Тонтон-макута

Знаете, что в переводе значит
тонтон-макуты? Оборотни.
                Грэм Грин

Расплавляющее асфальт послеполуденное солнце осталось за стенами университетской читальни. В старинном кирпичном здании сохранялась прохлада, немногочисленные студенты, обложившись учебниками, работали, наслаждаясь тишиной и покоем.
Марина распечатала письмо от подруги, предвкушая приятные минуты, и прочитала:
«Ты свинья и твои родители свиньи…»
Споткнулась, не поверив своим глазам, снова перечитала строки, которыми начиналось письмо, потом медленно дочитала все до конца. Отрешенно отложила листок в сторону, долго смотрела в открытое окно. Солнце заволокло долгожданными дождевыми тучами, что не принесло радости. Марина взяла со стола конверт, рассмотрела марку с изображением колхозника и колхозницы с ВДНХ, обвела авторучкой свой адрес, потом Дашин, перевернула конверт и неторопливо начала рисовать мужской портрет.
А как замечательно все начиналось. Тоже с письма, полученного подругой от неизвестного. Оно было неожиданным и странным:
«Ты идешь по коридору училища. Красивая. Неприступная. Я решаюсь и подхожу к тебе: «Пошли в кино. Или в кафе». Увы, я не успел сказать тех слов. Ты уехала».
И все. Больше ни одного слова. Без обратного адреса. На штемпеле стояла дата отправки, можно было разобрать название столицы.
Даша перечисляла всех студентов училища искусств, разбирая по косточкам каждого, но вычислить автора письма ей никак не удавалось.
Позже пришли второе и третье письма. Его звали Влад. Даша с большим трудом вспомнила симпатичного старшекурсника с фортепьянного отделения. Но нигде их пути не пересекались.
В августе он написал, что с другом Геной приедет седьмого числа в командировку. Даша в истерике трясла Маришкины тряпки, выбирая себе наряд:
– Я не могу их пригласить к себе, ты организуй  чаек в комнате. Хорошо?
– Да-да, конечно, – суетливо соглашалась Марина, разбирая коробки с обувью. У Даши в двухкомнатной квартире, кроме родителей, жили еще два брата – старший и младший. В заставленной старой мебелью комнате у Марины места было больше, чем во всей квартире у подруги. В центре стоял дубовый стол, сейчас заваленный ворохом тряпок. На выдвижных полках красовались деревянные головы львов, держащих металлические кольца в пасти. Рядом возвышалось тяжелое кожаное кресло с кривыми ножками. Стены комнаты были обиты зеленым сукном, два высоких книжных шкафа притулились с двух сторон узкого окна, занавешенного полосатыми портьерами. В углу стояла тахта с клетчатым пледом, рядом – огромный платяной шкаф.
Вазы с высушенными травами, миниатюры, привезенные отцом из разных стран, детские рисунки и фотографии, школьные грамоты, морская ракушка величиной с пол-арбуза, кудрявая кукла в кружевном розовом платье – эти милые сердцу и совершенно бесполезные вещи создавали удивительно гармоничную, умиротворяющую атмосферу в комнате девушки.
Где встретиться? Конечно, у нее, других вариантов не предвиделось.
Даша убежала на вокзал, развевая тяжелый запах «Опиума». Марина торопливо навела порядок в комнате, принесла два стула из зала и пошла на кухню, размышляя, что бы такое интересное состряпать. Она умела ловко готовить торт «Негр в мыле» и печенье с орехами «Ежики». Выбрала второе, принялась очищать грецкие орехи, поставив пластинку с песнями Ободзинского.
Время словно остановилось, гости все не шли. Марина успела приготовить салат из орехов, изюма и свеклы, выпить чай с хрустящим печеньем, немного почитала, грызя яблоки, послонялась по пустой квартире. Родители приедут с дачи завтра, сегодня свобода выдалась весьма кстати.
Позвонили по телефону.
– Таня, ты?
– Нет, ошиблись номером.
– Вы не Таня? Какая жалость! Девушка, не кладите, пожалуйста, трубку. У вас такой хороший голос, Вы, наверное, очень красивая.
Марина улыбнулась. Приятный человек, почему бы не поболтать.
– Кто вы?
– Приезжий. Сижу в гостинице, хотел старой знакомой позвонить, да номер телефона, видимо, неправильно записал. Можно с вами поговорить? Сегодня выходной, совершенно нечего делать. Куда в вашем городе можно пойти?
– В кино, наверное, – в раздумье протянула девушка, вспомнив, что на днях видела новую афишу.
– Через три дома от гостиницы кинотеатр «Фонтан», там новый фильм. У нас есть кинотеатр «Комсомольский», но его сейчас ремонтируют, а в «Пионере» повторные и детские фильмы. Есть еще музей краеведческий.
– Не густо.
– Почему? У нас парк красивый, можно на танцы пойти. Книжный магазин хороший.
– Замечательная идея! Сегодня магазин работает?
– Да, конечно, у них понедельник выходной.
– Что из новинок у вас есть в магазине, не помните?
– Брюсов с иллюстрациями, хорошая книга. Что вас интересует?
– Все интересует. У вас есть Альбер Камю и Робер Мерль?
– Нет, – огорченно ответила Марина, не заметив, что речь идет уже не о магазине, – но у меня есть «Над пропастью во ржи» и Стругацкие.
– Фантастика! Вы, видимо, много читаете.
– Приходится, я на филфаке учусь.
    Они разговорились. Беседа увлекла девушку, она забыла о часах. Симпатичный человек, читает ее любимые книги. Марина звонко хохотала над его шутками, рассказала о фольклорной практике на Южном Урале, о каникулах. Он рассказал о себе. Зовут Игорь, живет в столице недалеко от университета, рядом с памятником Салавату. Работает журналистом в «Вечерке», приехал на три дня в город Березняки.
Ей казалось, что знакомы они давно. Незаметно перескочили с чопорного «вы» на «ты», обсуждая книгу «Мастер и Маргарита», ценность, найденную девушкой у подруги в библиотеке среди изъятых и подлежащих уничтожению журналов.
– Дай мне на вечер перечитать, не потеряю – слово офицера, – полушутливо попросил Игорь, – встретимся минут через сорок у вашего «Фонтана».
Девушка замешкалась всего несколько секунд, совершенно посторонний человек вызывал необъяснимое доверие. Она согласилась с оговоркой:
– Через сорок минут не могу, ко мне гости должны прийти.
– Адрес, может, скажешь, я зайду на минутку, а утром верну книгу.
Нерешительно она продиктовала подробный адрес, положила трубку, задумалась. Что вдруг на нее нашло? Незнакомцу обещала отдать лучшую вещь из своей библиотеки – потрепанный журнальный вариант книги Булгакова.
«Потом разберусь, придет ли еще», – с этой мыслью она принялась перебирать любимые книги. Когда она поступила в университет, отец повел ее на книжную базу, сказав:
– Выбирай все, что хочешь.
Трудно описать Маринкину радость: Ахматова, лирика Вагантов, Ивлин Во. Покупка таких книг по своей цене напоминала цветной сон. Они шли домой с отцом с двумя сетками, девушка сияла, как ребенок. Отец, как отражение зеркала, сиял не меньше, любуясь дочерью.
Марина зачиталась, вздрогнула от неожиданности, когда позвонили в дверь.
Даша с молодыми людьми создали столько шума в прихожей, словно ввалилась толпа одноклассников. Шутили, хохотали, каждый норовил погладить рыжего кота Маську - Фантомаську. Знакомились. Худой, чернявый Гена не понравился Марине, отталкивал его тяжелый взгляд. Влад был хорош – красавец с кошачьей грацией, светлоглазый, с длинными светлыми волосами. Он протянул Марине торт со словами:
– Ты мне Булгакова почитать обещала.
Девушка замерла с протянутой рукой, опомнилась, взяла торт с розочками и понесла на кухню.
Настроение испортилось.
В комнате весело разбирали розыгрыш, Марина натянуто улыбалась, вежливо ухаживая за гостями:
– Подожди, Дашка, с тобой мы потом поговорим, – шепнула она подруге между делом.
После чая пошли в кино.
Фильм не впечатлил никого, немного поговорили об игре актеров, переключились на другие темы. Теплый вечер приглашал на прогулку. Пошли вдоль бульвара в сторону парка, откуда доносились музыкальные ритмы в стиле диско. Влад вел Марину под руку, шепча незначительные слова, усмехаясь, оглядываясь назад. Хмурая Даша с Геной шли на расстоянии, отстав от первой пары. Гена что-то говорил, Даша молчала.
Марине было неловко, она придерживала шаг, чтобы подруга могла догнать их, но Влад тянул ее вперед, шепча на ухо:
– Пусть поревнует, крепче любить будет, – и опять усмехнулся.
Марина остановилась, подождала подругу, пошла рядом с ней. Гуляли долго, потом проводили Марину домой.

