Дачные мотивы

      Первая и, вероятно, последняя зимняя поездка на дачу  оказалась  совсем не простой. Преддачное ожидание подпортила встреча со старым знакомым. Старым в прямом смысле. Сколько лет этому дубу не знает никто. Да и сам он вряд ли помнит. На десятки и даже сотни километров вокруг не  найдётся в живых хотя – бы один его ровесник. Трудно представить, но уже на картах времён наполеоновских войн он служил ориентиром под названием  “Отдельно стоящее старое дерево”. Пару  лет назад он выглядел ещё молодцом. А сейчас без летней шевелюры,  с обломанными сучьями, обожжённым стволом (какой-то негодяй ухитрился под его сенью развести костёр) он выглядит удручающе немощным и старым. Остановился, попытался поговорить с ним, но он, кажется, меня не слышал.  Зимний сон старика беспробуден.
       Машину пришлось оставить метрах в ста от въездных ворот, а дальше по бездорожью по колено в снегу. Утешало  то, что  впереди свежие следы. Судя по ним,  человек пять или шесть уже протоптали дорожку. За воротами пришлось  идти по нетронутой целине: следы вели  на другие улицы, на мою - я первопроходец.          Хождение по глубокому снегу после ночного снегопада оказалось не самым тяжёлым испытанием в это морозное утро.  Вот уже и дом виден, а вот и желанная калитка.     Но, что это? Бедная, бедная калитка! Она более чем наполовину своей высоты утонула в снежном сугробе. Надо её выручать. Иначе к даче не подойти. Но из инструментов под рукой только ключи от машины. Нужна лопата или что-то на неё похожее, но для того, чтобы ею разжиться, надо возвращаться к входным воротам  и по следам приехавших  раньше, найти владельца нужного  инструмента.
       Стараясь ступать по своим  следам, делаю пару шагов и слышу за спиной мужской голос.  Оглядываюсь:  это недавно купивший соседний домик новый дачник.
Два дня  назад он приехал на дачу, чтобы в тишине без помех поработать над  монографией и так увлёкся, что не заметил обильного ночного снегопада.  А сейчас выяснилось, что ему необходимо съездить в город, чтобы забрать на кафедре недостающие  материалы. Кроме того, аспирантке, которая  активно помогает ему в  работе, надо срочно быть в городе; она боится,  как бы  муж  в её отсутствие не совершил какой-нибудь неблаговидный  поступок.
       Стоя по колено в снегу, он  “вкратце” изложил содержание четырёхсот  двадцати страничного, ещё незавершённого труда, на тему: ”Вкусовые и фармакологические свойства одуванчика в период  половой зрелости”. По его мнению, мировая научная общественность с нетерпение ждёт выхода в свет этого  гениального труда. Этой общественности он давно известен; будучи молодым учёным,  он опубликовал свой замечательный труд: “ Влияние люпина на рост дуба”, который получил великолепную прессу и признание специалистов.
       Боясь, что  придётся прослушать содержание и этого труда, пытаюсь остановить словоохотливого  трибуна. С трудом,  удаётся.
       Узнав о проблемах собеседника, учёный муж предложил: за   лопату  его и измученную  умственным трудом и обеспокоенную  проблемами мужа аспирантку надо подвезти к ближайшей железнодорожной станции.
Нашлось  более простое взаимовыгодное решение:  лопата  до завтра моя, а её хозяин  получает ключи от машины и возвращает её  утром следующего дня.
       Через полчаса калитка  освобождена, но приходится  ещё  час пробивать траншею к дому.  Наконец, цель достигнута, но отдыхать ещё рано: в доме хозяйничает мороз,  надо топить печь. Для печи нужны дрова, а они в хозблоке.  При помощи той же лопаты прорыта ещё одна траншея к дровам;  теперь, кажется, всё: можно заняться  более лёгким и приятным.
       Пока печь, на радостях от нежданной встречи, забывшая о своих весенних капризах, с жаром принимается за дело,  можно готовить обед. Из погребка достаются  упругие солёные огурчики; в компанию к ним несколько солёных груздей и волнушек; на тарелку выкладывается  внушительных размеров кусок сала с мясными прожилками; в качестве приправы к нему несколько зубчиков чеснока, небольшая луковица и, как же без неё, баночка ядрёной горчицы. В завершении на столе появляется  чёрный  хлеб и рюмка водки. Водка, конечно, не  пития ради, а  антуража  для.
       Печь к этому моменту успевает  приготовить подарок - полдюжины  рассыпчатых  картофелин. И  чайник свистом сообщает о своей  готовности. Можно приступать к трапезе.
       После обеда не грех прислониться спиной к горячей печке и, впитывая всем телом её ласковое тепло, подремать, помечтать, повспоминать. Когда-то,  давным-давно,  так же бывало в гостях у бабушки. Придя с улицы, приятно было посидеть, прижавшись к горячей печке и послушать бабушку, которая садилась  рядом, вязала, что-нибудь напевая, или тихо рассказывала о своём былом.   
       Но спокойно отдыхать не давал  любимый бабушкин кот со странным именем Князьигорь. Именно так. Эти два слова должны звучать слитно. Если его называть одним из этих слов или произносить  их раздельно, он и ухом не поведет. У него  два любимых занятия: летом поедать молоденькие огурцы на грядке, а зимой отдыхать  на коленях у того, кто сидит  у печки. Устроившись на коленях, он блаженно засыпал. И не дай бог его потревожить: получаете болезненный удар когтистой лапой.
