Голос в тишине фрагмент

Удар второго грузовика пришёлся на заднюю левую дверь. От этого мой внедорожник подкидывает вверх. Моя машина вращается вокруг оси. Но я вижу всё словно при замедленной съёмке: за окном проплывает решётка радиатора грузовика, мостовая, перевёрнутая площадь, кусок неба, снова грузовик. Я вижу, как моя сторона внедорожника вминается в кабину грузовика. Вижу, как медленно-медленно по его лобовому стеклу пробегает трещина, затем оно лопается, и осколки влетают в салон. Затем моя машина снова несколько раз переворачивается, перелетая через кузов несущегося снизу грузовика. Я слышу, как кричат сзади мои «пассажиры». Кузов грузовика под нами кончается, и мой внедорожник крышей вниз падает на мостовую. Меня, словно дождём, засыпает битым стеклом. Где-то сзади хрустит. Я повисаю вниз головой, прижатый к сидению ремнём безопасности. На несколько секунд становится тихо…

Как и многое другое, всё началось с одного человека. С Отца. Но тогда ещё никто его так не называл. Тогда его называли по имени. Но сейчас как-то не принято это обсуждать. Да и вообще, никто из людей младше тридцати лет уже и не знает, что у Отца было когда-то имя.
Откуда это известно мне?
Не знаю, повезло мне или нет, но меня отобрали из нескольких тысяч для работы в Архиве. Когда меня по рекомендации Молодёжного отделения «РиБ» отправили на учёбу в Академию, там сразу же и поставили на учёт. Уже тогда меня заприметили для работы в Архиве. После окончания учёбы нас собрали вместе, несколько тысяч выпускников, и в течение месяца выявляли одного, кто достоин занять место в Архиве. Мы проходили множество всяческих тестов на психологическую устойчивость, на надёжность и, самое главное, на верность Партии. За месяц тестов нас осталось десять лучших, и в итоге выбрали меня. Это изменило всю мою жизнь.
Надо сказать, в Архиве я был единственным, кто был младше тридцати. Остальным было за сорок пять. Самые старые, те, кто руководили работой Архива на месте, наверняка ещё помнят зарождение Партии и всего, что случилось потом. Начав работать в Архиве, я тоже узнал об этом всё. Не на законных, надо сказать, основаниях.
В школе нам говорили, что Партия была всегда. И что наш Отец тоже был всегда. И мы верили. Или, во всяком случае, хотели в это верить. Иначе не могло быть. Ибо нас с детства учили любить, чтить и любой ценой защищать Партию и Отца. Потом все мы были записаны в Молодёжное отделение Партии, ведь иначе и быть не могло: человек, который не был близок телом и духом к Партии, был обречён на самое худшее. Так вот, и в Молодёжном отделении нам говорили, что Партия и Отец были всегда. Мы всегда жили так, как учили нас Партия и Отец, говорили нам. И мы всегда так будем жить. И мы верили, ведь не могло быть иначе.
Но иногда у меня были какие-то сомнения. Что-то не вязалось в моём восприятии…
Когда я пришёл на работу в Архив, я занимался обработкой и оцифровыванием всех новых документов, которые приходили к нам. Но никогда мне не довелось работать со старой документацией, ибо она была обработана и засекречена задолго до моего прихода. И так было бы всегда, если бы не случился тот пожар.