По косенькой

Наконец-то пришла весна, стало тепло и весело, скоро начнутся каникулы, вот тогда уж мы с Витьком вдоволь накатаемся на своих великах. Так думал Санька, сидя на уроке химии и с тоскою поглядывая в окно. Витька на всё лето приезжал из города в деревню со своим велосипедом, который был предметом зависти всех деревенских мальчишек.

Дело в том, что велосипед был складной, у него была динамка с фарой и задним фонарём, было ещё три скорости и ручные тормоза. Сам велосипед был иностранный, и Витька никому его не доверял, кроме Саньки, так как они жили рядом и их бабушки были большими подругами. Бывало, напечёт какая-либо из бабушек блинов и зовёт их обоих.
-  Саша, Саша Ветров! Повтори, что я сказала?
Санька вздрогнул и… Опять прослушал материал, опять в дневнике будет запись, что не слушает уроки, отвлекается. Эх, ну скоро, что ли каникулы?

Вообще-то переход в очередной класс для Саньки был большой проблемой, с наступлением весны в голову ничего не лезло. Уже в марте Санька начинал ремонтировать или делать новый скворечник, надо было найти хорошие тонкие досточки, гвозди, пилу и т.д., надо перебрать и починить рыболовные снасти, особенно крючки - они всегда ржавели к весне, так как еще с осени были воткнуты в сырой чакан (камыш), который служил вместо поплавка. Естественно, починить велосипед накачать колёса, подтянуть спицы, устранить "восьмёрку". А тут ещё мать с рассадой пристала, её надо поливать и таскать от окна к окну, чтобы "поймать" как можно больше солнца. Далее начинались огородные работы, прополка и полив - буквально всё лето, потом сбор урожая, заготовки и закрутки, да разве всё перечислишь. А когда же на великах гонять?
Вот такие мальчишечьи проблемы стояли перед Санькой из года в год, а ведь через три года надо идти в армию. В общем, одни проблемы, и где же это самое счастливое детство, Санька так и не заметил.

Ну, вот, наконец, с великим трудом, в Санькином дневнике появилась долгожданная запись: "Переведен в следующий класс". Отмучился! - чуть не кричал Санёк и сейчас же на велик и на свою любимую горку. Горкой назывался глубокий овраг с ровными берегами, а там было такое место, где мальчишки на велосипедах "вылетали" с одного берега на другой, если, конечно, очень сильно крутить педалями. Далеко не всем это удавалось, малышня вообще боялась это делать - они только на санках зимой там катались.

А вот кто постарше, начиная уже с седьмого класса, могли "вылетать" на другой берег. Это был настоящий цирк, даже взрослые приходили смотреть, а некоторые даже сами пытались прокатнуться. Бывали и падения: если кто не рассчитал, что не выйдет, и не успевал развернуть велосипед - то, пожалуйста, лети кувырком вместе с великом на дно оврага.

Вот такие забавы были у мальчишек из Санькиного села, а село стояло на берегу небольшой речки, которая недалеко отсюда впадала в более крупную реку. В верховьях той речушки валили лес и по ней же сплавляли его вниз по течению так, что как только сходил лед, плоты с лесом до самого нового льда тихо и величаво проплывали мимо. Зрелище это было особенное, так как управляли плотами сельские мужики, и многие из детей угадывали в плотогонах своих отцов или старших братьев. Доходило до смешного, так как иногда кое-кого не угадывали, и плотогонам приходилось иногда доказывать свои родственные связи крепкими непарламентскими выражениями. Оно и понятно, за всю зиму на валке леса некоторые так обрастали бородами и так обнашивались, что их действительно трудно было узнать. Так или иначе, а Санька не представлял себе жизни как той, которую он впитал в себя с детства, а с другой стороны, когда летом приезжал Витёк, то он так интересно рассказывал о жизни своего города, что Саньке порой снились чудесные и фантастические сны о его жизни в городе.

По мере взросления Сашкина душа рвалась на части, и он никак не мог решить, что ему делать дальше, где жить, учиться или нет, какую избрать профессию, и как это зачастую бывает в этом возрасте, всё решила повестка из военкомата. "Явиться - не запылиться", что Санёк и сделал. На комиссии особых воинских наклонностей не обнаружил, а когда сказал, что последнее лето был плотогоном, это и решило его судьбу - Морфлот!