Она лежала в постели с книгой, снова грызла яблоки и размышляла. Вечер ее разочаровал. Обида прошла, но неприятное ощущение потери чего-то хорошего не покидало девушку.
В конце августа она уехала в столицу на учебу.
    Даша писала ей длинные письма круглым детским почерком, рассказывала о своих учениках из музыкальной школы, о знакомых, но основное место в ее повествованиях отводилось Владу. Они вместе отдохнули на турбазе у озера. Он юрист, подрабатывающий тапером у гимнасток. Дашу приметил, когда она позировала художникам в училище, где учились друзья Влада.
На праздники Марина приезжала к родителям, встречалась с подругой, слушала ее бесконечные рассказы о Владе. Несколько раз Даша поведала о своем женском опыте, сильно удивляясь. Уже около года она пребывала в полной уверенности, что потеряла невинность с другом детства. Ее первый опыт с Владом едва не закончился скорой помощью. Как такая ерунда получилась, Даша не могла объяснить.

Новый год праздновали у одноклассницы Молчановой. Лениного отца перевели в столицу директором крупного НИИ, выдали большую квартиру в центре, которая превратилась во что-то, напоминающее клуб. Благодаря Лениной маме, Римме Исааковне, преподававшей домоводство в их десятом «Б», девочки чувствовали себя в этом приветливом доме уютно, сытно, что немаловажно было для общежитских студенток. В столичных вузах училось много Лениных одноклассников из первой в городе экспериментальной школы.
К приезду гостей доставалась белая скатерть, дымящийся суп выносили в супнице из тонкого фарфора.
Девочки обожали свою учительницу с седой короткой стрижкой, учившую их тонкому рукоделию и шитью. В пятом классе, накануне Восьмого марта, девочки пекли у Риммы Исааковны дома печенье. Марина помнила, как бережно несла маме нарядный кулечек с румяными грибочками с запахом ванили. Ах, какие славные были грибочки!

