Галинка

Воспоминания Конышевой Галины Феоктистовны, 1939 г.р., проживавшей в рабочем пос. Камбарка по ул. Нагорная.



Галинка Конышева проснулась от холода, братишка, лежавший справа у стены,  стянув с неё фуфайку, негромко всхрапывал во сне. Слева – посапывал самый младший, двухлетний Сашка. Прохладное раннее утро. Восточная кромка неба сочится брусничным соком. Сумрак. Галинка тихонько, боясь потревожить мальчонку, перебирается на тёплое ещё место матери. И, уткнувшись носом в воротник её шубейки,  свернувшись калачиком, затихает.
Мать растапливает печь сухими сучковатыми ветками, собранными дочерью накануне. Брякает закладка чугунной дверцы, разгораясь, потрескивают дровишки.
– Галчонок, вставай, пора, – вполголоса говорит мать. 
– Мам, сегодня выходной, дай поспать, – хрипло со сна отзывается дочь. А по телу невольно пробегает озноб. Галинка уже представила зябкую свежесть утренней росы на траве, влагу на босых ногах, яркий маленький гребешок солнца над прудом, который с каждым мгновением увеличивается, растёт, превращаясь в диск, и плавится, истекая ослепительным светом. Крепко зажмурившись и полежав еще пару секунд, девочка садится на край кровати, единственной в их  маленькой избе. Кровать старая железная, неказистая с виду, но крепкая, а главное, широкая. Правда, вместо пружин на раму плотно уложены несколько досок одинаковой толщины. Теперь, после смерти отца, вся семья вчетвером спит на плохоньком матрасе, укрываясь поношенной шубейкой и ребячьими фуфайками.
Сунув ноги в калоши и подхватив котелок с водой, Галинка выбегает во двор. Заря алым пламенем плещется над прудом, отражаясь в двух небольших оконцах родного дома. Мекает коза в хлеву, ожидая дойку. Сдёрнув с верёвки чистую тряпицу, Галинка приступает к доению: обмывает вымя козы водой и, вытерев насухо тряпкой, захватывает соски в оба кулачка и ритмично выдавливает струйки молока в котелок до последней капли. Коза Манька своенравна и пакостна. Однако к маленькой хозяйке относится по-доброму, слушается. Закончив дойку, Галинка оглаживает кормилицу, ласково треплет холку. Манька тычется своей козьей мордочкой в колени девочке, прося подачки.
– Маня, Маня, продолжая гладить, повторяет Галинка, нашарив в кармане припасённую корочку чёрного хлеба.
  Мать тем временем, обжигая пальцы, достаёт из чугунка варёную картошку и разламывает пополам, давая остыть. Позавтракав и оставив ребятишкам накрытые полотенцем чугунок с картошкой и две кружки с молоком, мать с дочерью отправляются на заготовку бересклета.
«Кора растения служит источником получения гуттаперчи. Еще в XIX веке у бересклета было обнаружено вещество, похожее на каучук (гуттаперча)». «До развития промышленного производства различных пластмасс, кора корней бересклета была незаменимой в производстве гуттаперчи, входившей в состав множества домашних приспособлений и предметов. Сегодня это растение имеет по большей части только медицинское и профилактическое влияние на человеческий организм».
 Бересклет драли в лесу, неподалёку от дома. Выдирали кусты, обрубали корни, потом замачивали в воде, околачивали и сдавали в приёмный пункт. Кору бересклета использовали для изготовления резины. За определённое количество сданного сырья выделяли сенокосные угодья и дрова.
До школьного возраста Галинка нянчилась с младшим братом, мыла дома пол, возила на тележке из леса сухие ветки, собирала шишки для печи… Готовя дочь в первый класс, материал для двух школьных платьев мать получила следующим способом: отрез клеёнки обработала керосином, сняла и простирнула плёнку, из которой потом и сшила вручную оба платья, материал был очень похож на шёлк. В первый же день Галя испачкала платье краской, усевшись за свежеокрашенную парту. 
Осенью 1948 года девятилетняя Галинка пойдёт во второй класс. А пока – лето: ягоды, грибы, огород, грядки, которые надо полоть и поливать.
Мать официально никогда не работала, перебивалась случайными заработками, жили очень бедно, впроголодь.  Отец, вернувшись с войны без левой руки, устроился грузчиком  в пекарне, таскал мешки с мукой, умер в 1946 году от надсады. После его смерти семья получала пенсию по потере кормильца. Хлеб покупали по карточкам.  Собирали ягоды на продажу, а весной – гнилую мёрзлую картошку в поле и пекли из неё лепёшки. Траву для козы косили в логах недалеко от дома. Сено вывозили на тележке по Собанке (так называлась лесная дорога).
