Нити нераспутанных последствий. 33 глава

3 декабря. 2018 год. Вечер. Во дворце Черной Подруги. « Симпатия, Привязанность и наконец, Любовь - это смелое чувство, враждующее с эмоциями веками.  У Любви свои правила, и она не терпит тех, кто меньше ее по значению, она ненавидит тех, кто сравнивает ее с маленькой, никчемной влюбленностью. Она, Влюблённость, никогда не проводит ни к чему, для цветов она неоправданная надежда, принесшая с собой трагизм в милые сердца. Ах, эти сердца, уж, сколько их разбито, и сколько собрано корявым чувством, добрым внутри, неуклюжим снаружи. Да, стоит поговорить о ней, и не только поговорить, но и взглянуть на то, как млеющие под тонкими лучами счастливой души цветы, тянут головы вверх, не зная о ней, о молодой красавице, служащей Черной подруги. Ее силуэт, само существо из крови, цвета красного вина, и плоти, такой же, как недавно испечённый храбрыми руками хлеб, всегда спрятано от остальных лиц. Ее мечта стать свободной, как ее дальняя родственница, не признавающая ее за настоящее, светлое чувство. Часто вспоминая о ней, она забирается в зал светящегося шарика, и глядит на появившееся из молодой земли бутоны пионом по ее мнению, это пионы. Закрыв белой фатой белые глазницы, розовые, на вид созданные не природой, зрачки, она аккуратно подбирается к цветам. Так она Влюбленность садится на колени, и касается буквально каждой головки. Она не причиняет им вреда, не кричит, не спускается к сердцу, а молча, пока никто не видит, одним взглядом заставляет бутоны раскрыться под лучами ее пропитанных чудесами ресниц. Ресницы самые простые, но как только распахнуться они на цветок, тот сразу нахохлиться, и раскроется, поймет Влюбленность ее короткое дело выполнено. И не будет больше ничего, не признанная обществом, одинокая, слышавшая о свободе только от Тишины, она закроется в одной комнате, и будет знать, что цветы в выбранной ею душе зажглись. Она для них вроде та, которая спустя дни может превратить их в залу, и та загорится вновь, если прибудет Любовь, Любовь.» - сама Черная Подруга не долавливала это непостоянное чувство, путающее сознание. Не воспринятая правильно Судьбой, по наставлению Любви, Влюбленность какое столетье, спрятавшись от всех. Жила во дворце приютившей ее Госпожи. Свои требования Владелица сроками жизни к ней не предъявляла, а своеобразие своей личности ей никогда не показывала. Настоятельно она лишь раз попросила всех о том, чтобы проявляли уважение к Влюблённости подобное приветливому, случайному взгляду.
С тех пор, как Пристрастие отправился к тебе, и ночи пропадал там, где не известно Госпоже. Она всерьез задумалась о том, не то ли ее поглотило чувство, что делает ее мягкой, уязвимой ждать и терпеть внутри свою грусть. Раньше она расправлялась с ней тем, что баловала себя присутствием бегающей от Распорядительницы жизней к ней Привязанности, или училась писать картины, другие дни, она проводила с ним, с братом дочери. Дело шло к вечеру, за окнами дворца пылали голубым, холодным светом фонари, надвигалась декабрьская гроза. А здесь, во втором пролете, среди трех колон, трескались потекшие деревянные дощечки. Именно это были дощечки, необработанные дрова, с которых бы падала стружка на мраморной пол, не усеянный коврами, Черная подруга не допустила бы. А с помощью дощечек иногда можно занять себя и резьбой, раскрасить позже выдуманный узор, и отправится к нему на чай. Она думала обо всем этом, шагая в костюме цвета малахита, на нем не было узоров, шея была закрыта соболином, свисающим с плеч воротником.  В глаза, глаза сеялась грусть, а Влюбленность бы разглядела в них имя, его имя. Но все же Госпожа уверенно держалась, черные туфли с золотой подошвой проносили по полу небывалый звон. Она приближалась к отдаленным местам, к знакомой мастерской, где для нее писали картины, и масличный фонтан брызгал на листья свежего папоротника. Нет, свеж он был неделю назад, а теперь увял, но продолжал дышать гордо.
