Куклы Ван Крида - 6. ч16. Выбор

Несколько разрозненных историй о кукольном мастере Моргане Ван Криде, не вошедших в прошлые сборники. История двенадцатая, о том, что любой выбор между жизнью и смертью, на самом деле, невозможен. О том, что выбора нет и никогда не было. Ни для кого.
 
 
 
 
 
  Куклы Ван Крида. Deus mechanica.
 
 
 
  Истории в картинках словами.
 
 
 
  История двенадцатая: Выбор.
 
 
 
 
  –Снег... – прошептал Морган, разглядывая в окно тяжелого боевого робота на паровом ходу, вокруг которого суетились чумазые механики. Во внутреннем дворе канцелярии имперского контроля в Розенбурге было слишком мало места для внушительной машины, холодный пронзительный ветер кружил ленты колючего снега возле громадных железных ног, белый пар, что с громким шипением вырывался из хромированных труб на спине, оседал на брусчатку вместе с тяжелыми белыми хлопьями.
 
  Механики открутили болты на крышке капсулы с пилотом, затем подогнали к роботу небольшой кран и с осторожностью сняли бронированный лист. Во внутренности кокпита просматривался пилот – невероятно худой мальчишка с абсолютно седыми волосами. Его обнаженное тело обвивали шланги и провода в железной оплетке. К голове, безвольно откинутой назад, был подсоединен стальной обруч с круглым датчиком.
 
  Морган нахмурился и отвернулся. Он глянул вглубь большого кабинета, обстановка которого состояла из письменного стола посредине, кресла с высокой спинкой и железного шкафа аналитической машины с перемигивающимися белыми и красными лампочками. Хозяин кабинета, высокий пожилой офицер в черной форме, стоял возле противоположной стены, курил папиросу и с интересом смотрел на черноволосого юношу, похожего в данный момент на вырезанный из черной бумаги силуэт на фоне белого окна.
 
  –Это он? – Морган кивнул в сторону внутреннего двора.
 
  –Нет, – ответил офицер. – Ваша технология вживления не сработала на Симоне, хотя ему и меньше пятнадцати лет. Он просто умирал в любом роботе.
 
  –Они все там умирают, – тихо проговорил юноша и все-таки вернулся взглядом к заметаемому снегом двору канцелярии. Механики как раз отсоединили от тела мальчишки последний кабель и начали с осторожностью вынимать худенькое тельце из капсулы. Выпирающие ребра и серая кожа... Морган закрыл глаза. – И вы все еще его не утилизировали?
 
  –В Симоне открылся новый талант, – офицер глянул на дотлевшую папиросу, затем отлепился от стены и подошел к столу. Там он бросил окурок в пепельницу, постоял недолго, словно размышляя, и сел в кресло. – Его мозг с легкостью встроился в цепь Коргвея. И более того, цепь с его помощью принялась работать на порядок быстрее. Нет, не так. Она заработала по-другому. Весьма эффективно, но странно.
 
  –Цепь Коргвея? – Морган глянул на офицера. – Как же ограничительный триплет?
 
  –А что такое триплет по сути? – офицер глянул на юношу не без саркастической усмешки. – Вы помните?
 
  –Это ограничения наложенные ангелами Яара на три фундаментальные технологии. На использование энергии пара, электрической энергии и средств коммуникации.
 
  –И под какое же из этих ограничений подходит цепь Коргвея?
 
  –Цепь Коргвея это своеобразное средство коммуникации. Хотя...
 
  –Вот именно, – офицер вынул из верхнего ящичка стола портсигар, раскрыл и провел пальцем по гильзам плотно набитых папирос. – Соединенные между собой аналитические машины не являются таким средством, пока конечным получателем информации не является человек. Симона мы встроили в середину цепи. Так что...
 
  –В таком случае, зачем вам я?
 
  –Но ведь это ваше изобретение, мастер, – на лице пожилого офицера снова начали просматриваться саркастические штрихи. – Сколько вам было, когда придумали как увеличить аналитическую мощь десятка квазимыслящих машин, соединив их в одну цепь? Десять лет? Двенадцать?
 
  –Пятнадцать.
 
