Очередное утро

Он проснулся и сел на кровать, спиной опершись о стену. В помятой пижаме и с растрепанными волосами угольного цвета. Он пустыми глазами смотрел на невидимую границу, разделяющую кровать и остальное пространство комнаты. Переступить ее — значит признать начало нового дня с его рутинностью. Шаг — и ты уже обрел конкретные формы существования: пол, гражданство, социальное положение и обязанности. Но страшнее сутолоки дня та пустота, что кроется в вопросе:
Что делать дальше?

Через полчаса он все же сдался и пальцы его ног коснулись прохладного линолеума. Как только он ступил на пол, его тут же подхватило медленное и вязкое течение повседневности, которое, впоследствии, принесло полусонное тело в ванную комнату. Закончив утренние ритуалы, он вошел на кухню и поставил стальной полупустой чайник на плиту. Сбив стройные ряды сигарет, взял одну из них и сел у окна. Закурил. Через приоткрытую форточку ворвался холодный ветер, но на его присутствие худое тело отреагировало лишь пробежкой мурашек — он канул в свои мысли и рассеянным взором смотрел сквозь окно в никуда.

В его груди была частичка того первородного огня, что Прометей подарил людям. Огня, который освещал пещеры предков в темные ночи богатых россыпью звезд. Огня, согревающего усталого спартанского воина после жестокого кровопролития. И страсти его были пламенные — ветровые бестии, несущие его по бесконечным морским пучинам, не жалеющие сил надувать паруса до треска мачты. Да, он жил страстями. Он мог в сыром предутреннем лесу разжечь гитарой восход, сжигая пылким боем струны. Благодаря своему огненному нраву, он мог бы стать отважным полководцем и завоевать хоть Пангею целиком. Любовь раскаляла его сердце до температуры сверхновой.

Но поле брани превратилось в безлюдное, доступное пространство; тернии пересохли, а звезды рассеялись в свете трезвого дня. Ему больше не за что и не с чем сражаться. Копье переделано в лопату, щит — в сковородку, а кровавое знамя сушится на веревках, сверкая новоявленной невинностью. Осталась лишь беспрерывная скука, под тяжестью которой он тонул и тонул в веренице обыденных дней.

Страсти потухли, как сейчас сигарета в его руке, оставив лишь пепел воспоминаний. Засвистел чайник. Это зов. Он отвернулся от окна и продолжил влачить существование Сизифа.