Длинный папоротник облепил весь каменный, невысокий фонтан в зале, с открытыми дверьми. Темное место в начале, съеденное светом посередине находилось буквально в пяти шагах от идущей Черной Подруги. Она не могла не зайти сюда, но сидевшая на высокой, серой с вытянутой спинкой табуретке Жалость, глядела увлеченно на цветное полотно. Позади нее бил этот самый масличный фонтан. Она верно, как и все остальные, покинувшие мастерскую, рисовала любимыми красками всех художников. У нее был собственный набор, палитра, на которой плела гама цветов, стекая ей на запястья без перчаток. Обычно все писали именно в них, не желали пачкать пальцы, все кроме нее, ранняя натурщица, и настоящая художница Жалость, чье имя созвучно с Сочувствием не первое столетье служила Черной Подруге. Она представляла ей картины, на которых была вызвана эмоциями самых различных людей. Можно вспомнить, как однажды мать навещала Привязанность, сидя на любимом креслице, и в это время как раз пришла девушка с коралловыми волосами. Так вот теперь эти волосы были собраны  в высокий хвост, колени в синей юбке были прикрыты белым, сгибающимся пополам полотном. Девушка быстро касалась кончиком кисточки недорисованного лица, всячески промокала натянутое на стоявшем мольберте широкое полотно. Открытые двери пропускали в ее сторону вечерний воздух, смешанный с хвойной свежестью. Жалость забыла о природе, об ужине, о том, что она обещала показать Госпоже новую картину с изображением заинтересовавшего ее героя. Жалость отчетливо мысленно видела имя этого юноши, стоявшего у окна, загнувшего руку в районе локтевого сгиба. Он впрочем заинтересовал ее даже больше той, к которой особый интерес питала Черная Подруга. Ты еще не появилась на ее полотне, только сие мгновенье родилась в ее глазах, твое лицо открылось ей последним, слишком нечетким. Девушка капризно отбросила кисть, положила ногу на ногу, с трудом выдохнула.
Она видела всех нас, но тебя, у нее не получалось разобрать уже третий раз. Каждый раз, доходя до твоего силуэта, у нее на языке вертелась мягкая буква: «Т», но имя из нее не собиралась. Внезапно услышав шаги Госпожи, не подняв кисти, она развернулась к мольберту, с колен взяла тряпочку, протерла ей то пустое место, на котором должна была быть изображена ты в том самом платье. Не поворачивая головы, Жалось игриво нахохлила щеки, ждала пока Владелица сроками жизни уведёт ее труд. Но для Черной Подруги это вовсе не представлялось трудом, скорее она считала это за выполнение своих обязанностей. Ведь все души по ее мнению, награжденные талантом, обязаны выполнять прихоти его старого, мудрого, устремленно творить голоса.
Масло в фонтане продолжало литься вниз, с его резной головки струя буквально разделялась на два патока, образовывая крупные пузыри. Госпожа грациозно прошла мимо распахнутых дверей, с убранными в толстый пучок волосами, она, улыбнувшись с некой насмешкой, тут же начала говорить. Ее голос тут же поймала акустика, донеслись звонкие, остывшие слова в сторону сидевшей, положившей на левую руку палитру, Жалости.
- Настанет вечер и пройдет, с собою время ценно унесет. А его так, не увидев, давно сошлюсь на грусть, услышу под ногами хруст. Наверно будешь ты топтать картину, винить себя напрасно в том, что вовремя ее не принесла, глаза мои не обналичив новизной, решила засидеться возле… Ну что же ты молчишь, не прогоняешь тишь? Пора уже секунду третью глаза свои сюда поднять, и кисть вернуть изображенью, скорее заверши свое творенье. Охотно было бы увидев все, закрыть в просторах уличную темень, позвать умышленную тленность. Та оценила бы пейзаж, но вот беда, я вижу много краж. А кто украл лицо с твоей картины, унесен в тревожные долины? Скажи мне, золото мое, отдам тебе я мнение свое. – произнося все это, она медленно приближалась к слегка взволнованной, но спокойной снаружи Жалости. Встав позади нее, заинтересованность Черной Подруги поникла. Вытянув руку, острым пальцем она коснулась мокрого, свободного места на полотне.
- Вы спросите: « Кого не вижу я?», и я совру, часок прекрасный прекращу, на ветер все неточности пущу. Позвольте мне ее закончить, и не появиться на ней не правда, что будет очень хладна. Согласна с Вами, точнее с вашими глазами, кого-то нет, кого не вижу, а если вижу, то кружу и разуму пощады не даю. Желанье ваше видеть суть, зачем тогда стараться клеить путь? Позвольте мне не скрыть, кого хотите взглядом вы постигнуть, других нечестно обойдя…а вот и имя, я нашла! Татьяна, Танечка, Татьяна, болит ее сердечна рана. Ее-то душу посетить на радость, как вам Влюбленность увидать!- последнюю фразу Жалость, проговорила громко, уверенно, с частичкой наглости, задрала голову, ощутила, как хвост из волос упал на спину. Поймав внимание Госпожи, она замерла.
- Послушай милая, ты дорисуешь. До полночи тут посиди, а после, пожалуй, нового героя посети. Не их, кого-нибудь скучнее, не прелестнее, чуднее. С Татьяной разберётся друг, и не сомкнётся ночи круг. А что Влюбленность показалась, иль мне послышалось, как будто рядом неизведанность кралась? Иль может, слышишь звук, похожий он на чей-то стук? А впрочем, надо к ней зайти, и с чувством мирно разобраться, и в миг с ним попрощаться.- Черная Подруга решительно отошла от нее.
Жалость, тот час встала, вспомнила о том, что не поклонилась перед ее переходом. Но вероятнее всего она вскочила потому, что ее поразили сказанные слова, про чувство, про влюбленность, никогда никаким образом не относившуюся к Госпоже. С колен Жалости упала палитра, оставив на полу неуклюжие, расплывающиеся круги. Как не странно Черная Подруга не обернулась, не взглянула мрачно, как делала всегда. Девушка, перешагнув упавшую кисточку, случайно разломила ее ногой в сиреневых низеньких сапогах, как заслонила собой дорогу Черной Подруге.
