О культуре общения

«Что в имени тебе моем?»

     Из рассказов флотских офицеров  многие знают, что на Флоте принято
обращаться к офицерам по имени и отчеству, что, якобы,демонстрирует не
только высокую культуру общения флотских офицеров, но и свидетельствует
о сплоченности флотских коллективов, ну, как в песне - «И тогда, нам экипаж
– семья…». Но, как ни странно, к младшим своим собратьям по «семье», матросам,
 флотские офицеры обращаются совсем и не по имени и отчеству, а с применением
 всей мощи великого русского языка,якобы, матросы лучше понимают команды,
отданные матом, мол, так уж эти матросы устроены. Не буду наговаривать на весь
 ВМФ, но некоторый личный опыт имеется, поэтому, могу сказать, что «высокая
культура» морских офицеров, в общении с матросами, используется не всегда, если
 не сказать большего. Несмотря на то, что я тоже служил на Флоте, в Морской
Авиации, у нас были свои особенности в общении, о некоторых из которых я сейчас
 и расскажу.
      Прежде всего надо сказать о том, что в полках Морской Авиации нет матросов,
 там служат только офицеры и прапорщики, причем офицеров - около 75% от всего
личного состава. Почти все офицеры – с высшим образованием, а некоторые даже и
с Академией, хотя таких очень мало, 2-3 человека на весь полк. Специально
рассказал обо всем этом для того, что бы читатели поняли, что образовательный
уровень в Морской Авиации не ниже, чем непосредственно на Флоте. Ну, а теперь
 конкретно о культуре общения, честно, ничего не скрывая.
       Нет, не достигли мы еще таких высот в общении, как на самом Флоте, не
достигли. Несмотря на то, что в общении, иногда, употреблялись и имя с отчеством,
 но больше обращались по званию, по фамилии, а в полете – по должности, хотя все
 зависело от обстановки и конкретного человека. Допустим, когда командир не моего
 экипажа, капитан, обратился ко мне уничижительно, - «Эй, лейтенант…», то я ему
 объяснил, что такого обращения в Уставе нет, и порекомендовал обращаться ко мне
 либо «товарищ лейтенант», либо – Михаил Владимирович. Но это – частный случай.
В экипаже, на земле, общались по именам, а при большой разнице в возрасте,
обращались  по отчеству – «Алексеич». В полете обращались только по должности –
 «Командир», «Штурман», но это потому, что все переговоры записывались на
магнитофон, который часто прослушивался начальниками, и нас пороли за всякие
«Васи-Пети». Но, были и всякие «вывихи», не без этого. Как-то я, майор, штурман
 эскадрильи, пришел в штурманский цех, к майору, штурману полка, и, времени не
 тратя даром, кинулся изливать тому свое негодование – «Саня, бля…, что ты херню
 порешь…?!!!». Ну, вполне нормальное общение со своим близким товарищем, с
которым мы летали в одном экипаже, который был моим первым инструктором. Тут
старший штурман полка, который пришел из соседнего полка, и не знал истории
наших, с Саней, отношений, встрепенулся, и решил поставить меня на место – «А как
 вы, товарищ майор, разговариваете со штурманом полка?». Удивился не только я,
но и еще два штурмана полка, сидящих в кабинете. Я, опешив, спросил – «А как я
 должен разговаривать? Мне что, надо было строевым шагом подойти, чтобы узнать,
 зачем он эту херню спорол?». Все, включая Саню, засмеялись, и «старшой» понял,
 что сказал что-то не то. Ну ладно, этот «старшой» был не от мира сего, несмотря
 на то, что окончил Академию, и его сняли с должности, даже не дав «подпола», но
 не за высокую культуру общения, а за то, что способствовал убийству экипажа.
       А теперь о прозвищах. Да, прозвища были, в основном, у руксостава. Были
 прозвища и у рядовых офицеров, но не обидные, а отражающие особенности
прохождения службы. Допустим, правый летчик, который быстро, и без всяких
капризов, бегал за водкой, имел прозвище – «Быстрая нога», что не помешало ему,
в дальнейшем, стать даже командиром отряда. Бывали военные с такими фамилиями,
 что и прозвища не надо. Как-то, «зам. по железам» представлял мне прапорщиков
из «учебки», а у одного фамилия – Какашкин. Понимая, что с такой фамилией не
просто будет служить, я намекнул прапору, что первый слог можно было бы и
отбросить, изменить фамилию, но получил  ответ, что тот не собирается менять
 родную фамилию. Ну, мне без разницы, но, когда мне приходилось говорить об этом
 прапорщике, чтобы никто не смеялся, я называл его «прапорщик с легендарной
 фамилией».
       Командиры полков прозвищ не имели, их, между собой, мы называли по
сокращениям от фамилий – «Солдат», «Ушаня», «Ляпа»… А вот замполиты полков всегда
 имели прозвище, так уж повелось, и не всегда его придумывал личный состав,
иногда, и командиры полков вносили свою лепту. Как-то, замполит полка вышел перед
 строем, и понес какую-то ахинею. Народ зароптал. Командир полка «Ушаня» решил
выручить замполита – «Ну что вы бухтите, ну ошибся человек, а вы стразу – Акела
 промахнулся, Акела промахнулся…». Конечно, теперь все называли замполита только
Акелой. На смену этому замполиту пришел очень высокий офицер, и как-то само
 образовалось прозвище – «38 попугаев». Прозвища получали и офицеры штаба ВВС,
 вернее, зарабатывали. Начальника отдела, полковника, очень некомпетентного
офицера с седой головой, прозвали «Седой безумец», за его постоянную тягу к
демонстрации своего невежества. Еще одного полковника, компенсировавшего свой
 маленький рост повышенной требовательностью в незначительных вопросах, называли
 «Злобный карлик». Ну, вы поняли, прозвища просто так не давали, его надо было
заслужить.
      А теперь о личном, обещал же всю правду рассказать. У меня тоже было
прозвище. Можно сказать, я его сам себе придумал. Как-то зашел в один из
кабинетов штаба, там ребята бухают, в открытую. При моем появлении все обреченно
встали, а один офицер, впав в ступор, остался сидеть. Я и спросил у него – «А вы
 что сидите, вы меня не узнали? Это же я – ваш любимый начальник штаба». Нашел я
 им работу, и пошел по делам. Но ребята поделились с товарищами своим «залетом»,
 и как-то я услышал, как начальник РЭБ, главный бездельник управления полка,
кому-то жаловался на поставленную ему непосильную задачу – «Кто приказал, кто
 приказал… «Наш любимый» приказал». Так у меня появилось прозвище – «Наш
любимый». Я не обижался, и ребята, зная, что я люблю шутки, всегда обыгрывали это
 прозвище, когда выпадала возможность. Допустим, если кто-то «поощрял» меня
бутылкой коньяка, то к нему всегда прилагался шоколад «Любимый».
      В общем, на такое прозвище грех было обижаться, тем более, что по натуре
я – сама доброта, и легенды об этой моей доброте, до сих пор ходят по всей Морской Авиации.