  –Кто бы мог подумать, что пятнадцатилетний юнец не просто придумает супер мыслящую машину, по сути, но и заложит в нее функцию морального выбора. А последняя, в свою очередь, накладывает ограничение на работу цепи Коргвея, снижая коэффициент эффективности на сорок, а то и на пятьдесят процентов.
 
  –Чтобы обойти это ограничение вы придумали вживлять в цепь живых людей с высокими аналитическими показателями и почти нулевыми моральными. Так?
 
  –И это срабатывало довольно долго, – офицер таки выбрал папиросу, закрыл портсигар со щелчком и посмотрел на Моргана. – До того, как мы встроили в эту цепь Симона.
 
  –Что вы сделали с ребенком, который был встроен туда до него?
 
  –Не ваше дело, – офицер прикурил и шумно выдохнул сиреневую струйку дыма.
 
  –Не мое. – Морган отвернулся и снова посмотрел в окно. Кокпит робота был пуст. Механики монтировали в нем новое оборудование, стравливая пар, который заполнял дворик будто сизый туман. В Розенбурге всегда было холодно и окружающий мир казался беспроглядно серым. Даже белый пар... – Он начал задавать вопросы?
 
  –Нет.
 
  –Начал сам искать ответы?
 
  –Ну, квадрему Гаргаронов о бесспорном превосходстве ангелов и избранных ими людьми над всеми остальными он разгромил в пух и прах еще в самом начале. Это я даже и проблемой-то не считаю. Беспокоиться я начал недавно. Когда он предложил мне свою помощь.
 
  –Он? Вам? – Морган с интересом глянул на офицера.
 
  –Представьте себе, – ответил тот из клубов сиреневого дыма. Его лица не было видно. Но голос... – Возникла необходимость утилизировать что-то около пятнадцати непригодных для вживления в роботов детей. Они и без того были на грани смерти, потому что кровада, которой мы пытались заместить им кровь, отравила тела и убила мозги. Но все же... Это, знаете ли, слишком много. Я засомневался. Да и кто бы не дрогнул на моем месте?
 
  Морган молча смотрел на офицера. Дым рассеялся. Открылись задумчивые глаза, смотрящие куда-то далеко... или вглубь себя.
 
  –Что предложил Симон?
 
  –Взять ответственность за выбор на себя.
 
  –Но вам не стало легче от этого.
 
  –Не стало, – теперь задумчивые глаза смотрели на Моргана. – Он сказал, что помнит своего отца. И я очень на того похож. Он сказал, что если бы у него осталось сердце, то оно разрывалось бы от боли сопереживания, потому что сильно ко мне привязался. И это понятно, ребенок ведь. А так как у него сердца нет, то...
 
  –Вам следует утилизировать шестнадцать детей, офицер.
 
  –Что? – тот моргнул и посмотрел на черноволосого юношу с неожиданно проступившей испуганной растерянностью. Через мгновение, все же, он смог взять свои эмоции под контроль. На лице снова заиграла саркастическая усмешка. – Вы гениальное чудовище. Знаете?
 
  –Знаю, – Морган тоже усмехнулся, затем достал свой портсигар и вынул из него тонкую черную сигару. – А еще я знаю какие моральные ограничения вложил в работу цепи Коргвея. Выбора между жизнью и смертью среди них нет. Иными словами, ответом всегда должна быть – жизнь.
 
  –Он и предложил мне жизнь. Мою жизнь, мастер. Предложил именно в тот момент, когда дуло револьвера коснулось моего виска.
 
  –В обмен на жизни пятнадцати ни в чем неповинных детей?
 
  –Это и есть пограничная дилемма Ван Крида. Он так сказал. Если встает выбор между чьей-то смертью и смертью, то смещается передаточное число на рейке асинхронного выбора. Машина отключает свободное движение маятника и перемещает его указатель на ближайшую ячейку. А ближайшей является та, которая наиболее намагничена.
 
  –То есть, ячейка отвечающая за его отношение к вам.
 
  –Он сказал, что в этом случае будет меньше боли. Его боли. Моей боли. Всеобщей боли. Он возьмет на себя выбор казнить или миловать. Выберет казнить. У него есть это право, как у главной аналитической машины империи.
 
  –Тем самым, его право как бы замещает ваше.
 
  –Да.
 
  –Поэтому я и говорю, что нужно утилизировать шестнадцать, а не пятнадцать. Симон сломался.
 