- Понять, конечно, суждено, еще ведь не темно. Ваш друг, ваш верный друг, и без сомнений брошен луг!- не веря своим словам, удивленная Жалость прикрыла рот обеими руками. Но Черная Подруга не одобрив ее слова, не оттолкнув, лишь прошла мимо.
Жалось с постоянной благодарностью поклонилась, закрыв глаза, увидела его, друга, Пристрастия. В ее глазах он представился совсем рядом, первый пролет был пройден им, теперь он, кажется, искал Госпожу. Но та вовсе не спешила увидеть его, больше Черную Подругу привлекала Влюбленность. Найдя в словах девушки подтверждения своим мыслям, она поспешила, ну как поспешила, направилась, ровно держа в спину в последний, отчуждённый коридор своего дворца. Он, верно, выходил на каменную, два столетия назад обвалившуюся веранду, к которой никого не пустила эта своеобразная Влюбленность. Больно она любила виноградники, и дикий плющ, который все больше и больше пытался пробиться через мраморную плитку. Пройдя шагов двадцать по треснутой поверхности, Черная Подруга, сузив брови, не в свое удовольствие переступала толстые стебли. Услышав ее, они тут же пожелали зацепить ее за ноги, но вовремя опомнившись, затаились, пожелтели. Холодный воздух снаружи бил хрупкие окна, еще миг и они упали бы в дребезги если бы не стебли, служившие каркасом, из которого то и дело грубо торчали мелкие осколки.
Кончился дом Черной Подруги, а когда-то и здесь множество чувств примеряли новые сапоги, учились играть на скрипке. Ее безмерно обожала Госпожа, предпочитая слушать в ранние годы. Хоть и безмолвие окружило ее со всех сторон, в атмосфере все равно ударялся этот звук с шёпотом живых стен, единственных хранителей отдаленной Влюбленности. Коридор остался позади, сейчас прежняя плитка становилась тоньше, уходила на улицу. В глубине души Черная Подруга любила это место за то, что эта глупая девушка, принятая ею, так славно сберегла для нее и для всех уголок замолчавших воспоминаний. Каждую секунду по крыше ударяли ветви старого дуба, потолок наклонялся, старая краска на свой испуг, стараясь удержаться, падала прямо на лицо бывшей хозяйки. Она остановилась в метре от выхода в одинокий, неухоженный сад. Развернувшись к окну, она слегка улыбнулась, увидев ее, Влюбленность. Та была внешне чуть старше Тишины, ей редко требовались беседы, а обветренные губы не лечил дождь. Итак, кружившаяся вокруг высокой сосны, Влюбленность была одета в легкое летнее платье кремового цвета, рукава были шерстяными апельсинового цвета. Волосы дымчатого цвета сливались с грифельным лицом. На нем часто всплывали различные эмоции, сейчас она смеялась, не замечая за окном, пришедшую к ней Черную Подругу. А через три мгновенье, прислонившись щекой к коре дерева опечаленная внутренними перепадами, она резко повернулась. Распахнула искусственные глаза, и нащупала ими Госпожу. Сорвавшись с места, не спотыкаясь, она кинулась внутрь здания.
Черная Подруга слышала, как стучало ее заволновавшиеся сердце, как розовые зрачки приобрели земной, коричневый оттенок. Отойдя от окна, она облокотилась на левую руку, переборов нетерпение,  опустила взгляд под ноги. Разумеется, она желала увидеть это скромное создание, но показать это ей она не могла. Сомкнув кровоточащие от жестокого к ней лесного воздуха, она, опустив руки, тут же упала на колени. Встать не решилась, обмолвилась приготовленными дни назад словами:
- Закат ушел, и полыхает мой костел! А между тем, здесь так светло, и время обошло то боком, с часами поменяясь сроком. Взгляните, глаза свои, пожалуйста, вы поднимете, и ликом увидите весь холод из дворца, не видя, вы борца. А с одиночеством я не сражаюсь, года вторые еле-так сживаюсь. Но выйти не осмелюсь, но в воду окунусь…- прислонив подбородок к груди, она прекратила говорить. Не заметила, как Госпожа оказалась стоять подле нее.
Резко взяв ее за левую руку, она небрежно подняла ее. Слабая Влюбленность тут же вырвавшись, прислонилась спиной к стене, головы не подняла. Вблизи Владелица сроками жизни разглядела ее помятое лицо, по губам так и хотелось провести влажной тряпкой, но она лишь коснулась их, вытянув руку. Влюбленность отвернула голову, а потом будто посмотрев сквозь нее, заговорила, убегая словами:
- Пришли, чтобы узнать, не прошлое так из земли поднять. Вы, правда, влюблены, его очами околдованы. Себе, прошу, не врите, от счастья вы не уходите. А чувства все иные, сейчас сменяться на чужие. Ругать меня, конечно надо, и ставить в истинное стадо! Но я, давно поникши головой, жизнь сделала тюрьмой. И мне бы хоть один толчок, пусть будет он щелчок.