       Пожить  воспоминаниями, конечно, приятно, но пора заняться делами. Наконец и с ними покончено, и чашка крепкого  чая не помешает блаженному отдыху после  дневных забот. Читать или смотреть телевизор невозможно: солнце  в содружестве со снежной белизной постарались “на славу”:  такое впечатление, что в глазах  детская  песочница. 
        Включаю радио и слышу: - “Терпи, голубушка, люби, как ты любила…” Так  может звучать  только его голос, голос Ковальчука Василия Васильевича.  Это его Досифей. Голос мощный, чистый; прекрасная дикция без характерных  басовых придыханий.  На полуфразе трансляция прерывается и звонким, чересчур  бодрым  голосом, скороговоркой  ведущая освещает его жизненный путь от детства до народного артиста, но второпях пробегает мимо очень важного момента в его жизни. Непонятно, как она могла пропустить тему, тему его хобби.   
       Сегодня морозное,  зимнее утро; Василий Васильевич не занят в спектакле, можно не сомневаться они  с супругой на даче спасают лесную живность. И так всю зиму два раза в неделю. Хлеб, крупа, семечки, сало – разнообразное меню; еды хватит  всем.
       Кроме того, его там всегда ждут  постоянные спутники и друзья: столярные и слесарные инструменты - его деловые помощники, которые не дают  скучать.
       Дача на добро отвечает,  добром, так что с осени до следующей весны родственники, знакомые и соратники по артистическому цеху имеют возможность дегустировать варения, маринады и соления, производимые заботливыми и умелыми руками Василия Васильевича и его супруги; и запивать эти деликатесы отменным вином, изготовленным из плодов их  дачного виноградника. Так что Народному артисту  безо всяких оговорок давно пора присвоить звание Заслуженный дачник  республики.
      Не дав до конца дослушать арию Захария, ведущая  обрывает трансляцию и желает спокойной ночи. И на том спасибо. Спать - так спать…
      Закрываю  глаза и проваливаюсь  в  бездонную снежную яму. Падаю  медленно, тяжело и приземляюсь в оркестровой яме  рядом с  большим барабаном.  Со сцены звучит хор рабов из оперы “Набукко”.  На фортИссимо дирижёр берёт с пульта молоток и начинает с остервенением бить по партитуре. Звук ломается. Какофония рвёт барабанные перепонки.   На сцену выходит  Ковальчук в образе Тимура, ведомый рабыней (Бунделевой).
      - Странно, почему одновременно на сцене идут две оперы?  Не мог   Панджавидзе нагородить такое, он  же не гонористая бездарь Бархатов, а режиссёр серьёзный и к классике относится бережно. Хор и оркестр уже молчат, и только ударник  продолжает стучать.  Бас Ковальчук и сопрано Бунделева дуэтом поют арию Калафа.  - Он же бас, сейчас  сорвёт голос, – кричу я и    просыпаюсь.  Гляжу  на часы – спал десять минут.
     -Почему так светло, сейчас же ночь, и почему кто-то настырно продолжает  стучать?
     -Пожар!? - мелькает страшная мысль.
      Вскакиваю  с постели и тут же со стоном валюсь назад: дикая боль пронизывает   тело. Она же заставляет  окончательно проснуться. Вспоминаю лопату, снег и понимаю – боль - последствия борьбы со снежными сугробами. Торопясь, но стараясь не разбудить боль, встаю, подхожу к окну и вижу  соседа, который, увидев меня, сокрушённо качает головой и улыбается.   
     -Значит, пожара нет…  Но, почему так светло?
      Одеваюсь осторожно и иду встречать гостя. Но он не один, их двое. От них узнаю, что почти час они меня будят, стуча в дверь и окна. Приглашаю их на чашку чая и из разговора с ними узнаю, что сосед, вернувшись, поспешил вернуть мне машину, но не смог меня разбудить и  пригласил на помощь дачника с соседней улицы. И самым  поразительным  для меня открытием оказалось то, что проспал я не десять минут, а более полусуток.
      Пока я приходил в  себя от этой новости мои гости завели разговор на научные темы. Из их разговора я узнал, что мой сосед, простившись с одуванчиками, готов познакомить мир с перспективами промышленного использования  сныти.  Его визави-социолог  в настоящее время изучает динамику соотношения потребительского спроса голов осетровых и лососёвых рыб в торговой сети республики. Многих усилий стоило напомнить им, что пора перейти к будничным делам. Они ещё долго прощаются у  калитки, отравляя окружающую среду никотином.
      Их разговор прерывает аспирантка, сообщив, что готова немедленно  приступить к работе.
      Машина ещё не  остыла  после утренней пробежки.  Но за руль садиться не хочется. Не могу отвести взгляда от ёлочки, укрытой пуховым белоснежным одеялом. Рядом с ней резким контрастом выглядит куст рябины с оставшимися зимовать на ней гроздьями пурпурно красных ягод. На дереве над моей   головой пытается разместиться стайка шустрых снегирей. Ветка дерева под их тяжестью прогибается, и на меня  со звенящим шелестом сыплется снежная лавина. Стою, не шевелясь;  боюсь спугнуть красногрудых красавцев и лишиться их мимолётного общества.
     Но надо ехать. Вдохнув в себя на прощание полной грудью ещё несколько литров свежего, чистого, упругого, морозного воздуха, сажусь за руль. Машина спешит увезти   моё тело подальше от дач, но душа  сопротивляется, ей хочется остаться.      Что – то есть притягательного в этом явлении под названием  дача. Конечно, не красота заборов и не богатые урожаи с дачных грядок. Дача это прибежище для души. Там, вдали  от городской суеты, в тишине ход времени замедляется, и душой дачник погружается в доброе, милое сердцу прошлое, из которого он незаметно для себя ушёл  и в которое, к сожалению, никогда не сможет вернуться.