Умник

Вот что ни говорите, а умников люди не любят. Вот кому нравится, когда кто-то рядом ходит, постоянно даёт советы, как что правильно надо делать, учит, так сказать, жизни? Правильно, никому. Потому что люди умников не любят.
Конечно, бывает, что людям повезёт, и у них в коллективе нет таких вот индивидуумов. А нам не повезло. У нас таки  был умник. Лёшенька. Ну, в миру он, конечно, был Алексей Дмитриевич Таранов, всё серьёзно так. Но у нас просто не было сил его так звать. Поэтому все его так и звали – Лёшенька.
Умники, надо заметить, бывают двух видов. Одни из них считают себя шибко умными и постоянно ищут возможность этим, так сказать, блеснуть. Ну да ладно, это терпимо, слушаешь их вполуха и делаешь свои дела дальше. А есть второй тип – это такие, что поймают тебя где-нибудь в коридоре или там на выходе из туалета и давай тебе глупости всякие рассказывать. Ну, глупости это, конечно, для нас, обывателей и простых смертных. А на самом деле всё это - очень умные, жизненно важные и необходимые вещи. Например, почему нельзя пить чай из пакетика и чем это чревато для всех и каждого. Вот вы знает, почему? Вот я-то теперь знаю – мне об этом Лёшенька рассказывал.  Поймал как-то в проходе у пожарного щитка и прямо там всё и рассказал, вот прям всю правду в глаза.
Работаем мы в конструкторском бюро одном, собираем всякие полезные для общества штуки. Работаем, правда, всё больше по старинке, на бумаге. И Лёшенька, светлая наша головушка, с нами же, так сказать, не отходя от кассы все восемь часов в день. И вот всё это время мы, значится, и слушаем, что ж он нам такого неожиданно умного выдаст. А этого у него навалом.
Вот есть у нас такая, значится, Дашуля Сидорова, любим мы её всем отделом, хоть она и дурочка. Она у нас так, по мелочи. И вот Дашуля наша прямо как в «Служебном романе»: сначала приходит на работу, а потом уже красится, душится и прочий марафет наводит. Ну, это ничего, мы быстро привыкли, даже начальник отдела Савелий Игнатьич быстро ругаться перестал. Он у нас вообще хороший мужик. А вот мимо Лёшеньки сие не могло пройти незамеченным. И, значится, уже через пару дней, как сюда устроился, подруливает он с утра пораньше к Дашуле и давай ей рассказывать о том, из чего же сделана вся та косметика, которой вот она сейчас себе кожу портит. И так, знаете, подробно, в лицах. Я, говорит, на днях смотрел передачу, так там сказали, что вся косметика делается из нефти и даже содержит в себе ядерные отходы. И говорит он всё это с таким видом, как будто сам всё это туда и запихивал. А Дашуля сидит, красится и внимания на него не обращает.
Сядем, бывало, в обед, когда холодно, едим прям в отделе, чтоб не бегать никуда. Наберём, значится, кто бутербродов, кто лапши сублимированной, а кто и кефирчику с дома притащит. Ну и сидим, значится, обед обедаем. А наш великолепный Лёшенька, который сам никогда не обедает (копит на виллу, решили мы дружно), подсядет к кому-нибудь и начинает ему аппетит портить. А Вы, говорит, знаете, что эти сосиски на самом деле сделаны из деревянных опилок и конских копыт. Я, говорит, вчера читал статью научную в одном научном журнале, вот там прям так и написано было. Или увидит у кого-нибудь баночку с надписью «йогурт» и давай рассказывать, сколько там всяческих «Е» и прочей дряни ядовитой. А мы сидим и едим дальше. И не пошлёшь его, юродивого, жалко ведь. Обидится ещё.
А ещё в нашем отделе есть Шура Казанцев, серьёзный такой мужик и больно у женщин популярный. Так этот Шура один в нашем отделе машину имеет, остальные всё пешком да на автобусах. И вот, бывало, встанет Шура возле любимицы своей: то стёкла протирает, то колёса пинает с проверкой. Лёшенька как это в окно увидит, сразу же несётся на улицу - и к нему. А Вы, говорит, знаете, сколько от машин вреда. Мы в окно-то наблюдаем, а Шура уже глаза закатывает. Ему тоже послать того жалко, хоть и серьёзный мужик. А Лёшенька, значится, своё дальше гнёт – вчера вот, говорил, читал в Интернете статью, сколько одна машина губит деревьев в Южной Америке. Рассказывает, пальцы для счёта загибает и глаза выпучивает страшно. Ну, Шуре-то становится скучно, он лезет в карман и достаёт сигареты. Зря он это, сказал Савелий Игнатьич и пошлёпал обратно за свой рабочий стол. А Лёшенька тем временем сигареты увидел, глаза ещё больше округлил и давай Шуре ликбез очередной проводить про рак лёгких и скоропостижную кончину в муках. Тут Шура поворачивается и что-то ему негромко говорит. Лёшенька, значится, вздыхает и уходит неторопливо. Ага, говорим мы, опять предложил ему жену найти.