- А ты по-прежнему глупа…На что оставила тогда?- Черная Подруга не желая дальше вспоминать прошлое Влюбленности, соединилась с ней взглядом, - Ну значит, влюблена, раз мне сказала все одна, Влюблённость из плена. И честно, удивленья нет, как во дворце вчерашних бед. А если б только ты вернулась, и с Тишиною вновь столкнулась, узнала бы наверняка, про старых брошенных героев. Скажи мне « До свиданья», я уйду, пора направиться мне на свиданье. О, друг, прекрасный друг!- отвернувшись от нее, Госпожа заговорила что-то свое, не став глядеть на то, как тускнеет Влюбленность, Влюбленности о которой мы мало, что знаем и еще не беремся судить.
Но вот, через миг, если бы Тишина увидела ее, то тут же бы потянула за собой, в их настоящий, старый год. Оставшись наедине с собой, Влюблённость, приоткрыв рот, помчалась назад. На правой от нее стороне была еще не прогнившая до конца, с осыпающейся белой краской дверь. Та никогда не закрывались на ключ, от порывов злого воздуха, ходила ходуном, так же, как и от рук смутившейся девушки. Что она делала? Нет, она не просто вернулась в одну из комнат, промчавшись по треснутому полу из промокших деревянных досок, она взглянула на себя в высокое целое зеркало. Зеркало было тройным, ее лицо распределись в три стекла, взгляд падал на три плотно прикрытых полок, без единого замка. Она были будто встроены в зеркало из бронзового камня, потому открыть их всегда было сложно. Наклонившись, присев, Влюбленность с какой-то непреодолимой тягой, коснулась верхней холодной полки. Царапая недлинными ногтями поверхность, она не могла набраться терпенья, казалась, внутри спряталось что-то особенное, дорогое ей, о чем она забыла. Но так же, видя эту девушку с растрепанной головой, порозовевшими щеками, и увлеченными, горящими, округлившимися глазами, ее можно было, и сравнить с Лешкой. Ведь наш юноша подобно ей бросался к похожей полке, и по зову физической оболочки, под властью эмоций, буквально не ронял на себя те небольшие вещицы, проникнутые темнотой, обогнутые одной из сторон солнечного луча. Он аккуратно брал их в руки, а после окунался  в раздумья. Но раздумья эти не  стояли перед Влюбленностью, она жадно коснулась железной, покрывшейся пылью коробочки размером с двумя наложенными друг на друга ладонями. Спустя секунду, подошла к бросившемуся в ее взгляд окну, ближе к свету, свету, который тек по-иному, и час шел за двадцать минут. Электрического света в этой комнате не видели никогда, скорее всего и по этой причине место было покинуто Госпожой. А все из-за молний, чьи электрические заряды во время грозы по неизвестной причине не доходили до небесных очертаний, простирающихся над опущенной головой Влюблённости. Положив коробку на подоконник, и присев на него она,  погрев у губ замершие пальцы, испачкала их меленькими капельками крови. Те не переставали стекать с ее треснутых губ, но позабыв об этом, она, наконец, открыла ее.
Эта вещица, последняя вещица, в которой и заключалась суть двух веков тихо лежала на двойной марле рядом со стеклянным шприцом. Не доставая стекляшку, она провела по ней указательным пальцем, перестав вмиг моргать, она замерла на ней. Память, это было ее память о тех, кого-она когда-то любила вместе с Тишенькой, бегая по дождливым улицам… Немедленно закрыв ее, отодвинув от себя, она с трудом сделала выдох, снова дотронулась до губ, ощутила, как кровь запеклась на верхней ее губе. Печальная улыбка рассеяла ее лицо, лицо отчужденной Влюбленности, ушедшей от нашей истории, текущей и сие минуты.
Не будем окончательно вдаваться в ее прошлое потому, что ничто не должно произойти раньше, чем задумано. И нужно позволить ей вспомнить то, на что намекнула двумя словами Черная Подруга, отыскавшая вновь ее чувство в своей статной душе.
«Когда бутоны молодых цветов раскрыты не смотря на то, насколько крупные эти головки Влюбленность покидает светящийся шарик не без напоминаний о ней. Кто будет опылять, и поддерживать эти самые растения, вдохнувшие глоток свежего, чистого воздуха? Она появиться в ближайшие дни, но и не оставит без поддержки, скрытой от предательских глаз. Невидимая оболочка смешается с воздухом, расцепиться на пять колец, и те окружат каждый крохотный бутон. И теперь никакие посланные коварным характером эмоции не смогут коснуться их рукой, желая сорвать, освободить пространство в зале души. И так будет до тех пор, пока их не расцепит Любовь. Но расцепит ли?»
