...
Да ведь этот пианый муравей -
Это Омар Хайям!..  Мой веселый сображник! Немой собеседник...
Он пришел!.. Он приполз  по траве... ко мне...

Его  Бог послал!..
А я не узнал...
Айххххххйя!..

И я вспомнил:
"... Гляди, коль ты не слеп, могилы пред тобой!..
Мир - это кладбище под сладкой суетой...
Во ртах у муравьев текут,  дробятся лики
Красавиц и царей, забытых под землей..."

Это он написал...
Мой сображник... муравей...
А я - не узнал...
Айхххххйя!..
И Он обидчиво ушел...

О, Боже!..
Поэт поэта не узнал...
Прости меня,  Омар Хайям...

март, 2016