  –Сломался? Но ведь он выбрал жизнь! Вы же сами сказали...
 
  –Он выбрал смерть, на самом деле.
 
  –Но как...
 
  –У него нет выбора и никакой пограничной дилеммы Ван Крида тоже нет. А если выбор появляется, то машина должна выбрать смерть только для себя.
 
  –Но если так, то он, получается, схитрил бы, сбежал бы! Легче всего умереть самому, а не делать выбор между кем-то и кем-то! Это трусость, черт подери. А Симон не струсил! Он спас меня!
 
  –У него нет выбора. Вообще. Никакого. То, что вы называете своим спасением – ваш приговор. Потому что завтра вы проснетесь и первое что подумаете – пятнадцать детей мертвы. От них ничего не осталось, разве что дым, который ночь напролет валил из трубы крематория. Разве что пепел, который поутру выгребли из печи кочегары. Моральный выбор – это не количество спасенных или загубленных жизней. На самом деле, это возможность или невозможность с этим жить.
 
  –Но если я убью себя, то причиню невыносимую боль Симону. Возможно, он умрет от этой боли. Как же ответственность перед другими? Что делать с его привязанностью ко мне? Или вы хотите сказать, мастер, что это просто мой выбор? Просто мой и ничей более?
 
  –Когда-то я знал человека, перед которым вообще не стояло морального выбора, – Морган отошел от окна, приблизился к столу и с силой вкрутил не раскуренную сигару в пепельницу. – Этот человек всегда был один на один со смертью. Каждую минуту своей жизни. Соприкасаясь с людьми и их делами... Понимаете? Вот и я не понимаю, как он жил.
 
  –Он умер?
 
  –Не знаю. Скорее всего, да. Его обвинили в измене и замучили пытками. Но даже если бы и нет... Думаю, он все равно умер бы. Лишил бы себя жизни. И это не было бы его трусостью или способом сбежать от проблем. Он просто не смог бы жить. Потому что жизнь это всегда выбор. И почти всегда между чем-то плохим и очень плохим.
 
  –Он был слабаком.
 
  –Думайте как хотите, – Морган направился к двери. – Пожалуйста, пометьте в листе прибытия, что я выполнил ваше задание. А сейчас я займусь перераспределением тяги в парогенераторе боевого робота, что стоит во дворе. Это мое второе задание. Надеюсь, завтра покину Розенбург.
 
  Голос офицера нагнал юношу возле двери.
 
  –А как живете вы, мастер Ван Крид? Каков ваш выбор?
 
  Он задержался на мгновение, широкие плечи напряглись... Однако скоро вышел из кабинета, не проронив больше ни слова.
 
 
 
 
  –Что скажешь? – пробормотал офицер, прикурив следующую папиросу и вернувшись взглядом к двери.
 
  В аналитической машине что-то зашумело, включились и замигали зеленые и синие лампочки, затем послышался механический голос:
 
  –Трансляция продолжается.
 
  –Кто нас слушал все это время? Не понимаю... Зачем? Он ведь ничего толкового не сказал.
 
  –Трансляция продолжается.
 
  –Моральный выбор... – офицер усмехнулся. – Чушь несусветная.
 
  –Трансляция закончена по воле другой стороны, – пропищал механический голос.
 
  –Куда ты передавал наш разговор?
 
  –Верма, Дворец Семи Флагов.
 
  –Вот как, – офицер глянул на машину, затем потянулся и снял защитный кожух в середине приборной панели. Там, во вмонтированном большом стеклянном сосуде, наполненном вязкой жидкостью, была отрезанная детская голова, насаженная на пучок трубок и проводов. Закрытые глаза, впалые щеки, приоткрытый в предсмертной судороге рот... – Значит, это маленькое представление заказал сам капитан Рог?
 
  –Некорректный вопрос.
 
  –Ну хорошо, задам тебе корректный. Что будем делать с утилизацией пятнадцати детишек, Симон?
 
  Машина гудела и мигала лампочками.
 
  А офицер курил и задумчиво смотрел на голову в сосуде. Седые волосы колыхались в жидкости, как трава на дне ручейка.
 
 
 
 
  Конец.
 
 
 
 
  Сони Ро Сорино (2016)
 
 
 
 
 
  P.S.
 
 
 
  Это было еще в школе солнца...
 