В Новый год родители оставили квартиру Лене. Толпа собралась любопытная. Руслан уехал в Ригу, к брату, Марина пришла одна.
Худой, с большим кадыком, Леша читал свои басни, которые пока еще не были изданы. Эдик – стихи, которые никто не понимал, но восторгался, оценивая колоритную фигуру чтеца. Художники Стрелковы, отчаянно жестикулируя, спорили о достоинствах «Истории Пука» Дали. Беляев клянчил у девочек старые шерстяные кофты для работы с гобеленом. Марина видела у него в мастерской незавершенное полотно размером два на четыре метра, со сказочным лесом в стиле Руссо. Тут никаких кофт не хватит.
Рядом сидела его жена в сером шелковом платье. Она показала девочкам дырку от пепла на ткани, вокруг расшитую мужем прекрасными цветами. Марина хорошо вышивала, но работа художника впечатлила, рисунок занимал весь подол. Она постаралась запомнить орнамент, чтобы как-нибудь повторить в серо-фиалковой гамме.
Влад стал импровизировать на пианино для Марины. Даша с приклеенной улыбкой старательно напивалась.
Кто-то позвонил, когда Марина шла в кухню. Она открыла дверь.
– Мне Влада, – худой горбоносый человек без улыбки смотрел на девушку. Съежившись от его неуютного взгляда, она поторопилась пригласить Дашкиного жениха, как мысленно окрестила Влада.
Даша уснула на диване, упустив дальнейшие события.
Марина вымыла длинные хрустальные фужеры, до блеска протерла сухим полотенцем, выстроила их на полке. Пошла в коридор, из любопытства вновь открыла дверь.
У порога стояли двое, словно во время расстрела. Влад прижался к холодной подъездной стене, рубашка расстегнута. Горбоносый наступал.
– Проходите, мальчики, – радостно пригласила девушка, до конца не ощутив войну мужчин.
– Закрой дверь, иди в дом, – приказал Влад.
Обиженная Марина ушла к поэтам дослушивать очередное детище Тихонова. Двое пели под гитару Окуджавскую: «В банке темного стекла из-под импортного пива роза красная цвела...» Она заслушалась, уютно устроившись на диване. Через некоторое время Влад тронул ее за плечо:
– Извини. Пойдем поиграю. Хочешь, твоего Рахманинова?
Девушка быстро простила, пошла слушать музыку, спросив на ходу:
– Кто это был? Почему его к нам не пригласил?
– Это Гольдштейн. Он год отсидел за антисоветскую книгу, – ответил Влад, устраиваясь на стуле возле пианино.

Эта зима была снежная. У подъезда образовался очищенный от сугробов тоннель со скамейкой, на которой устроилась толпа.
Долго ждали такси. Пьяную Дашу Влад на руках отнес в машину. Марина с Ольгой вернулись на кухню к горе грязной посуды.

    Прошло больше полугода. От Даши пришло письмо: «...мне надоел Влад. Бери его себе, дарю. Вы с ним одного поля ягоды, в его жилах тоже течет голубая кровь...» Марина немного удивилась письму, но ей было не до чужих проблем.
После августа она плавилась в медленном безумии из-за несостоявшейся свадьбы с Русланом. Белое платье, расшитое своими руками нежными фиалками, висело в шкафу в родительском доме, подтверждая примету, что нельзя шить себе подвенечный наряд.
Восьмое число прошло в молчании, бабушка ходила на цыпочках по коридору, тихо заходила к внучке с подносом горячих пирожков, осторожно гладила ее по голове, приговаривая:
– Ничего, ничего...
В сейфе отца лежало последнее письмо Руслана, пришедшее недавно. Что в нем – девушка не знала, но догадывалась по поведению родителей.
– Папа, дай мне письмо. Оно мне пришло.
– Забудь его. Такие гнусности, да еще с орфографическими ошибками. Мерзавец.

В конце лета Марина уехала на учебу.
    Первого сентября они встретились на ступенях университета. День наполнял зарядом радости на год. Кленовые листья опускались с соседних багровых деревьев на широкие ступени около колонн здания филфака.
Народ спешил на занятия, начиная с первого дня сентября новый отсчет молодого времени с радужными планами на будущее.
Она увидела Руслана издали, сердце подскочило и замерло где-то у горла. С обычной кривой ухмылкой, неправильно сросшимся после удара кулаком носом, тоже немного кривым, он шел по кровавому ковру листьев тяжелым шагом грешника.
Марина знала, что услышит, ей хотелось спрятаться за колоннами, но она стояла на его пути, мысленно видя себя листком под его башмаками.
– Понимаешь, нам не по пути, я тебе все написал. У нас слишком романтическая любовь, – сказал он. – Я женюсь на Розе.
– Когда?
– В конце сентября.
– А, ну пока.
– Пока.
Вот и все. Одним словом вычеркнуть год любви. Она стояла оглушенная, не замечая слез, текущих по щекам, не замечая красоты опавших листьев у колонн на ступенях, не слыша и не видя ничего вокруг.
Проходивший мимо преподаватель зарубежки остановился, положил ей на плечи руки и посмотрел в глаза:
– Послушай, девочка, все пройдет. Помнишь кольцо Соломона? И это пройдет.
Если бы он знал, что пройдет боль только через много лет. Да если бы и знал, что с того, что бы изменилось?
Поженились они скоро и скромно, без свадьбы. Роза через два месяца родила несчастное дите, которое вскоре умерло. Марина ничего не понимала. Роза – его двоюродная сестра, училась в училище искусств, жила у Руслана на квартире. Когда Марина приходила в гости, та ставила чайник, уходила в зал. Молчаливая черноволосая толстушка с румяными щечками. Как его на нее занесло? Как вообще такое могло случиться?

На семинарах он громко шептал:
– Девчата, найдите Маришке мужа, она замуж хочет. А я вот женат.
    Она сидела мраморной фигурой, не дыша. Вскоре он перевелся на заочное отделение.
    Ей говорили:
– Они переехали в общежитие училища, где Руслан комендантом подрабатывает, жену поколачивает.
Ей говорили:
– Он бросил ее. Женился на Любаше с иняза.
    Ей говорили...
    Долгие годы она жила в тени древа страстей единственного мальчика с филфака.
Однажды зимой она встретила его.
Руслан плотно прижался к ней в переполненном троллейбусе, с кривой улыбкой жарко зашептал:
– У тебя носик такой сексуальный. Пойдем ко мне.
Марина выскочила на следующей остановке, вернулась пешком в общежитие. В комнате никого не было, боль скручивала все внутри, хотелось любым способом избавиться от горячего шепота Руслана. Она взяла пачку снотворного из Олиной тумбочки, высыпала в ладонь все таблетки, медленными глотками стала запивать одну за другой отстоенной водой для поливки цветов. Потом легла, не раздеваясь, укрылась с головой полосатым казенным одеялом и стала слушать, как он поет красивым грудным басом: «С ненаглядной певуньей я в стогу ночевал...»
Он пел и пел. Она слышала только его песню. В замке повернулся ключ. Кто-то что-то бормотал, мешая ей слушать его песню. Кто-то громко кричал...