Женщины у Лёшеньки – тема больная. А точнее, отношения с ними. А ещё точнее, отношений этих как раз и нету. Нудный он очень, как говорят наши барышни из отдела. С ним-то просто тяжело рядом находиться, а жить с ним – так вообще увольте, говорят они. Вот мы и выяснили: скажешь ему, чтоб он пошёл и женился – сразу отстанет. Уходит к себе и молчит до конца дня. И нам тишина, гармония, спокойствие и прочий дзен-буддизм.
Как-то мужики наши решили над ним подшутить. Узнали они совершенно случайно, что ему тридцать лет исполняется на днях. Ага, пошли они к Мане из отдела кадров. Дай нам, говорят, адрес Лёшеньки, сюрприз ему хотим сделать. Этого дурня адрес, удивлённо спросила Маня и даже бровку тоненькую изогнула. Но адресок заветный дала.
А Лёшенька наш жил один – родители купили ему квартирку где-то на окраине, чтоб не надоедал, и туда его сплавили. И вот, в назначенный час, в день его тридцатилетия, в семь часов вечера в его квартире раздаётся стук в дверь. Лёшенька без задней мысли открывает дверь, а на пороге стоит весьма фигуристая мадам при полном обмундировании: юбочка коротенька, чулочки, блузочка с вырезом, ярко-красная губная помада, томный взгляд в глазах. Мы уж не знаем, что там было, но через минуту мадам уже выскочила из подъезда и унеслась прочь. А Шура Казанцев и Сёма Берёзин, сидевшие в машине неподалёку, ржали без остановки, и на следующий день всё нам со слёзами на глазах рассказывали. Ну, посмеялись мы и стали ждать прихода Лёшеньки, тихонько хихикая меж собой.
А он всё не шёл. Серёга Михайловский решил сострить, сказав, что Лёшенька, видимо, решил таки догнать ту мадам, после чего устроил ей марафон на всю ночь. Ну, мы улыбнулись и принялись за работу. А он всё не шёл. Ближе к обеду Савелий Игнатьич спросил у нас, нет ли у кого номера телефона Лёшеньки. Естественно, ни у кого не было. Нам ему звонить незачем, да и свои номера давать ни к чему – он же нас потом ещё и вечерами доставать начнёт. Ну да ладно, после обед как-то о нём забыли и работали себе в тишине.
На следующее утро он снова не пришёл. Савелий Игнатьич, как обычно, явился в полдесятого, осмотрелся и спросил, где Лёшенька. Мы пожали плечами в ответ. Тогда он сходил к Мане в отдел кадров и спросил у неё номер его телефона. Ничего, только адрес. Савелий тогда подошёл к нам с Шурой Казанцевым и попросил сгонять до Лешёньки и узнать, что с ним. А то, может, заболел ещё, и не звонит поэтому.
Мы приехали на место, я поднял на третий этаж и позвонил в дверь. Тишина. После пары звонков я постучал к соседям. Те сказали, что уже пару дней его не видели, и слава Богу. Бабушка из квартиры напротив посоветовала обратиться к участковому. Так мы и сделали.
Тот прибыл на место и попросил обрисовать ситуацию. Мы с той самой бабушкой объяснили, что и как. Участковый постучался в дверь, пару раз кому-то позвонил, потом назначил нас понятыми. Мы с бабушкой как-то даже напугались малость. Через пару минут пришли ребята с горелкой. Они шустро срезали замки на металлической двери, и мы вошли внутрь.
Лёшенька висел в петле посреди комнаты. Под ногами у него валялся деревянный стул со сломанными передними ножками. Рядом был стол с каким-то салатом в вазочке и нетронутой бутылкой шампанского. А на тумбочке в углу лежала записка. С одной-единственной фразой:
«Вам никогда не понять, что такое настоящее одиночество».

27 марта 2011