 
  Однажды Морган поздно вернулся в общежитие. Реми все еще не спал. Он сидел на подоконнике и смотрел на кусты сирени, росшие под окном, волновавшиеся и терявшие капли ароматной влаги на траву, посеребренную ночной росой. Белый диск луны, казалось, занимал собой половину неба. В бледном сиянии ночного светила волосы друга будто бы светились сами по себе. Воздушные локоны шевелились на ветру, закрывая то один глаз, то другой. Морган просто стоял и смотрел на Рема, будто тот был не человеком, а прекрасной картиной в музее. Белая рубашка, белые шорты, белое золото волос... Такие тонкие образы... Такие тонкие, что кажется дунь, и они исчезнут.
 
  –Ты снова припозднился, – Реми глянул на Моргана и улыбнулся. – А я уже третий раз разогреваю чай.
 
  –Ты же знаешь... – пробормотал черноволосый мальчик и смущенно опустил голову. – Мастер Антон...
 
  –Знаю. Я тебя не корю, – Рем поджал ноги, и обхватил колени руками. Он склонил голову набок, рассматривая друга, который так и остался стоять возле двери. – Почему не проходишь?
 
  Морган пожал плечами, не подняв головы.
 
  –А я принес нам из столовой по паре шоколадных батончиков. Сейчас как раз и съедим с чайком.
 
  –Реми, два часа ночи...
 
  –Ну и что? Ты спать, что ли, хочешь?
 
  –Не то что бы...
 
  –Что тебя беспокоит, Мори?
 
  –Когда мы вернулись из города, учитель поговорил со сторожем...
 
  –Ну и?
 
  –И тот сказал, что днем, пока нас не было, в школе случилась драка. Да такая, что пришлось вмешаться директору Ван Робстеру...
 
  –Да? – Реми продолжал улыбаться и с умилением смотреть на друга.
 
  –Реми, – Морган все же поднял голову и серьезно глянул на мальчика, волосы которого светились в свете луны. – Сторож сказал, что это был ты.
 
  –Я? – Реми иронично хмыкнул. – А мне всегда казалось, что в драке участвуют как минимум двое.
 
  –Вторым был Буль Ван Брукк. И это странно, если честно. Мне сложно представить где ты мог пересечься с этим квадратноголовым бугаем.
 
  –Как ты сказал? – рассмеялся Рем и даже руками всплеснул. – Квадратноголовым? О Мори, ты это что-то! Квадратноголовым? Вот умора!
 
  –Мне не до смеха, Реми.
 
  –А мне смешно. Правда. Ты так серьезно произнес это слово.
 
  –Реми...
 
  –Да проходи ты уже и включи плитку. Вода еще теплая, поэтому быстро закипит, – Рем спрыгнул с подоконника и направился к столу, на котором стояла небольшая вазочка с четырьмя конфетами. – Ух, мне уже не терпится попробовать батончик с чаем. Сейчас достану наши чашки из шкафчика и приступим.
 
  –Реми!
 
  –Что? – тот остановился возле стола, но на Моргана не посмотрел.
 
  –Буль Ван Брукк в прошлом месяце едва не сломал руку Гринбергу во время драки. Тот просто что-то там сказал и, возможно, вообще не относящееся к этому тупице...
 
  –Замолчи, – отрезал Рем.
 
  –Но...
 
  –Не смей никого так называть. Ни тупицей, ни квадратноголовым. Понял?
 
  –Драка с Ван Брукком это очень серьезно, и особенно когда меня нет рядом. Я-то накостылял бы ему, тем более уже делал это пару раз. Да и вообще, из-за чего вы поругались?
 
  –Мори, извини, но тебя это не касается.
 
  –То есть... как? – Морган удивленно хлопал глазами.
 
  –Но ведь я не спрашиваю у тебя, куда вы с Антоном уезжаете три, а то и четыре раза в неделю, – Рем направился в сторону навесных шкафчиков с нехитрой посудой. Он упорно не глядел в сторону друга. Взяв с полки две чайные чашки, Реми застыл... И тихо закончил мысль: – Потому что понимаю, ты не можешь мне этого рассказать. Ведь так, Мори?
 
  –Так.
 
  –Здесь важно не только то, что ты не можешь, но и то, что я понимаю. И доверяю. Это важно? Скажи, Мори.
 