После больницы Марина жить не хотела. Механически совершала какие-то телодвижения. Равнодушно смотрела на преподавателя журналистики Эдика, который тряс ее за плечи, умолял проснуться. Потом украл паспорт. Грозился через знакомую зарегистрировать брак с ним. Спасал. Любил, видимо. Где-то на курсе пятом Маришу он оставил в покое и принялся с тем же упорством любить водку.

Тем временем барабанщицу из студенческого оркестра сфотографировали нагишом, в крупных красных бусах, на холодном балконе гостиницы «Интурист». А заинтересованные люди в это время шерстили номер ее друга – американца.
Появилась чудовищно циничная статья в столичной газете. Галю выгнали из университета и оркестра, она уехала к своему иностранцу. Марина заняла ее место за барабанами, с ожесточением начала на них выбивать свою боль. В Одиллию она постепенно перетекла из Одетты, купив черные кожаные штаны, черную водолазку, выкрасив длинные пепельно-русые волосы басмой. Последним гвоздем были огромные бабушкины александриты в серебре – кулон и перстень.
Ах, ты так, а я вот так!
На студенческой вечеринке она увидела его горящие глаза в толпе танцующих. Шепнула что-то гитаристам с физмата, двое с двух сторон коснулись ее щек губами. Она смотрела на себя его глазами, видела раскрепощенную роковую женщину и начала себя любить.

Была одна маленькая отдушина в ее буднях – комната Красиковых в общежитии. Слава ловко тасовал статьи Ленина, Библию, «Капитал» Маркса, словно карты, получалась любопытная каша под названием «Трое в лодке и козел».
– Козел – это я, точнее, козел отпущения, – со смехом говорил он, начиная читать, не подозревая о своем пророческом даре.
– При чем козел-то? А? – встревал Вовка, Славкин однокурсник. Это у язычников в Нотангии были жертвенные козлы, а ты не язычник. Позже туда рыцари пришли и назвали страну Пруссией.
– Слушай, мне в голову красивая мысль пришла, – нетерпеливо перебивал друга Славка, – Пруссия, Руссия, Россия! Неплохо! Коренные жители от крестоносцев через Латвию на восток бежали. У них даже национальные одежды были похожи на одежду русичей, – оживлялся Славка.
– Да не суетись ты со своей красивой мыслью, ты же о христианстве пишешь, – Вовка никак не мог угомониться. – При чем тут козел отпущения? Это же языческий обряд.
– О христианстве пишу, истинно, подтверждаю цитатами великих классиков коммунизма. Не обижай моего ребенка, я происхождение слова «Россия» отыскал. Цените гения в моем лице. Ты хотя бы знаешь, что слово «русские» – единственное прилагательное среди названий наций? Вот скажи мне, к чему они прилагались?
И поехало. Спор мог прервать чтение на часы.
В комнату приходили все желающие.
Славкина жена Иришка жарила макароны, зевала долго-долго, ложилась спать…
Марина слушала и не слышала, но было уютно, никто не мешал думать о Руслане.