***
3 декабря. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. Вечер. «Предощущенье - это не до конца основанное сердцем чувство. Оно не признано в душе так же, как и Влюбленность. Но Влюбленность была создана живым чувством, известно, чьими руками. А вот предощущение, всегда может наблюдать за происходящим в светящемся шарике через тонкую щель, сидя у мудрого сердца на коленях. Причина подобного неодобрения всех эмоций в том, что разум, напыщенный, в конкретных случаях самоуверенный просто не может признать предощущение за что-то стоящее, по-настоящему нужное. И хитрое это чувство за все свои появления у величественных, никогда покарябанных дверей, не проявляло рвения показаться там и заявить о себе так, как когда-то заявило сердцу. Нет, главный механизм тела сам увидел его в дни начальной стадии жизни. Сердце пригляделось так, что даже сумело дать совет о том, что не стоит быть там, где тебя не ценят, изысканно врут, а внутри каждый сгорает от любопытства познать неопознанное чувство. А что может стоять выше разума? По его установленному мнению, ничего, хотя он прекрасно подразумевает то самое, в чем боится признаться себе, и оказаться  в неудобном положении перед телом. Но не нашлось еще не единой смелой эмоции, пришедшего чувства, осмелившегося расколоть несправедливость, и с силой привести в главный зал души предощущение. Сердце было бы радо, каждое сердце увидеть то, как в его выросшем «ребенке», наконец, стало нуждаться общество физической оболочки. Непременно был бы закатан пир, и эмоции, не проявлявшие еще вчера никакого интереса к незнакомцу, лезли бы к нему в рот, ловя каждое слово. А слова, его слова всегда одни, они способны предупредить о будущем за короткий срок, чаще за пять минут до произошедшей ситуации. И как бы странно это не звучало, разум, закрывшийся в комнате, во всех случаях испытывает на себе предсказания предощущенья, но делает вид, что не слышит, не слышит. Перестанет ли он быть глух? Это вопрос времени, уроков, которые неопознанное чувство дает не сердцу, а разуму, разуму!» - в громкой атмосфере с трудом слышалось собственное предощущение, которое росло с каждой второй секундой. Но разум уверенно пытался заставить его замолчать своей псевдодневной реакцией… Между тем на первом этаже Евпаторского заведения, где обычно мы собирались за нашим столом, чтобы пообедать, в районе восьми часов, атмосфера еще не успела наполниться духотой. В воздухе летали смешанные ароматы духов, среди них я быстро нашла твой сладкий запах. Пробираясь мимо учеников, усевшихся за чистыми, еще не уставленными впритык столами, я замечала на них праздничную одежду. Глаза резали разноцветные платья, мелькали бусы. Это маленькое торжество было чем объяснить, хотя я точно забыла о сегодняшнем Дне Рождения Степана Викторовича Лавайского, основателя этого училища. Виновник торжества непременно покажется через пол часа, ведь в начале ужина, все предпочли поговорить друг с другом, и не отказались от жареной курицы с картофелем. Но вот это блюдо уже сменили на иное, выйдя из плотно придвинутых непонятно зачем столов, я в руках с малиновой сумкой клатчем, видела, как на общем столе появилась жареная утка, политая апельсиновым соком. Сразу представился вкус сладкого мяса, и, отвернув голову, одетая в березового цвета свитер с короткими рукавами, и в черную юбку, сшитую по модели солнца, я направлялась к нашим друзьям. Я тот час увидела тебя, сидевшую в голубом, прикрывшем плечи платье, на шее с кулоном, хрустальной окраски. Ты улыбалась, и я невольно прикусила губы, глядя на тебя. Спустя секунду заметила и резвого Лешку, сидевшего в обнимку со свежовыглядевшей Аринкой. В этот час ничто не могло испортить всю сказочную атмосферу, людей казалось больше, хотя многих я еще не успела увидеть.
Конечно, я была убеждена тем, что Аринка не успела поругаться с Лёшкой, прежде, чем выйти из комнаты и направиться сюда. Обычно перед ужином, да, теперь это стало обычным, но все по-прежнему пугающим делом, юноша с русоволосой головой сидел либо слишком грустный, ссылаясь на то, что у него болят руки, либо наоборот целовал черноволосую девушку. И после всего этого, сдавшаяся Аринка, молча открывала ту самую полку, морщась, закатывая рукава его рубашки. Сейчас на нем была белая, немятая рубашка, значит подруга спокойно успела отгладить ее, не спрашивая его, смеясь, надела ему сама. Хотя он предпочёл бы голубою, этот неземной цвет отчетливо притягивал нас всех. Коснувшись спинки его стула, я проговорила, не сводя с тебя глаза:
- Никто не пождал меня, как день вечер сменя, давно превратил в темноту. Найдется мне местечко, иль отойти скорее на крылечко? А там собрался дождь, пожалует к нам старый гость. И, где виновник торжества, не будет среди нас он всех слышать посланный ему успех? 
- Наверно опоздает, а после утку подъедая, начнет всем предлагать!- Аринка, убравшая волосы в высокий хвост, засмеялась, положив голову на левое плечо Лешки.