  –Ну да...
 
  –Значит, и ты должен меня понять. И не спрашивать.
 
  –Даже мне было трудно справиться с этим Булем, а тебе-то...
 
  –Ты видишь на мне синяки? Фингал под глазом? Загипсованную руку? Порванную одежду?
 
  –Нет.
 
  –То есть, можно допустить, что я справился? Каким способом и чего мне это стоило – тоже несущественный момент. Хотя ты и знаешь мои методы. А теперь скажи, Мори, я справился?
 
  –Наверное, да, – пробормотал Морган и снова испытал неловкость, и снова опустил голову.
 
  –И ты все еще доверяешь мне? Веришь в меня?
 
  –Да, – шепотом.
 
  –Мори, скажу это всего раз. И скажу я тебе вот что. Я не верю в плохих людей. То есть, я знаю, что по-настоящему плохих не бывает. Есть обстоятельства, и как правило – внешние. Эти обстоятельства могут покалечить душу человека, но сути его никогда не изменят. А суть человека – доброта и свет. Так уж мы устроены. – Реми подошел к столу и поставил чашки на середину. Он смотрел своими черными, глубокими, как колодцы в космос, глазами на друга и странно улыбался. Вроде бы как всегда, но в то же время, будто на самом деле ему было не тринадцать лет, а три сотни. Что-то было в его глазах. Что-то такое, что Морган увидел и принял. Мельком глянул на друга, да так и застыл на месте. – Все люди разные, ты это и сам знаешь. Но есть кое-что объединяющее всех. Желание помочь. Желание поделиться своей добротой еще с кем-то. Желание оставаться самим собой, но в кругу подобных себе. Это то, чем я дышу, Мори. Без этой веры нет меня.
 
  –А если предательство?
 
  –Что? – Реми удивленно моргнул.
 
  –Как ты будешь жить и что делать, если, например, я предам тебя? Предам ради какой-нибудь выгоды или просто для того, чтобы посмотреть как ты мучаешься?
 
  –Брось ты, – Рем махнул рукой и пошел к тумбочке, на которой стояла электроплитка. – Чтобы ты, и предал? Да не бывать такому никогда!
 
  –И все же...
 
  –Мори, не говори ерунды. Вот сейчас я вскипячу воду и мы с тобой, наконец, выпьем чаю с конфетами. Кстати, Антон кормит тебя хоть чем-то в этих ваших поездках?
 
  А потом Реми начал шутить. Они вскипятили воду и заварили некрепкого чаю. Потом выпили по чашке с шоколадными батончиками. А потом пошли допивать остатки заварки на подоконник, и сидя там протрепались о всяком разном до половины четвертого. Заметив, что Морган начал клевать носом, Реми прогнал его в постель, где черноволосый мальчик сразу заснул со счастливой улыбкой.
 
  А Реми еще долго сидел на подоконнике один и смотрел на сосновый парк, на дорожках которого появились серебристые туманные шали. Перед тем как забраться в свою постель, светловолосый мальчик подошел к другу, улыбнулся и поправил одеяло. Затем наклонился и прошептал ему на ухо:
 
  –Если бы не ты, Мори, меня не было бы... Если бы не твоя вера в меня... Если бы не твоя дружба... – Реми начал светиться, будто отдавая темноте, окружавшей их двоих, свет, накопленный за долгий солнечный день, и тепло, что источала его добрая душа. И темнота отступила. – Не предашь. Ни за что и ни ради чего. Поэтому я и живу до сих пор.
 
 
 
 
  Конец двенадцатой истории.
 
 
  Сони Ро Сорино.
 
  (2016)







Несколько разрозненных историй о кукольном мастере Моргане Ван Криде, не вошедших в прошлые сборники. Шестое (внеплановое) лирическое отступление. История о том, как небольшое приключение рассказало кое-кому про Моргана больше, чем он сам знал о себе.
 
 
 
 
 
  Куклы Ван Крида. Deus mechanica.
 
 
 
 
  Истории в картинках словами.
 
 
 
 
  Шестое лирическое отступление (внеплановое): Черная душа в белом сиянии.
 