В прошлом году она ему сообщила, что, кажется, будет ребенок.
– Что ты ерундой мне голову забиваешь? У меня зачет по английскому языку на носу, – так он ответил и отвернулся к окну. Трамвай полз безобразно долго по синей ночи, она окоченела от холода и одиночества.
– Это твои проблемы, – сквозь зубы процедил он напоследок.
– Да, мои проблемы, – думала она, удивляясь себе. Что в нем есть? Просто мелкий, бесталанный, порочный человек. Мелкий, порочный. Мелкий.
Когда она прошлой весной вернулась с победой из Москвы, он подарил янтарный браслет со словами:
– На финал, может, поеду.
Она усмехнулась про себя. Что он умел? Петь да сеять. Пел он – мороз по коже, но для участия в КВНе этого было недостаточно, нужны были особые способности. Тут возникала некоторая сложность.
Нет, не права она, у него был один замечательный талант – талант Казановы.
Первокурсницу Марину в команду пригласили рисовать. Студенты долго готовились, победа в полуфинале досталась за отчаянно веселый труд. А что Руслан? Девушка щадила самолюбие друга, которого не пригласили в команду.
Тогда же он говорил о свадьбе в августе, о комнате с большой черной тахтой, где будет сочинять свои бессмертные произведения. Ей отводилась роль оформителя и кухарки. Она иронично наблюдала за его подражаниями Хемингуэю в манере писать, одеваться. Но стоило ему наклониться к ее уху и зашептать скабрезности, Марина замирала соляным столбом без слов и мыслей, как жена Лота, готовая потерять сознание от нежности и желания быть с ним всегда: днем и ночью, в горе и радости. Позже она, цинично анализируя свое безумие, придет к мысли, что любовь – это химический процесс в организме. Не более того.
После первой свадьбы Руслан стал засеивать филологическое поле, не забывая преподавателей. Имел значение только пол, но не возраст.
Марина тем временем работала. За оформление литературного альманаха «Дорога», занявшего второе место среди студенческих работ СССР, она получила хороший денежный приз. Показали по телевизору передачу об альманахе. К выступлению она сшила черное бархатное платье с вологодским кружевом.
Приехав к родителям на каникулы, ощутила вкус славы. Знакомые останавливали при встрече, с уважением говорили с ней о чем-нибудь, вспоминали КВН.
Свободное время Марина забивала чтением, стараясь заглушить чувства, не думать о нем. Начала методично, с первого до последнего тома, перечитывать классику.
Появились стихи и доброжелатели.
Первым появился министерский сынок, рыхлый башкир, пытавшийся достоинствами отца завоевать любовь девушек к себе. Каждой он рассказывал, словно бы невзначай, о своей квартире, в которую постоянно покупал мебель, шторы и прочее барахло, каждую покупку обсуждая с новой знакомой. Он постоянно болтался в общежитии. Столов, по подсчетам Марины, он купил уже полдюжины. От него отмахивались, как от назойливой мухи.
Через много лет она увидит его по телевизору - солидный политик будет говорить умные вещи, чем немало удивит её.
Марина отпугнула его при первой же попытке создать романтические отношения, но смягчилась и перевела его энергию страсти в приятельское русло, когда тихая Рая из соседней комнаты стала ходить к нему в гости.
Булат похвастался своими связями с литературной элитой республики. Марина глупо попалась на крючок со своей тетрадкой стихов, вместе с приятелем придя в гостиницу к маститому литератору. Робея перед мастером, она стала блеять свои опусы, в то время как Булат отлучился на «минутку». Ей хватило десяти минут, чтобы понять, что стихи – это предлог, чтобы заманить молодую дуру к этому обремененному бытом и возрастом потному козлу.
Сбежала она с незначительными потерями, лишившись верхней пуговки на блузке и тетрадки, которую восстановить не удалось.
На каникулах проклюнулся лысый земляк, инженер с завода, Дашин хороший знакомый.
Втроем гуляли до утра. Мама волновалась, звонила Даше, потом Шурику, чей телефон узнала от Дашиной мамы.
– Ты совсем от рук отбилась, при первой же встрече теряешь голову, – сердилась она.
– Мама, мы втроем на гору ходили.
– Знаю я ваше «втроем», небось, Дашу тоже кто-то прикрывает.
На следующий день Шурик нашел Маринину маму на работе. Вечером она с изумлением рассказывала дочери о встрече:
– Отвел к кадке с пальмой, целовал мне руки и клялся, что между вами ничего не было, просил тебя не ругать.
– Он старше меня на пятнадцать лет! Что может между нами быть? – девушка удивлялась, не задумываясь о том, что Шурик моложе ее матери всего на три года.
После этого смешного приключения он стал почтительно ухаживать за Мариной до ее отъезда.
Позже еще небольшое развлечение, связанное с телефонным разговором. Надо было выяснить, приедет ли Даша на день рождения к Марине. Что-то не так соединилось на АТС, и девушка услышала разговор:
– Ты едешь к ней? – спросил мужской голос.
– Да, конечно, я уже ее любимый торт «Птичье молоко» купила, – ответила Даша.
– Давай вместе утренним шестичасовым поедем, – Шурик говорил «утгенним», не проговаривая «р».
Марина пыталась до них докричаться, но напрасно старалась.
В одиннадцать она их встретила на вокзале. Даша кинулась на шею:
– Как ты здесь очутилась?
– Вас встречаю, «Птичку» не терпится получить. Что с вами? Словно аршин проглотили. Я же говорила, что у меня хорошая интуиция.
    Даша долго потом пытала подругу, но та свой секрет не раскрыла.
Она помнила шумную толпу в общежитской комнате, в подарок несли водку и закуску. Кто-то прокрутил на мясорубке селедку, смешал с маслом и намазал на хлеб. Кто-то подарил пластинку с песнями Утесова. После застолья пошли на мусульманское кладбище. Славка нашел крышку от гроба, взвалил на спину, надел на шею венок – в таком виде с толпой направился в город. Марина подсчитывала, сколько лет тюремного заключения ей полагается за осквернение могилы. Парня она жалела, у того явно не все дома, глупо было бы ожидать вишни на чертополохе. В семье потомственных алкоголиков Славка был белой вороной. Во время турпохода на озеро Марина видела его отца, случайно забредшего на огонек костра. Деревенскому пьянице предложили сухое вино.
– Это сухой порошок, что ли, разводят? Я такое дерьмо не пью, – гордо отказался папаня.
Они втроем с Дашей и Шуриком сидели на мраморной скамейке у памятника молодой балерине и беседовали. Под утро проводили Шуру до друга, устроились на узкой железной кровати в накуренной общежитской комнате с грудой грязных тарелок. Долго говорили, прижавшись друг к другу, постоянно скатываясь к середине кровати.
Влад исчез так же, как появился. Даша сдержанно рассказывала о новом увлечении. Марине не о чем было рассказывать, поле личной жизни стояло невспаханное.
– Чем Шурик плох? – Даша не понимала подругу.
– Неинтересно, – ей никто не был нужен.
– Может, в монастырь сразу двинешься? Ты очумела совсем от своего Руслана. Петух он неощипанный.
Плох ли, хорош ли Шурик – он был посторонний. Лет через семь он снова появится в ее жизни, позвонит и пригласит покататься на новой машине, привезенной с севера. Мариша наврет, что беременна.
- Ну и что? Если не выйдешь, не буду с тобой никогда здороваться при встречах.
- Не здоровайся, - скажет Мариша спокойно.
Слово свое он сдержит.

Как-то университетская подруга Светка сказала:
– Клин клином вышибают. Хочешь, познакомлю с преподавателем из мединститута?
– Хочу, – Марина понимала, что надо что-то менять, чтобы не умереть от незаживающей раны.
Он оказался ниже ее ростом, округлый, мягкий, с пушистыми ресницами вокруг светлых глаз, насквозь пропитанный еврейской интеллигентностью и талантами. Авторскими свидетельствами была завалена верхняя полка письменного стола.
Квартира походила на ее родной дом, тот же простор, мебель восемнадцатого века, картины. Только не чувствовалась женская рука – ковры годами стояли в рулонах по углам комнат, в гостиную проходили через кабинет. Кухня в сущности своей была залом.
Мишина комната напоминала что-то среднее между будуаром и офисом: огромная тахта с подушечками, тяжелые портьеры в тон, пишущая машинка, книги, деловой стол.
Миша жил с мамой, отец недавно умер, поэтому о нем много не говорили.
Он дал подруге ключ от квартиры. У него была сказочно хорошая библиотека, Марина с головой ушла в чтение.