Описывать службу в армии или на флоте - дело непростое, так как кто служил, тот знает, а кто не служил, тот вряд ли поймёт должным образом.
За три года службы на флоте пришлось Саньке быть и в "дальнем походе" с пересечением экватора, заходить с дружеским визитом в иностранный порт, участвовать в боевых стрельбах настоящими ракетами, бороться за живучесть корабля, когда можно было уже готовиться в гости к Нептуну. Всё это и многое другое пришлось испытать нашему теперь уже старшине 1-й статьи Александру Ветрову. А в родной деревне жизнь не стояла на месте, самое значительное изменение произошло из-за того, что специалисты признали снижение уровня воды в родной речке и как следствие перевод пристани с верховьев реки в район села, вместе со всей лесозаготовительной инфраструктурой. Само собой, отпала специальность плотогона, так как плоты леса стали формировать здесь же и буксиром таскать дальше. Однако сама заготовка леса не претерпела особых изменений, так что работой мужчины села были всегда обеспечены.

На берегу речки рядом с селом появилась огромная баржа, являясь одновременно и пристанью. Эту баржу закрепили четырьмя тросами, сделав на берегу также четыре Т-образные огромные ямы, в каждую из которых поместили толстенное сосновое бревно с привязанным к нему тросом от баржи. Появилась ещё и автодорога, связывающая село с ближайшей ж/д станцией. Эта дорога была сделана как бы дугой, учитывая рельеф местности, для автомобиля это обстоятельство не помеха, а вот для пешехода она была длиннее в полтора раза, и поэтому, когда не было "попутки", люди по старинке ходили на станцию и от неё пешком по давным-давно набитой тропе.

С появлением этой дороги молодёжь стала потихоньку уезжать из села в райцентр, обзаводиться там семьями и, как водится, иногда навещать родителей в деревне. Проще говоря, они приезжали или за продуктами или привозили своих детей деду с бабкой на лето.

Уже поздно вечером поезд прибыл на станцию и, простояв пять минут, поехал дальше, оставив нашего моряка на пронизывающем ветру со снегом. На дворе был уже ноябрь. Не заходя на станцию, Санёк со своим дембельским чемоданчиком буквально побежал к родному дому. Ну и что, если ветер со снегом дует в лицо, ну и что, если почти уже темно. В конце концов, от ветра можно заслониться чемоданчиком или немного пройти спиной, да и не так уж и темно, тем более что видно иногда мерцающие огоньки родного села. Так думал Санька, идя быстрым шагом, то и дело поворачиваясь спиной к ветру, и пройдя половину пути, Санёк уже не бежал, а шёл размеренным шагом, постоянно снимая с лица и одежды снежные комья. Повернувшись спиной, он продолжал ходьбу уже почти в полной темноте. И вдруг из-под ног Саньки пропала и тропинка, и сама земля. Очнулся Санька то ли в погребе, то ли в яме, то ли в колодце, кругом отвесные стены, а над головой квадратик ночного тусклого неба, чемодана нет, правое плечо так отбил, что руки не поднять, за шиворот насыпалась то ли земля, то ли глина и начала таять. Кое-как встав на ноги и ощупав стены, Санька понял, что находится в яме около четырех метров глубиной, и в которой нет ни ступенек, ни лестницы и вообще ничего нет.

Возник вопрос: "Как выбираться?" и вообще, откуда взялась эта яма, и правильно ли он шёл. А может, это скотомогильник какой, может, начать звать на помощь или ждать до утра. Очень жаль, что полёт в яму произошёл без чемодана, а ведь в нем был нож, и как бы он сейчас пригодился.

В кармане у Саньки оказались только носовой платок, шариковая ручка, да несколько монеток, в бушлате - военный билет и проездные документы. Земля уже "схватилась", и чем её ковырять, неизвестно. Подойдя к одному из углов ямы, Санька решил монеткой делать в земле какие-то углубления - для ног и рук, и таким образом как-то пытаться выбраться из плена.