 
 
 
 
 
  Однажды Морган Ван Крид проснулся раньше обычного и еще некоторое время просто полежал в своей теплой постели, рассматривая потолок и простенькую люстру в середине безразличными глазами. Через некоторое время он глянул на вторую подушку, что лежала рядом, усмехнулся каким-то своим мыслям и перевел взгляд вглубь спальни. Там его глаза обнаружили предметы мужской и женской одежды, словно наспех разбросанные по креслу и паре стульев. Пробормотав «Рене точно меня бы убил за этот бардак», юноша выбрался из постели, привычным жестом надел очки, накинул аль-тиграмский халат, отметив взглядом, что второго нет на месте, и вышел из комнаты.
 
  Первым делом Морган направился к своему кабинету, дверь в который оказалась ожидаемо приоткрытой. Однако заходить не стал, а просто рассмотрел кое-кого, склонившегося над чертежами в раскрытой папке посреди огромного рабочего стола. Это была красивая, хотя и несколько всклокоченная после бурной ночи, особа с роскошными рыжими волосами, на которой, собственно, и был надет второй халат прямо на голое тело. В ее изящных руках был миниатюрный фотоаппарат, чуть больше спичечного коробка, которым она снимала чертежи, один за другим вынимая их из стопки. Движения ее красивых рук был четкими, взгляд темно-зеленых глаз, в обрамлении пушистых, светящихся на утреннем солнце, ресниц был точным, оценивающим и холодным. Да и вообще весь ее образ, в данный момент сотканный из невероятной сосредоточенности и одновременно плавной женской грации, вызвал в сердце Моргана довольно странный отклик, томительный и нежный. Он подумал, что мог бы смотреть на эту красивую женщину очень долго, как на текущую воду или потрескивающий костер. Странным образом она весьма гармонично смотрелась в большом кабинете с распахнутым настежь окном, в котором солнце игралось с солнечными зайчиками на стеклах и золотистыми пятнами в воздушных шторах. Она словно бы была здесь, как будто на своем месте. Если бы не одно обстоятельство, если бы не это как будто...
 
 
  Вчерашний день, – думалось Моргану, тайком любующемуся обворожительной женщиной, – да, весь вчерашний день был очень странным, похожим скорее на сон, чем на явь, начавшимся как что-то одно, и закончившимся, как что-то другое. С самого раннего утра Моргану казалось, что кто-то взял его за руку и принялся водить с улицы на улицу, от дома к дому, будто что-то пытаясь показать, рассказать, объяснить, донести, но Морган всё не понимал – что. В конце концов, этот невидимый кто-то отчаялся или просто устал, привел Моргана в злачную таверну на окраине и усадил за столик возле окна с тяжелыми коричневыми шторами. На невысокой сцене пели странные песни на незнакомом языке и вместо кофе подавали ром в чайных кружках с нарисованными черными бабочками. Моргану все время казалось, что на него недружелюбно смотрели какие-то подозрительные личности, на что, впрочем, он скоро перестал обращать внимание. Его обслуживал пожилой официант в очках с круглыми, непроницаемо-черными стеклами, на груди которого болтался потрепанный бумажный бейджик, где вместо имени было написано всего три буквы С. Р. С. А потом вдруг появилась эта женщина, вынырнувшая из темноты, словно мгновение назад ее вообще не существовало. Чуть пьяная, игривая, умная, опасная... Она вскружила ему голову, хотя и не смогла подавить острый ум. А потом вдруг предложила поехать к нему домой. И он согласился.
 
 
  Налюбовавшись прекрасной картиной, юноша тихо отступил вглубь коридора, недолго постоял в раздумье, затем бесшумно направился в сторону кухни. Там он снял кофейник со специального крючка возле посудного шкафа, глянул назад, на открытую дверь, и громко поставил его на плиту.
 
  Через некоторое время, когда запах свежесваренного кофе вырвался из кухни и заполонил полдома, в дверях появилась рыжая особа. Она остановилась в дверях, разглядывая высокого широкоплечего юношу, который стоял возле окна, пил кофе мелкими глотками и курил папиросу. Солнце ослепило стекла его очков, отчего глаз было не разглядеть.
 
  –У тебя очень ухоженный дом, Морган, – сказал женщина, плотнее запахнувшись в большой халат и понюхав отворот. – Большой и аккуратный, в нем все на своих местах. Я бы даже сказала, что во всем этом чувствуется женская рука, но женщиной здесь даже и не пахнет. Здесь запах хорошего табака, мужского парфюма и механики.
 