Однажды на концерте встретила Влада:
– Что ты тут потеряла? Обещаю, будет интересно, если поедешь с нами.
С ним был Женя – бородатый полноватый красавец, который написал либретто для какого-то балета, сочинял музыку для цирка.
Они устроились в старой «Волге» с оленем на капоте, Женя за рулем. Влад положил голову Марине на колени, высунув в окно длинные ноги в белых импортных кроссовках. Так ехали.
Бабушкина однокомнатная квартира окнами в парк, в комодах, кружевах и пыли, со стойким запахом старых пепельниц, стала вскоре еще одним клубом на Марининой дороге.
    Пили крепкий кофе на кухне, Влад тоже читал что-то, что отлетало от девушки, не задевая сердца.
В тот вечер он спросил:
– Кого из нас выбираешь? Жека хоть и красив, но у него недержание, – мужчины подсмеивались друг над другом.
– Тебя, мы с тобой почти родственники, – подражая Владу, с бравадой ответила Марина, съежившись внутри от мысли: «Ну что, подруга, покатилась?»
И осталась у него. Утром протерла пыль и сварила кофе.
– Что ты наделала! Бабка догадается, что я тут был! Напыли немедленно, – напугал он Марину. Она смотрела в его смеющиеся глаза, медленно понимая очередную шутку.
Бабки уже давно нет на свете, квартира принадлежит Владу. Что ещё она про него знала? Отец композитор, мать балерина, есть сестренка-школьница. Сам работает в юридической консультации.
– Как тебе ночь? Я к сексу отношусь, как к спорту.
– А я как к наркозу, – неудачно ответила она, – боль не чувствуешь.
Она приходила изредка. В сексе не было души и гармонии, вскоре отношения стали дружескими. В квартире собирались интересные люди, говорили на острые темы, доставали запрещенную литературу.
Влад дал подруге список книг, которые он хотел бы почитать. Она находила книги у друзей и знакомых.
– Дай мне координаты хозяина, может, продаст книгу, – просил Влад, листая очередное приобретение.
    Марина знакомила с однокурсниками, перекупщиками. Во время очередной читки сюрреалистического творения Влада она рассказала о Славке. Влад, как ей показалось, нашел литературного соперника, много и подробно расспрашивал об этой семье, о книге.

Тем временем Марина переселилась к Мише, постоянно ощущая его доброжелательную опеку. В сумочке постоянно находила деньги, в доме ждал сытный ужин без соли, как было принято в этой семье врачей. Приходящая женщина мыла полы, готовила, в то время как девушка лежала с книгой на тахте. При встрече с Мишиной мамой, Эллой Давидовной, вежливо здоровалась и ныряла в полумрак комнаты, ощущая волну жалости со стороны ухоженной красивой женщины.
Вечерами Миша терпеливо занимался образованием девушки, настойчиво разучивая латынь, поощряя сочинительство, бережно пряча напечатанные листочки. Благодаря его нежности она выжила.

Иногда Марина навещала подругу Милу, одноклассницу, с которой была знакома за три поколения до рождения. Ее отец когда-то был лучшим другом Маришкиного деда, а мама – подругой бабушки. Такая разница в возрасте возникла из-за трагедии в семье, случившейся после войны. Двое старших братьев Милы, тринадцати и четырнадцати лет, умерли в один год от дифтерии. Остался только младший. В пятьдесят два года родители решились на Людмилу.
Все работали в школе в маленькой деревне на Урале, где было много сосланных, почти все друг другу приходились родственниками.
    Милин отец после развода купил маленький домик под снос на окраине столицы и увез дочь.
Марина приходила в чистенький домик с блестящими желтыми полами, журавлями на стене, нарисованными ею, черным пианино, на котором стояли фотографии Алена Делона, Одри Хепберн и племянника Макса.
Они готовили нехитрый ужин, растапливали печь, ложились на скрипучий диван и выключали свет. Подруга обладала талантом слушать, Марина исповедовалась. Мила была талантлива и нежна, но ее очередная попытка поступить во ВГИК провалилась, она пошла на иняз.
Играли в писателей, композиторов, художников. Кто больше назовет на определенную букву. Игра никогда не надоедала, в темноте девушки выдавали свои новые приобретения, приготовленные к концу игры.
Мила была тихой красавицей. Марина любовалась ее стройностью, постоянно удивляясь, что никто этого не видит. Семья жила трудно, на маленькую пенсию отца. Одну зиму подруга проходила в старом Маринином пальто. Мила постоянно болела, до её звездного часа километры лет протекали за крохотными окнами утонувшего в снегу дома.
Летом дом терялся в зелени сада, в комнатах стоял уютный полумрак. Мила умела из ничего создать шедевр вкуса: стелила зеленую скатерть с кистями на круглый стол, с краю ставила стеклянную вазу с колосьями пшеницы и маками.
Отдохнув душой, Марина вновь шла в большую жизнь, где черный камень под сердцем обязательно начинал разбухать, вынуждая опять искать тихую пристань.