Пройдя мимо них, присев на свое место, тут же потянулась рукой к плотным белым булочкам с маслом, лежавшим на белой тарелке посередине. Есть еще не хотелось, и мне вдруг стало неудобно набирать тарелку, пока никто не поднимет бокалы за этого человека, создавшего это место. А ведь если бы он не создал его, не было может ничего, Аринка бы не познакомилась с Лешкой, уехала в Москву. Алексей бы послушав мать, тоже поступил в приличный институт. А ты, ты бы осталась в родной столице жить со своим мальчиком, и мы обязательно увиделись бы на улице, проходя мимо друг друга. Интересно, какой бы ты показалась мне под московским небом, и его хмурыми тучами? С Ольгой я, разумеется, не разорвала бы общение, мы бы встречались после учебы. А Тишенька, она бы так и не пришла ко мне потому, что нашу жизнь не связывал бы морфий. Связующего бы звена не было. Держа в руке хлеб, я пропускала мимо ушей твою беседу с Лешкой неочем, как очнувшись, заметила, что в дверях показался этот человек, Степан Викторович. Послышалось хлопанье, мы почему-то встали, Лешка задвинул за Аринкой стул, все двинулись вперед. Гордый собой, Лавайский в черном деловом костюме зашел первым, а за ним показались четыре человека, они везли впереди себя высокую структуру с огромным малиновым тортом, на нем четко было выведено кремом число: «60». Все еще больше двинулись вперед, я встала по левую руку от Лешки, устремившего взгляд на это зрелище. Еще ему показалось смешно то, как приподнимаясь на мыски, Аринка хотела увидеть больше, но маленький рост и толпа стоявших учеников не давали ей это сделать. Я же отвлекшись, увидела, как на выходе стояла непечальная, вероятно задумчивая Аида Михайловна в своем цветочном платье, но тут Лешка перебил мой взгляд, взглядом предложил подойти чуть ближе.
- Все, кто здесь сегодня собрались, празднику еще не придались, услышьте вы о том, о чем поет вам жизнь. Смысл ее скрытый, неразгаданный, а разный пусть принесет успех в делах, как и мне, и так и стене, стенам и всем, кто ими окружен! В этих стенах Евпаторского Заведения пусть не останется сомнения…- Степан Викторович продолжал говорить, а ты ощутила, как кто-то коснулся тебя ненавящего боком. Отвлекшись смотреть на именинника, ты буквально окаменела, опустила ресницы, зажмурив глаза.
Брат Созерцательницы двух чувств не оставил тебя даже здесь. Не у что ли он нашел подходящий час, чтобы ты проводила Идочку по последнему ее пути в нашем мире. Ты вдруг пожалела о том, что согласилась, дала немыслимое обещание, от которого у тебя начали трястись руки, и лицо выдавало тревожность. Взглянув высоко на Пристрастие, тебя смутил его золотистый плащ, застегнутый в плотную, на груди бронзовой буковкой, с изображением лестницы в верх. Да, смотрела ты высоко, решительно, молча потребовала от него указаний на дальнейшие действия. Чуть отойдя от толпы, ты уже потеряла нас глазами. Пристрастие, подняв левую руку, будто раздвинув всех людей, указал тебе прямо на Лешку, пребывавшего в хорошем, хоть и временном настроение. Но это временное неизвестно, сколько оно будет длиться, а может известно, ведь это зависело от тебя. Помотав отрицательно головой, опять сдавшись, он резко развернул тебя к выходу, где вас обоих заметила Аида Михайловна. Отлучившись от стены, она испуганной скрылась за распахнутыми дверьми, завернул за угол. Не думая не о чем, кроме нее, и о том, как бы избавиться от преследования Пристрастия навсегда, ты побрела за ней, скользила невысокими черными каблуками по кафельному полу. Окружающая тебя реальность менялась настолько быстро, что ты, потеряв отчетливость, стала путаться в пролетах, кружилась от быстроты твоя головы, волосы на ней окончательно растрепались, и устав искать Кружевальскую, ты вышла на улицу. На этом месте мы бывали редко, не смотря на то, что перед ним было раскинуто море в таком естественном виде, в котором и оно плещется в тридцати шагах. Здесь часто в выходные и обычные дни сидели учителя, на задвинутых в угол стульях. Сейчас балкон покрылся темнотой, светил лишь единственный фонарь, издавая немного треска. Треск появился то ли от холода,  то ли еще от чего. Но ты не чувствуя ничего, появилась на этом раскинутом балконе, с ведущей вниз лестницей, и жадно вцепилась в увиденное.
Аида Михайловна спокойно стояла, положив локти на белые невысокие перилла. Она слушала в последний раз шум крымского моря, с ним скрутилась, кажется, вся ее жизнь… Коснувшись лба, сделав пару шагов, ты услышала от нее негромкие, уже обреченные на что-то слова. Нет, она вовсе не догадывалась о желание Черной Подруги и Судьбы забрать ее на покой, но голос ее дрожал, зная все:
- Похожа каждая секунда, на ту, что пробежала вдаль, а там и месяц беленький упал. А звезды погасила я сама, решительно расшив все кружева, приобретенные годами, обеими руками. На что мне оставаться здесь, когда я с Химом больше никогда, никогда… ему наверно солгала, пока еще я не ушла. Но все же я останусь, и в мраморный залив направлюсь, а может домик свой продам, и все равно каким народам, я ж кров им отчий дам. Слова мне ваши не пригодны!