  –Это все Рене, – ответил юноша, рассматривая дорожку ведущую к калитке. По желтоватой брусчатке ползали пятна света. И теплый ветер пах молодой травой, ровно постриженной на газоне. – Мой верный слуга.
 
  –Где он сейчас?
 
  –Поехал в Верму проведать свою старшую сестру.
 
  –Хотела бы я его увидеть.
 
  –Поверь, будет лучше, если ни ты его, ни он тебя, – Морган усмехнулся и перевел взгляд на женщину. – Твои волосы светятся на солнце.
 
  Она улыбнулась и тряхнула головой, еще больше распушив свои роскошные золотистые локоны.
 
  –Угостишь меня кофе, Морган? А то ведь со вчерашнего вечера ничего не ела.
 
  Юноша смутился, поставил свою чашку на подоконник и быстренько приготовил для нее легкий завтрак, состоявший из чашки кофе и пары булочек с кремовой начинкой, разогретых в быстропечке.
 
  –Пойдет для начала?
 
  Она села за стол, взяла чашку с кофе двумя руками и понюхала.
 
  –Люблю мужчин, которые умеют вот так быстро что-нибудь сообразить на завтрак. Вот только насчет начала...
 
  Морган вопросительно посмотрел на женщину.
 
  –Ты ведь так и не спросил моего имени, – она отпила глоток кофе, затем откусила крохотный кусочек от булочки. – За весь вечер, всю ночь и утро. В этом, наверное, твоя проблема, да?
 
  –Не понимаю тебя, – Морган вернулся к окну и начал смотреть на синицу, которая прыгала по пятнам света на брусчатке.
 
  –В том, что ты очень умный. И все понял. А если так, тогда я не пойму...
 
  –Рене возвращается сегодня в полдень.
 
  –Угораздило же меня влюбиться в юнца, – пробормотала она, посмотрела на чашку и отодвинула от себя. – Впрочем, себе в утешение буду говорить, что не просто в юнца, а в гениального. В такого, который всего за одну ночь перевернул все прошлое представление о людях, что вообще, что в частности. Будешь меня обыскивать перед уходом?
 
  –Нет.
 
  –Спросишь на кого работаю?
 
  –Нет.
 
  –Черт тебя подери, Морган, – она улыбнулась, а потом вдруг нахмурилась. – Ты сделал меня слабой... Угости даму папиросой, что ли.
 
  Морган вынул из большого накладного кармана плоскую коробку папирос, достал одну и подошел к женщине. Высек огонь. Улыбнулся, заметив, как она поморщилась от крепкого табачного дыма.
 
  –Ты можешь нарисовать эту картину по-другому, в более мрачных тонах. Например, я, такой весь из себя умный, просто тобой воспользовался. Просто удачный случай, который грех было упустить. Тебе были нужны мои чертежи, мне была нужна ты.
 
  –Нужна? Я? – она глянула на него с надеждой, но скоро отвернулась. – В этом смысле... Нет уж, лучше не буду думать об этом. Сохраню для себя твой чистый образ. Позволишь?
 
  –Я позволю тебе все, кроме одного, – юноша слил остатки из кофейника в свою чашку, прикурил новую папиросу и сел на подоконник. – Кроме души.
 
  –Для кого же ты бережешь свою душу? – она внимательно смотрела на него.
 
  –Мой учитель говорил, что у людей, у зверей и рыб, нет души, как отдельной сущности. Он говорил, что все мы, и люди, и звери, и рыбы, и деревья, и даже облака, – и есть души. Мы слишком цельные. Но в этой целостности есть одна слабость, она подобна камню, который со стороны кажется таким прочным и несокрушимым, но это... – Морган посмотрел на женщину, отблески света в стеклах мигнули и погасли. На нее смотрели пронзительно-зеленые и страшные в своем презрении к людям глаза. – Это всего лишь до первого удара молотком. Для каждого камня есть свой молоток, который будет стучать и стучать по нему до тех пор, пока не найдет ключевую точку. А после удара по ней весь камень развалится.
 
  –Думаешь, этот молоток нашел мою точку?
 
  –Не знаю, – юноша отвернулся.
 