Кое-как сделав одно углубление, Санька выронил монетку и не стал ее искать, так как под ногами уже образовалось грязное месиво, из которого ноги толком не вынешь. Достав другую монетку и продолжая ковырять следующую дыру, Санька понял, что практически он отковыривает землю собственными ногтями, отчего вскоре куски и кусочки земли стали липкими. Кровь стала сочиться из-под каждого ногтя,  плечо продолжало болеть, и вначале озноб, а потом и чувство холода стало буквально мешать работать. Сделав кое-как три ямки, Санька вставил носок ботинка в одну ямку, руку засунул в другую, которую сделал на уровне головы, с усилием подтянулся и вставил носок второго ботинка в третью ямку. Так, держась на трёх точках, стал ковырять четвёртую дырку, но земля под одним из ботинок обрушилась, и Санька сполз на дно ямы, потеряв при этом и вторую монетку. Осталась одна - самая маленькая.

Сидя на дне ямы и обхватив голову руками, Санька почувствовал, как что-то теплое, почти горячее потекло внутрь одного рукава от ладони к локтю. Только сейчас Санька вспомнил, что все руки и пальцы у него в крови, которая текла, не останавливаясь, всё время, пока он ковырял эти ямки. Вытерев кровь платком, Санька достал последнюю монетку и тут вдруг понял, что если он даже и сделает четвертую дырку, то это ему практически ничего не даст. Надо эти отверстия в земле делать почаще, как бы имитируя лестницу, иначе некуда будет ставить ноги и руки.

Монетка была настолько мала, что практически Санька ковырял землю остатком своих ногтей, да и дело почти не двигалось. Бросив в отчаянье эту копейку, Санька чуть не заплакал от своего бессилия и, вытирая шапкой снег, грязь и слёзы со своего лица, нечаянно задел кокардой за щеку.

Ура! Вот чем надо ковырять, и он, оторвав эту железку от шапки, принялся ею делать углубления, но очень быстро кокарда сломалась, так как была сделана из алюминия. Мороз стал крепчать, и наш рудокоп, присев на дно ямы, чтобы согреться, вспомнил, что в подошве ботинка может находиться металлическая вставка, которую он видел ещё на "гражданке", когда сжигал старую обувь на задах своего дома. Буквально сдернув один ботинок, Санька довольно быстро оторвал верх от подошвы, а вот как вызволить из неё эту вставку, непонятно, да и есть ли она там. Вроде как есть, определил Санька, сгибая подошву и замечая, как она быстро распрямлялась.

Как же теперь расслоить подошву, и Санька давай вертеть её, как бы имитируя выжимание белья. Но то ли изделие было качественное, то ли силы уже потихоньку покидали несчастного, но подошва и не думала расслаиваться. Нога стала мерзнуть, да и вообще что-то захотелось спать, но Санька при всей своей молодости понимал, что спать - это значит замерзнуть.

В отчаянии он начал грызть переднюю часть подошвы, буквально жевать её, проклиная при этом тех, кто так хорошо сделал её. Наконец носок расслоился, и Санька из последних сил разорвал, разодрал, раздербанил подошву, и наградой ему была эта вставка или, как еще её называют специалисты, - "супинатор". Это плоская металлическая пластинка примерно 10 на 2 см, очень упругая и пружинистая, как раз то, что и было нужно нашему землекопу. Дело пошло значительно быстрее, но нога стала замерзать. Тогда Санька обул на ногу остатки ботинка, подвел остатки подошвы, снял с брюк ремень и все это замотал им. В какие-то мгновения отдыха можно было слышать, как где-то далеко громыхали колёса вагонов, а один раз даже послышался шум мотора, проезжающего, видимо, в село автомобиля. Продолжая копать свои углубления, Санька уже не замечал ничего, что в нормальных условиях могло бы послужить предынфарктным состоянием для нормального человека. Грязь, кровь, усталость, боль, отчаянье - все это временно покинуло молодого человека, имеющего только одно желание, желание вылезти из этой могилы.

Лишний раз уже не спустишься на дно ямы, чтобы отдохнуть, только вверх, только наружу, только на свободу. До выхода из ямы оставалось немного, и соблазн как-то подпрыгнуть и ухватиться за край ямы был так велик, что только трезвый расчет человека с высоким самообладанием мог остановить от этого необдуманного поступка. А Санька этого не делал не потому, что обладал крепкими нервами, а только потому, что у него не было уже никаких сил. Сколько часов длилась эта битва, неизвестно. Было уже далеко за полночь, когда, наконец, голова Саньки показалась над землей. Осторожно, очень осторожно надо из последних сил подтянуться на руках и перевалить тело за пределы ямы, что он, наконец, и сделал.