Не выдержав, ты схватила ее за левую руку, и все, что было соткано в твоих зеркальных глазах, вмиг растворилось. Так в воде растворялась соль, а после, если ее перемешать, то поднималась, образуя белый туман. Тебя полностью забрал в свои чары туман, напущенный служащим Черной Подруги. И ты заговорила как-то грубо, подалась неугомонному характеру. Сие секунды внутри твоей души он затеял торжество, и играл с твоим сдавшимся разумом:
- И снова дам тебе совет, он не пошлет тебе в письме «привет». Тебе ведь дорог Лешка стал, мгновенно матерь новую нашел с твоим  похоженьким лицом, с растаявшим в сиянье льдом. Его не слушай, он ребенок, как брошенный котенок. Его ты просто привлекла, и лаской всей с ума свела! И надейся ни на что…- не договорив, Аида Михайловна попыталась вырваться из твоих рук, но ты, сопротивляясь вдруг начала идти.
Несчастный фонарь стал свидетелем этой картины, вы обе приближались к лесенке из четырех ступенек. Его электрический свет кричал Вам, но для Иды главным было освободить затекшие запястья, она была повернута спиной и к морю, и то звало ее бывалым голосом исчерпанной надежды. По ошибке, или просто от того, что не хватало сил, Аида Михайловна сделала шаг назад, ощутив пустоту, пустоту… Выскользнул ее силуэт из твоих вспотевших рук, сила притяжения земли оказалась сильнее Женщины с Загадкой, сильнее тебя. В недоумении ты перестала моргать, а стук сердца достигнул разума. Не успев опомнится, ты разглядела, как половина света падало на лежавшее бездыханное тело на этой самой лестнице, голова лежала уже внизу, волосы покрылись алой краской, ее тут же поднял появившийся не откуда Брат Созерцательницы  двух чувств. Снова зажмурившись, после ты увидела, как ее бедное тело со свисающими руками держал Пристрастие, благодарно тебе поклонившись. Аккуратно спустившись, а ты чувствовала, как тебя роняло из стороны в сторону, ты, протянув нервные пальцы, провела по красному лбу заставшей навсегда Аиды Михайловны Кружевальской. Ты не могла кричать, и лишь отрицательно помотала головой, прежде, чем твоего плеча коснулся человек с золотистыми, горящими волосами. Его карие глаза осыпали твой низкий силуэт, ангельский голос должен был прозвучать успокоением для твоей души:
- Себя ни в чем ты не вини, как раньше служи жизни. О ней не беспокойся, и в памяти отныне ты не ройся. Все так и есть, как быть должно. И нет тут лжи!
Отойдя чуть назад, ты внезапно поняла, кто конкретно перед тобой в белом тряпочном костюме, с покрытыми плечами. Покой, настоящий Покой, служащий Распорядительнице жизней, спустился за светящимся шариком Аиды. Ты поднималась все выше и выше, шла назад, и не сводила взгляда с потрясшего тебя эпизода. Все произошло настолько быстро, что не успела упасть и ресница с глаз, а фонарь уже начал мелькать, будто переживая за несчастную Аиду. Покой усердно положил руки ей на грудь, как ты бросилась к Пристрастию, пытаясь помешать случиться тому, что было запланировано Госпожой. Не ведая собой, ты вцепилась ему в руку, брат Созерцательницы двух чувств хотел небрежно оттолкнуть от тебя, но Покой вдруг отступившись, позволил тебе еще раз коснуться ее холодеющего с каждой секундой тела. Ты, продолжая молчать, пыталась понять суть этого прощания с Аидой Михайловной, пожелавшей остаться на Родине, будь даже покинувшей свое тело. Случайно задев ее грудь, ты прислонила к ней ладонью, и ощутила, как кипит внутри, собирающаяся в определённом месте кровь, как что-то горячее торопиться взлететь ввысь, обрызгав твои бледные щеки золотистым светом. На этом, незнакомец с именем Покоя, предложил тебе присесть, кивнув взглядом на лестницу, он сделал это лишь одним добрым, непременном добрым взглядом. Ты никогда прежде не встречала таких истинных, благородных глаз, он не коснулся тебя, больше не обмолвился и словом, но тебе хватило его внимания для того, чтобы оставить тело Идочки, и позволить ее душе уйти туда, откуда пришла. Вспыхнуло золотое пламя, подобно этому вспыхнул салют на задней стороне двора, куда и вышла толпа, сопровождающая Степана Викторовича. Какой контраст буквально порезал тебя, контраст этого вечера. На миг ты вспомнила Лешку, какое-то неведомое облегчение поселилось в тебе на короткое мгновенье, теперь Пристрастие оставит нас на не короткий срок, который обязательно заставит нас всех принять решение. Его грустное лицо промелькнуло перед твоими глазами, ты сидела боком на предпоследней ступеньке, на Покой и не смотрела. К тому же тебе стало казаться, что еще миг, и ты ослепнешь, как ослеп этот фонарь, не выдержавший испытания. Послышался смех, радостный крик, вроде бы слышались отголоски мелодий, какой ты разобрать не могла в отличие от меня.