  –Наверное, нашел, – прошептала она и грустно улыбнулась. – Ты слишком юн для таких размышлений, Морган. Ты должен быть беззаботным. Почему ты такой, какой есть?
 
  –Потому что я не уберег свою душу. Я ее потерял.
 
  –То есть, поминая слова твоего учителя, потерял самого себя? Но где?
 
  –Это не твое дело. Да, кстати, на тех чертежах устаревшие технологии. Они не будут работать с современными материалами. И тебе не заплатят за работу.
 
  –Спасибо, что хоть предупредил. Поверишь ли, но ты мое самое неудачное задание. И болезненное к тому же...
 
  –Я дам тебе другие чертежи. Вот там все по-настоящему. Вот их и можешь перефотографировать, а потом смело продавать заказчикам.
 
 
 
 
 
  Он провожал ее молча. Она украдкой поглядывала на него, такого недосягаемо высокого, недосягаемо потерянного, да и вообще – недосягаемого. Белая рубашка, заведенные за спину руки, задумчивый взгляд себе под ноги...
 
  –Скажи, Морган, ты смог бы полюбить меня? – она подняла вуалетку на изящной шляпке и посмотрела на него с любопытством. – Даже зная кто я, просто полюбить.
 
  –Да, – он смотрел на калитку впереди, за которой просматривался исходящий паром экипаж такси. Кусты сирени качались на ветру, роняя со своих роскошных гроздей алмазы росы.
 
  –Ты так просто это сказал...
 
  –А что в том сложного?
 
  –А сложное то, что не полюбишь. Никогда не полюбишь, хотя и мог бы.
 
  –Это сложно? – Морган вдруг остановился, привлек женщину к себе и поцеловал в губы.
 
  Она напряглась в его сильных руках, потом расслабилась, потом снова напряглась, сделавшись подобно взведенной пружине. Оттолкнула его изо всех сил, покидавших ее душу и тело стремительно, и почти побежала в сторону калитки.
  Остановилась там на мгновение, пытаясь справиться с тяжелым дыханием, полуобернулась…
 
  –Будь ты проклят, – прошептали ее побелевшие губы. Руки толкнули калитку. Она выбежала со двора. А скоро хлопнула дверка в пароэкипаже, натужно захрипел бойлер, и машина укатилась прочь.
 
  Морган смотрел ей в след с улыбкой. Со странной, перекошенной, доброй и жестокой одновременно.
 
 
 
 
 
  –Ну как вы тут жили без меня, мастер? – Рене поставил перед Морганом Ван Кридом, сидевшим, как всегда, на своей любимой лавочке под липой, чашку чая. – И почти ничего не съели из того, что я вам заготовил перед отъездом.
 
  –Как-то так, – пробормотал юноша, глядя на перемигивающиеся точки света между ветвей в густой листве. – Не люблю есть в одиночестве, ты же знаешь.
 
  –И что? Теперь голодным оставаться? А если я умру, вы вообще перестанете питаться?
 
  –Умрешь? – Морган перевел взгляд на старика. Рене между делом прибирался на столике, сосредоточенно вытирая пятна засохшей чайной заварки. Безупречный черный фрак, стоячий воротничок, белые перчатки, все как всегда. Вот только волосы совсем седые и редкие. Вот только движения слишком уже стариковские... – Сколько дней тебя не было, Рене?
 
  –Пять, – слуга коротко глянул на своего молодого хозяина, однако журить его за беспорядок не стал. Он был слишком рад снова видеть Моргана.
 
  –А я думал целый год, – прошептал юноша, вернувшись взглядом к липовой кроне.
 
  –Что вы сказали? Я не расслышал.
 
  –Говорю, давай сегодня устроим банкет в честь твоего возвращения. По такому случаю можно заказать бутылочку игристого вина в магазине Ван Гробля, тем более, что он мне должен.
 
  –Банкет... – Рене не поднял головы, вдруг вспомнив, как несколько минут назад нашел странную штуку на полу в прихожей. Это был кружевной дамский платочек. И пах он чудными цветочными духами. – Банкет, значит... А почему бы и нет? Так и быть! Заказывайте это ваше вино!
 
 
 
 
 
  Конец шестого (внепланового) лирического отступления.
 
 
 
 
 
  Сони Ро Сорино (2017)