Очнулся Санька от сильнейшей боли, лежа на спине. Не знал он и не мог знать, что троса от баржи были натянуты по две штуки на корму и две штуки на носовую часть, и у каждого троса была своя яма, одна в полуметре от другой.
Сколько пролежал Санька после второго падения, неизвестно, но всё его тело стало как ватное. Сооружение на его правой ноге развалилось - где подошва, где ремень, неизвестно. Кое-как подняв голову, а потом приняв сидячее положение, Санька понял, что положение его катастрофическое. Это надо же, в километре от родного села, пройдя все сложности флотской жизни, молодой, здоровый парень может погибнуть в этой грёбаной яме. Да не бывать такому! С трудом встав на ноги, сняв бушлат, форменку и тельняшку, Санька оторвал оба рукава от тельняшки и натянул один из них на свою замерзшую ногу с остатками верха от ботинка. Получилось что-то вроде "культи". Одевшись, моряк снял левый ботинок и, не раздумывая, зубами начал грызть его.

Разодрав подошву, но не до конца, Санька извлёк долгожданную железку, остатки ботинка одел на ногу, а другой рукав тельняшки натянул на ботинок. Теперь за дело! И ничего в жизни не было дороже для Саньки, как эта железка. Добравшись почти до половины ямы, Санька начал догадываться, что первая "культя" или уже отморожена, или вот-вот отмерзнет. Спустившись на дно, он стал, как мог, колотить этой ногой по стене ямы, но стопа совершенно ничего не чувствовала. Пытался приседать, но вставать приходилось уже при помощи рук. Тогда Санька снял всё со стопы и вместо ботинка натянул на неё шапку, завязал шнурки и на всё это - снова рукав от тельняшки.

Пришлось теперь сделанные ямки расширить, так как "культя" увеличилась в размере. И снова начался бой за жизнь, бой в одиночку, только за счет силы воли и неистребимого желания остаться в живых. Если бы можно было посмотреть со стороны на эту битву, то это было страшное зрелище. Какое-то подобие человека, весь абсолютно в грязи и крови, всклоченные волосы, оборванные остатки обуви, лицо, глаза и взгляд говорили только о сумасшедшем. И опять, в короткие минуты вынужденного "отдыха", когда надо было переставлять ногу или руку в новую дыру, слышно было, как на селе запели петухи. Стало быть, уже скоро рассвет.

Мороз всё крепчал и крепчал, а силы все таяли и таяли. Единственной надеждой для Саньки уже было не выбраться из ямы, а как бы не попасть в новую третью. Но, слава Богу, третьей не было.  Только под утро, когда еле-еле забрезжил рассвет, Санька, наконец, выбрался из ямы, а, выбравшись, всё ещё продолжал копать эти ямки, но уже в воздухе. Ползком Санька отодвинулся от этих ям метров на пять, с трудом встав на ничего не чувствующие ноги, побрёл, но не в село, а на автодорогу. Выйдя на неё, уже безо всякой обуви побрёл в сторону села.

Когда свет фар осветил идущего по дороге, водитель в доли секунды остановил автомобиль, выскочил из него и с диким воплем кинулся в заснеженные посадки, а сидящий рядом дед стал неистово креститься и молить Бога "оборонить" от лешего, чёрта и сатаны. Санька поднял руки, как бы останавливая автомобиль, но силы покинули его, и он рухнул на дорогу.

Кое-как признав в "оборотне" Клавкиного сына и погрузив его в машину, сельчане привезли его домой. Дома была бабуля, мать на утренней дойке, уложили Саньку на постель и айда за матерью, и хорошо, что она не сразу увидела своё сокровище, бабуля успела привести внука в божеский вид.

Только через неделю Санек смог подняться на ноги - всяческие припарки, отвары и настойки сделали своё дело. Всё село приходило посмотреть на выздоравливающего матросика. Все несли какие-нибудь гостинцы, лишь бы их сельский "герой" смог выздороветь. А сосед, дед Василий, опять отличился и на правах спасителя (это он ехал вместе с шофёром) принес Саньке целый мешочек ядрёного самосада, хотя Санька и не курил. Ну да ладно, отцу пойдет, подумал Санька. Отец в это время уже был на валке леса.

А когда дед Василий вручал Саньке свой подарок, то не преминул сказать, что "Путь по дороге всегда короче, чем по прямой". Может быть, он и прав.