Когда Покой исчез, а Пристрастие пожелал уйти сам, силуэт Аиды Михайловны был по-прежнему у твоих ног. Я видела его все это время, стоя с открывшимся невольно ртом, уже выйдя из коридора, захлопнув дверь, я прижала ее спиной, сползла чуть ногами, наблюдала за твоим дальнейшим поведением. «Зачем? Почему? К чему было уничтожать дивность этого приятного вечера?»- все эти вопросы я задавала внутри себя, но подойти к тебе не осмеливалась. Нужны ли мне были ответы, я не понимала сама, но тут, ты  приподнялась, едва ли не упав. Я прислонила указательный палец к губам, волнение сосредоточилось в сердце. В темноте я разобрала, как ты рассмотрела свои руки, испачканные алой краской. Тихо прислонившись к фонарному столбу, дотронувшись до него левой рукой, сузив глаза, я принялась смотреть за твоими действиями, еще не до конца веря в то героя из легенды больше с нами нет, нет.
Салют поднял голос вновь, резко обернулась, после чего не нашла тебя взглядом. Испуг начал есть меня изнутри, спустившись, я спрятала ладони за спину, и, не взглянув на тело Аиды Михайловны, бросилась к морю. Я поняла, поняла  тебя, но не твой поступок! Ощутив, как прохлада сковала мои посиневшие ноги в прозрачных колготах, я обмерла, когда твой силуэт по колени стоял в ледяной воде, в нашем Черном море. Это было ты, не смотря на то, что темнота отчетливо пыталась спрятать тебя. Я бросилась бегом, спотыкаясь об валявшиеся мелкие камни, я вступила ногами в недлинных коричневых сапогах на черный песок. Тучи бежали, и про себя я просила их том, чтобы открыли луну, чтобы свет ее брызнул на неразумную тебя. Я не могла вспомнить, что видела тебя в таком состоянии. Ведь даже наш Лешка, так упорно иногда сопротивляющийся искусственной радости, и то не думал о чем, ты. Нет, конечно, же, вы все сдавались, и я, когда-то сдалась, отодвинув все способности воображения… Но сейчас оно бы мне точно не помогло, оставалось не больше шести шагав, каблучки сапог хоть и увязли в песке, но и их вскоре смочили соленые капли. У меня тут же промокла подошва, вода колола ноги, ты не двигалась, и я решительно крикнула за секунду до того, как повернула тебя к себе:
- Таня! Танечка!
На этом ты развернула ко мне свое посиневшее лицо, и словно только сию минуту, прочувствовав холод, обняла локти рук. Поспешив выйти из воды, луна одарила тебя острыми лучами, и  я заметила, как у корней у тебя посидели волосы, щеки упали, а губы словно облил жестокостью ветер. Зайдя еще больше в воду, я обняла тебя правой рукой, прижав к себе. Из взрослой, опытной Женщины с Загадкой ты превратилась в переживавшего ребенка, который потерял на площадке маму, но мы потеряли душу Кружевальской на всей Земле.
- Тише, тише, скоро будем мы под крышей…- я пыталась успокоить тебя, твердо шла по подчинившемуся песку. Твои руки не перестали дрожать, с них только была смыта кровь, едкая краска растворилась в соли на морской глубине. Туда давно хотела отправиться Идочка, и теперь наверно ни что не помешает родиться ей водным обитателем, чтобы однажды вынырнув из воды, перевернуть блестящим хвост одну из волн.
А сейчас море таинственно шумело, желая побороть звук распавшегося салюта. Зеленые искры упали над крышей этого корпуса, в котором радостная Аринка, держа за руку Лешку, лакомилась банановым, ее любимом тортом. И Лешка, позабыв о холодном стекле, улыбался черноволосой девушке. Но какой ценой он отстранился от него, точнее отстранилось от него Пристрастие, так нечестно использовав мою бедную Женщину с Загадкой. Та ночь не дала мне сделать много поспешных выводов, но я все же не поняла, зачем ты толкнула ее вниз, эту женщину, полюбившую русоволосого юношу. Главным сейчас мне было не потерять тебя, все больше спотыкаясь, ты не узнавала вокруг себя знакомое пространство, и я предпочла обойти тело Идочку другим путем.
Не представляя себе дальнейшее утро, я благодарила луну за ее понимание. И пусть пока ее свет царит над нашим Земным шаром, никто не обнаружит тело Идочки, никто. А завтра, завтра будет новый, никчёмный день, в который ты не встанешь с кровати из–за холода внутри красных вен.
« Нельзя всегда полагаться на предощущение, ведь его знаки, подсказки надо видеть, слышать, ни в коем случае не отбрасывать в сторону. Но разум редко извлекает уроки несостоявшегося чувства, потому платит за это самой высшей ценой всех времен, он платит тем, что теряет сердце, как главный механизм тела. А ведь оно старое, но мудрое, выросшие из «дитя» своего помощника, названного предощущением, затаившись на своем месте, иногда совсем внезапно может перестать биться. И тогда характер, разум, сознания расколоться на тысячу частей. И зал души, светящийся шарик станет свободным от всего, что сопровождало его в той, близкой, но незнакомой жизни».