В тайге один Микола - бог

                Подарок для Аркадия Бабченко
     - В общем, дело так было : едет мужик, без рук, без ног...
     - Обожди. Это как это ?
     Два лесных жителя неспешно беседовали, пробираясь по буреломам, буеракам и сопкам дальневосточной тайги. Один в шапке, другой с топором. Имен у них не было, зачем в тайге имена, в тайге имен не нужно, обходились они только фамилиями, первый был Худойбердыев, второй - Гершензон, русские люди, короче.
     - А вот так, - обходя бочажину, чуть тронутую сулейной окатуешкой, оглянулся Худойбердыев - ни рук, ни ног.
     - Инвалид, стало быть, - перепрыгнул через ерик Гершензон, - ветеран.
     - Не, - отмахнулся от гнуса, тонко звенящего прозрачными крылышками над мохнатой шапкой, первый лесной насельник, - еж. У ветеранов и руки, и ноги имеются, у них только ума нехватка. И ум и саму жизнь они Цезарю отдали, присягая. - Он негромко запел, дергая небритой щекой. - Хайль, фюрер, веди нас в бой.
      - Штурмовик надевает каску, - подтянул Гершензон, увязывая пестрым платом семендеряй. - Стой.
      Ему хотелось выкрикнуть, но он сдержался и тихонько просипел сторожкое слово. Худойбердыев встал. В тайге оно завсегда так.
      - Змей ? Мина ? Баба голая ? - Спрашивал он, крутя головой, но не осмеливаясь опустить глазыньки долу, опасаясь узреть нечто ужасающее.
      Гершензон шарил в траве, поздней отавой и " божьими пятачками" щедро зеленящейся по опушке, заворачивая вкрай стодола, овражистой тюндой взбегающего на противоположный склон сопки, изрытой сохатым, корчевавшим корешки и жимолость накануне осени. Наконец, он встал, отряхнул бережно молескиновые штаны, выменянные на немецкой фактории на четыре тонны золотого песку, намытого дедом, три телеги соболей, попавшихся в капканы, тенеты и чапки, двух пленных тунгусок с узкими анусами, что было ценно особо, карту Репейного княжества, оброненную небрежным Марко Поло и найденную мадам Гершензон во время ее скитаний по монгольским улусам. Она бродила по ним с гуслями, именуя себя Темной Дэви-Христос, предвестницей Апокалипсиса, грибоедом и столовертом. Однажды Озбек-хан, охотившийся с соколом на кабаргу, повстречал мадам Гершензон и, зачарованный ее тонкими бровями, тщательно выправленными стамеской и булатным ножичком, лег на берегу ручья и трое суток наслаждался песнями предвестницы.
     - Тотальным поляком утюжа луга,
     Манштейновой удалью Гудериана,
     Звенящим дутаром бильды ***рга
     Летела дивизия Чойболсана.
     Озбек-хан застонал, воочию представив крутожопного маршала, легенду восточного мира. Он засунул украшенную перстнями руку в шаровары и, медленно пошевеливая ей, продолжал слушать.
     - Мескалин трепыхался во фляжке,
     Кортик и большое седло,
     Сочные конские ляжки,
     Всем смертям назло.
     Озбек-хан зарычал, скидывая шаровары. Он прыгнул на муравейник, островерхой крышей нарушавший унылое разнообразие гладкой, как яйца дельфина, степи. Закатил глаза и продолжал слушать.
     - Капрофагия - наша судьба,
     Бодлером вывернут анус,
     Перемога, хлопцы, ганьба.
     Нет рифмы. Потому : Такеси Китанус.
     Озбек-хан умер от восторга или от муравьев, летописи об этом умалчивают. Известно лишь, что мадам Гершензон пошла делать революцию. Но не дошла. Встретила Юрка Лозу и Олега Газманова, чем-то заинтересовавших ее, наверное, тем же, чем интересовался Пушкин, что-то нашаривая в пестрядиных штанах конюха Карпа Иваныча по прозвищу " Карась".
     - Ну, что ? - Сипел Худойбердыев.
     Гершензон подманил его и лесной житель увидел престранную картину : в распадке меж двух сопок сидела у костра странная компания из тощего мужика с безумными зенками, голой красотки в эсэсманской фуражке, плюшевого медведя, лысого долговязого маньяка, стройного мужчины в камуфляжной форме СС и Диты фон Тиз. Они пировали, просто жрали от пуза, разрывая на части попавшихся им на пути в Семипалатинск, сбившихся в тесное стадо невнятных персонажей смутного времени и бескрайних пространств, богатых глупостью, дурью и самым обычным идиотизмом.