Как было не сказать...

Перед отъездом на чужбину, в неизвестность, изгнание Кайсын Кулиев сумел  добиться разрешение  побывать в своем Чегеме.
Его отговаривали, пытались помешать—был  неуклонен.
Надо было попрощаться с речкой своей, селом  опустошенным, оскверненным  злом, погладить скалу, запомнить камень, застывший перед сосной...
Позже он напишет:
"...Уж право лучше стыть в могиле,
 чем знать, что нету ни души
В краю, где рождены вы были."
Знал он, но ему надо было увидеть и выдержать увиденное.
Не щадя свою душу, сжав зубы,  ему надо было повторно окаменеть от  вида  домов с вырванными окнами, от крапивы в рост человеческий вокруг родного дома.
Увидел.
Ехали обратно молча. Два попутчика, его сопровождавшие устали. От напряжения, безмолвия.
Не знали какие слова говорить, как себя вести и не знали, что он их не видит.
Был один. На всей земле — один на один со своей болью.
Смотрел в окно.
Сквозь слабый, зыбкий туман увидел пасущее стадо баранов на склоне и вскрикнул. От неожиданности, от радости, от боли. Безмятежность, покой,  отдаленность этой картины от его состояние и напоминание о счастье бывшем, о детстве, полоснули по сердцу.
Попросил остановить машину.
Увидел, как несутся в их сторону два огромных волкодавов.
- Кайсын, ты куда, они разорвут тебя, остановись.
Не оглянулся. Вышел.
Что- то кричал пастух, размахивая палкой, кричали из машины попутчики перепуганные, он не слышал.
Шел навстречу.
Разъяренные, огромные псы, перед которыми отступали волки, остановились как вкопанные в шаге от Кайсына. Что то знакомое было в этом незнакомом человеке, без страха, с любовью  смотрящего на них.
- Ах, жарлы парийлерибиз, къалай турасыз бизсиз? - эти глухие, родные звуки, эти слова на балкарском языке опрокинули их на навзничь и ползком, сраженные внезапной радостью, ползком они приблизились к нему.
 Умеющие скрывать свои чувства, умные, высокомерные они лежали у ног Кайсына.
Он присел. Было больно, не гнулось колено, не излеченное после ранения, он присел перед ними, повторяя; ариуларым, ариуларым  и впервые, после увиденного, переживаемого, заплакал.
Однолюбы, гордые, верные — эти собаки видели Кайсына впервые.
Хозяин у них был другой. И что - то от хозяина, который ушел и не вернулся, которого они  ждали и ждут было в этом человеке, в его руках, словах, слезах и кружились они вокруг него, замирали, бросались к ногам, лизали сапоги.
Боясь выйти из машины и правильно боясь, один из попутчиков крикнул:
- Кайсын, надо ехать. Темнеть скоро начнет.
- Чакъыралла мени - сказал он и они остановились. В глазах любовь, печаль, слеза.
Смотрели друг на друга.
"Если сердце сейчас не разорветься в клочья,наверное, еще поживу"- мелькнула мысль.
Встретил многих знакомых он в этой своей скорбной дороге .
Были  среди них и те, кого он считал друзьями своими.
Все сочувствовали, пытались одобрить, утешить, как могли горе его неутешное.  Но Но ни у кого не встретил он  такого полного понимания, как у этих двух  псов,  которые видели его впервые, такой тоски от разлуки и счастье от встречи.
Знал, что эбудут бежать за машиной долго и попросил- къайтыгъыз артха. Биз бек узакъдабыз.
Поняли  и не понимали, не хотели понимать. Понеслись следом.
 Красиво, неудержимо.
Несколько раз останавливал машину. Выходил, гладил, шептал, подставлял лицо.
- Кайсын, это невыносимо . Все. Все, поехали,- уже сердито сказал старший.
Бежали следом собаки, бежали. Долго, долго.
Надо было выдержать и это.
    Эту историю мне рассказал Борис Аттоев. Хладнокровный, не сентиментальный, сильный человек, он несколько раз останавливался, чтобы перевести дыхания, спрятать слезы  и повторял,- если бы сказать, как это было, все, что происходило в этот час сказать...
 Рассказывал, что переживал, когда впервые услышал ее от друга Кайсына, Бекмурзы Толгурова,умнейшего человека, с редкой памятью, что каждый раз переживает, когда вспоминает ее, что видит.
 Я попыталась сказать, что вижу я, понимая, что сказать, как было - не сумею...