– Похож!
    Марина очнулась, подняла голову от рисунка. Влад подвинул стул, устроился рядом, разглядывая свой портрет. За окном стояла сплошная стена воды, она не заметила, когда начался дождь.
– Читай, это от Даши, – Марина развернула письмо, подвинула в сторону Влада. Он быстро пробежал глазами, коротко хохотнул, отобрал у девушки авторучку и стал делать правки.
Марина видела подругу недавно, в последний приезд в родной город. Они ходили к портнихе, та шила Дашке красивое платье цвета электра. Подруги виделись последнее время редко, Даша училась в Казани на юриста. Похудела, талия стала тонкой-тонкой. Огромные черные глаза на смуглом лице были оттенены голубым цветом, проволочные черные волосы подстрижены короткой шапкой. Красивая девушка, только росточка Бог не дал.
Радовались встрече, как никогда. Дашу замуж звал спортсмен какой-то, она возбужденно рассказала всю историю романа, потом вдруг спросила:
– Ты не встречала Влада?
– Как не встречала? Я же тебе писала. Он мой хороший приятель.
– Я не получала никаких писем, у меня адрес сменился, – сказала Даша тихо, глаза еще сильнее потемнели, но Марина не догадалась, что с подругой, вечерним поездом уехала.
А вскоре получила последнее письмо.
– Давай ответим ее же стилем, – Влад развеселился, взял чистый лист и стал писать: «Из любви к черному юмору я посоветовал Маришке ответить так…»
– Пиши, я продиктую, – Влад сунул ей в руку авторучку. – Захлопни свою красивую пасть…
Марина четким почерком вывела эти строки, потом смяла листок и отбросила в сторону.
– Ну ты и сволочь!
– И ты не лучше.
– Да, не лучше. Она, оказывается, тебя любит.
– Я тоже ее люблю. Сейчас напишу ей об этом.
Он расправил листок и написал: «И я тебя люблю, моя рыбка. Твой Влад». Смял лист и положил в карман.
Позже Марина узнала, что злая шутка на этом не закончилась. Он отправил письмо.

Шел последний экзамен последней сессии в университете, когда ее мир рухнул.
Марина писала ответ на второй вопрос, когда к ней подошел преподаватель и сказал, что ее ждут в коридоре.
Молодой человек с близко посаженными темными глазами, короткой стрижкой показал ей удостоверение:
– Надо поговорить.
– У меня экзамен, я минут через пятнадцать освобожусь.
– Тебе, может быть, его не придется сдавать. Все зависит от твоих ответов.
Марина ощутила, как тело покрылось мурашками, она слышала кое-что об этих людях.
Не сказав больше ни слова, они вместе зашли в пустую аудиторию, где начался разговор.
– У нас есть хорошая рекомендация на тебя, – начал он. – Спокойно продолжай учебу, вскоре тебя оставят работать на кафедре. Твоя задача – изредка сообщать нам, кто и что пишет, что читает. Комсомолка должна заботиться о безопасности Отечества.
– Какая безопасность? Вы что, с ума сошли, хотите меня в шестерки записать? – от волнения ладошки у Марины стали мокрыми, она без конца теребила шарфик.
– Фу, как грубо! У нас другое мнение о тебе было.
– Какое, к черту, мнение?! Мне же экзамен надо сдавать.
– Кто был в субботу у Молчановых?
– Чем занимается Красиков?
    Кошмар длился шесть часов. В коридорах давно стихли голоса, слышался только звук удара швабры о стены. Офицер был, видимо, не из опытных, он много раз задавал одни и те же вопросы, не получая нормальных ответов на них.
– Был ли Гольдштейн на встрече?
– Содержание книги Красикова…
    Марина, мысленно распрощавшись с университетом, сидела на высоком подоконнике и курила одну сигарету за другой.
– Есть ли у тебя личное оружие? – задал он совсем глупый вопрос.
– А как же! – зло улыбаясь, стала хамить отупевшая от усталости девушка. – Как же советской студентке без личного оружия?
И совсем озверев от его вопросов, от вида его переднего золотого зуба, она сказала:
– Слушай, парень, если ты со мной переспать надумал, лучше веди в ресторан.

Через месяц Марину отчислили из университета.
До этого она ежедневно ходила от преподавателя к декану, от декана к ректору, везде встречая испуганные лица и получая однозначный ответ:
– Ты сначала со своими делами разберись.
К экзамену ее просто не допустили.
Она предупредила всех о надвигающейся беде. Римма Исааковна сказала:
– Не переживай, к нам они не посмеют сунуться.
– Плохи дела, девочка, – сказал Миша, – звони отцу.
    Марина устроилась художником в вечернюю газету. Вскоре приехал отец. Перед его приездом она перебралась в общежитие, которое встретило сумраком сырых грязных коридоров, запахом жареной селедки и тараканами. Маленькую комнату около туалета у Красиковых отобрали, Славку трясли, словно грушу. Его друга Вовку выгнали из университета вместе еще с одним студентом, Марком, за издание подпольной газеты. Марине как-то она попадалась, заинтересовав статьей о происхождении евреев.
– Только будучи студентом, вы можете писать все, что хотите, – говорил Эдик Васюнин на семинарах по журналистике. Ошибся мужик. О чем статья была? Марина вспомнила. В ней говорилось, что все народы на деревьях сидели, когда евреи уже колесо изобрели. Они тогда с Владом хохотали долго. Он заткнул кончик мохерового шарфа в штаны, размахивал другим концом, танцевал и пел: «Все мы обезьяны…»

Отец с профессорской бородкой, со значком депутата на лацкане пиджака вошел в кабинет.
Вышел угрюмый:
– Вляпалась ты, дочь, по уши в г…но, – сказал вежливый папа. – Условия такие: в двадцать четыре часа покидаешь город, дома встречаешься с начальником КГБ, он мой хороший знакомый. Потом обещают дать тебе возможность закончить университет.
– Папа, никакой я не диссидент, а Славка вообще с саркомой в голове ходит!
– Ему все это расскажешь.
Можно сказать, что история на этом закончилась. Остается добавить еще одну фразу, но чуть позже.