Одноэтажное деревянное здание школы в заплотинной части Камбарки располагалось по переулку «Уральский». Первая учительница Галинки, Евдокия Александровна Вавилова, была строга, но так интересно вела занятия, так понятно объясняла каждую новую тему, что Галинка всё схватывала на лету, и дома вообще не садилась за уроки.
Мать вечерами, отдохнув после тяжёлой работы на стройке, где она подрабатывала подсобной, иногда проверяла домашние задания дочери.
–  Галинка, почитай-ка мне «Родную речь», да покажи свои тетрадки. Дочь живо хватала учебник и, глядя в одну точку, почти слово в слово  повторяла услышанное на уроке. Ни читать, ни писать она не умела: ленилась. Обладая хорошей памятью, прекрасно справлялась с устными заданиями, но, не умея писать, до пятого класса не могла выполнять – письменные. Кстати, школьные тетради купить было сложно. Младшие ребятишки покупали дешёвые тонкие брошюрки из плохой бумаги в единственном на весь посёлок киоске союзпечати и писали в интервалах между напечатанными строчками. Чернилами разживались у спекулянтов или делали сами из сажи, разводя её водой.
–   Галка, ты дома? Выходи, –  кричали подружки, приглашая играть в «клетки». Клетки - это девчоночьи игры в магазин или лабаз (так называлось крытое помещение, приспособленное для торговли мануфактурой); или в многодетную семью, обустраивая конюшню под внутреннее убранство дома.  Галинка, закончив вечернюю дойку, бежала к соседям в подворье, где в пустой конюшне подружки, закончив нехитрую уборку, мастерили из подручных досок стол и скамьи, оборудуя общими усилиями что-то наподобие классной комнаты. Сегодня придумали игру в школу. Галинку Конышеву всегда выбирали учительницей. Уж очень правдоподобно подражала она строгой Евдокии Александровне. Повторяла её жесты, чётко на память проговаривала тему урока, копируя интонацию учительницы. Подруги с обожанием смотрели  Галинке в рот, ловя каждое слово. Взрослея, девочка как-то незаметно становилась рассудительной, серьёзной и чем-то похожей на свою учительницу.
С ранней весны и до поздней осени дети бегали босиком. В холодную погоду до первого снега единственной обувкой Галинки были резиновые калоши и толстые, вязанные из козьей шерсти носки. На зимние месяцы семье Конышевых с горем пополам хватало трёх пар латанных перелатанных, подшитых валенок.
Зимой домушку заносило снегом по самую маковку. Коза Манька, выпускаемая на прогулку, дурела от яркого снежного блеска и проворно забиралась на крышу. Брат Серёжка, проваливаясь в снег, топтался внизу, хохоча и улюлюкая. Кормилицу козу любили и прощали ей любые пакости.
В гору по Советской дороги ещё не было. Машины и гужевой транспорт, минуя улицу Октябрьскую (Ю.Курягина), сворачивали на Баржевиков, выезжали на Нагорную и – прямиком на Нефтебазу. Сверху по Нагорной ребятня всю зиму, кто на чём, катались с горы до мостика над ручьём, который тёк из логов. В ручье круглый год полоскали бельё. Теперь мостика нет и в помине, о ручье напоминает постоянный неприятный запах сточных вод.
Галинка каталась с горы на деревянном корыте. Днище корыта мазала на морозе свежим навозом и поливала водой. Эх, как лихо летели самодельные санки, рассекая морозный воздух, дух захватывало! Сгущались синие сумерки, проклёвывались одна за другой яркими бусинками звёздочки на небе. Галинка, тормозя одной ногой и направляя – другой, заворачивала корыто к дому. В оконце чуть мерцала одинокая свеча. Мать укладывала сыновей на широкую неприютную кровать.  На столе под полотенцем – скудный ужин для дочери: пара варёных картофелин и кружка козьего молока.
В недалёком будущем Галину ожидала радость: отрез драпа, купленный матерью на сэкономленные деньги. Из этого отреза было пошито бесплатно соседкой-портнихой тётей Грушей  первое девичье пальто…

А впереди девичьи вёсны,
Надежд несбыточных ростки,
Удар судьбы по сердцу хлёсткий
И к счастью шаткие мостки.