У Марины по приезде в родной городок началась другая жизнь. В органах она в трех словах сказала, что Гольдштейна не знает, что было истиной, Славкину книгу не помнит, что тоже приближалось к истине. Добавила, что не стоит цепляться к человеку с саркомой в голове, мало ли что читает и пишет он. Но Марину удивила осведомленность человека в погонах. Он знал слишком много. Видимо, не к ней одной подкатывался с интересными предложениями тот златозубый.
У Молчановых не была сто лет, кто теперь там собирается, понятия не имеет. Слукавила, конечно, для пользы дела, но кагэбешник действительно оказался хорошим знакомым отца, не собирался топить заблудшую овцу. Короче, «я не я, книга не моя, в чем и расписываюсь», а офицер, который ее допрашивал в аудитории, просто к ней приставал. Месть была наивной, но душу грела.
Про Маринку известно совершенно точно, что сегодня она вполне довольна жизнью в другом государстве с любимым мужем.
Даша вышла замуж за своего спортсмена, у нее двое детей, мальчик и девочка. С Мариной они встретятся в «Скайпе» только в глубокой старости.
 Компания, которая собиралась у Лены Молчановой в тот далекий зимний вечер, распалась.
Художник Беляев перестал ткать гобелены, перешел на шитье джинсов, спился и умер. Марина многие годы хранила дома станок с гобеленовым ковриком, который  он когда-то подарил ей. Уютный домик в цветистом саду среди огромных лиловых ирисов. Словно завещание оставил, нацелив женщину на поиски этого дома. После многих сует Мариша именно в таком доме найдет успокоение.
Славку удачно оперировали, удалив саркому, после чего они с женой разъехались по разным городам. Через много лет Марина по интернету получит письмо от незнакомца: «Спасибо, что продала ни за грош Славку, благодаря чему он уехал в Новую Зеландию, стал известным философом, процветает. А ты так и пишешь свои стишки».
Марина вычислила, что письмо пришло по цепи однокурсников, ей даже удалось найти Славку, хотя тот и прикрылся фотографией какого - то старца, напоминающего гуру. Женщина попросила прощения за глупость, совершенную в юности, описав без прикрас последовательность событий. Она к старости научилась быть честной сама с собой, не оправдывала себя. В ответ пришло ироничное, но вполне доброжелательное письмо с пожеланием забыть грехи молодости и наслаждаться оставшимся временем на полную катушку.

Руслан приходил на годовщину мамы к Марине.
  Выйдя на пенсию, отец обменял свою большую квартиру в Березняках на меньшую в столице, чтобы быть ближе к внуку. Марина пропустила переездные хлопоты родителей, находясь на работе за границей. Родители радовались новой квартире у леса, тому, что родственники живут рядом. Писали, что близко протекает река.
Через год, осенью, приехала дочь в отпуск. Вышла на остановке «Парковая», нашла улицу, вспомнив, что прежде она имела другое название. С бьющимся сердцем подошла к знакомому дому, сверила номер:
– Неужели?
Даже подъезд был тот же.
– Мама, этажом выше живет Руслан, – сказала она, не успев переступить порог дома.
– Как? – изумилась она, и тут меня твои грехи достали! Фая говорила, что ее сын с тобой учился, но я не думала, что это он.
Руслан жил в Германии на пособие с очередной женой. Университет он закончил лет через пять после Марины, работал фотокорреспондентом, приезжал на стареньком «Хаммере». Марина иногда видела его в окно.
Давно ушел из жизни отец, в прошлом году мама растаяла в течение трех месяцев, ей было шестьдесят четыре года.
В доме собрались ее подруги. Дочь положила на стол грамоты, медали, мамины вышивки. После чаепития проводила старую тетю Фаю на третий этаж, та жаловалась на больные ноги. Последние восемнадцать лет они с мамой дружили. Тяжело переступая, соседка поднималась по ступеням, Марина поддерживала ее под руку. Вспомнила один телефонный разговор с Русланом:
– Я сказал маме, что в августе женюсь на тебе, она недовольна – в девятнадцать лет общежитскую девочку в дом привожу. Я ответил, что таких грудей больше не встречу, – и смешок. Она до сих пор помнила его голос.
Тетя Фая сильно сокрушалась по поводу несостоявшегося родства. Иногда Марина навещала соседку, не признаваясь даже себе, почему ей хочется говорить с ней. Как-то за чаем очень спокойно и подробно Марина рассказала пожилой женщине о своей любви к ее сыну.
Дверь открыл Руслан в махровом халате. Ай да старушка! Слукавила, ходить она не может, видите ли. Марина поздоровалась и пошла вниз по лестнице – снова что-то внутри натянулось струной и начало тревожно звенеть.
Через полчаса он постучал в дверь. Марина его в дом не стала приглашать, сославшись на усталость. Накинула на плечи шубку и вышла в морозную ночь. Взявшись под руки, словно старые супруги, они медленно пошли в сторону заснеженного леса, прогулялись до школы, где когда-то учился Руслан, остановились под фонарем.
Еловые лапы в школьном саду прогибались под тяжестью маленьких сугробов, крупные хлопья снега медленно опускались на землю, на лица и таяли.
– Какая ты шикарная, не ожидал, мне хочется тебя сфотографировать, – сказал он, поправляя выбившиеся из-под шапочки волосы, легко коснулся теплой ладонью ее щеки.
– Как-нибудь в другой раз, – ответила она, пытаясь не обидеть, твердо решив, что другого раза не допустит.
Снег ложился на ее светлые волосы, искрясь при свете фонаря вместе с сережками в ушах. Он ничего не понял, судя человека по внешности, а не по душевным его качествам. Она знала, что «шикарная», она давно уже знала об этом, отстраненно разглядывая его. И ростом он, оказывается, мелкий.
Он регулярно звонил до ее отъезда. Марина не подходила к телефону. Тетя сказала:
– Он мне надоел своими звонками, поговори сама с ним.
Они снова гуляли вдоль леса, Руслан прочитал стихи, посвященные ей, много говорил о своих теплых чувствах к ней, чем ничуть не удивил Марину, хорошо помнившую русскую классику, вызвал лишь легкое недоверие.
Давно, очень давно Марина научилась ценить в мужчине не слова, а дела. Она не хотела о нем думать. Боялась подпускать к сердцу, до сих пор помня ту одуряющую боль, с которой пришлось жить многие годы.

И последняя точка в этой истории.
Однажды встретилась старая приятельница.
 Разговорились об общих знакомых:
– Светка в Петербурге, в банке, Влад во Владивостоке, грузчиком в порту.
– Как грузчиком?! – оторопела Марина. – У него же два высших образования и училище искусств. Что он там делает?
– Как что? Работает. Ты что, ничего не знаешь? Он же офицер КГБ!