Воздух

Ей.

Выдох.
Вокруг легких затягивается тугой жгучий обруч. Я по привычке делаю несколько непроизвольных дыхательных движений. Но как всегда все напрасно, все попусту. Горло разрывает мерзкий тягучий ком, не позволяя хотя бы еще разок вдохнуть живительной смеси газов. И уже глаза заволокла предательская водянистая муть, и свет фонарей разъезжается на тысячи золотистых нитей, проходя сквозь мои ресницы. Вагон медленно трогается и начинает свой неизбежный разбег. А мои ладони скользят по стеклу заледенелого вагона, тщетно пытаясь зацепиться за ускользающую призрачно-обманчивую поверхность. Все. Издевательски мелькнули красные глаза последнего вагона и скрылись за поворотом. А взамен закрутила мелкая поземка бесчисленных снежинок, секунд, минут, часов мелкой суетливой жизни без желанного воздуха.
- Хоть за эти секунды спасибо…
Щелчок зажигалки и тоненький огонек выхватывает из темноты мое остекленевшее лицо. Я пытаюсь втянуть в себя едкий жгучий дым, но в горле все еще стоит тот самый ком. Едва зажженная сигарета, выбив сноп искр, покатилась по асфальту, подгоняемая промозглым мартовским ветром. Я потуже затягиваю свой теплый вязаный шарф, вставляю в уши наушники и под грохот басов и ненавистных колес поезда плетусь к метро.
Скрежет ключа в замочной скважине и вот уже навстречу мне снова раскрываются ненавистные серые стены. Моя квартира встречает меня неположенным ей холодом и густой, физически ощущаемой тишиной. Ненавижу ее за это.
Мысли благосклонно позволяют воскресить в сознании образ кипящего чайника, и я иду на кухню, дабы воплотить его в жизнь ленивым чирканьем спички. На столе стоит недопитая, еще теплая чашка чая с розовыми полукольцами на верхнем полюсе своем. И где-то внутри у меня начинает стремительно нарастать неподдельный холод души, обрастая заледеневшими обрывками чувств. Нет, не отогреться мне сегодня чаем. Но все же…
Сигарета, чай, телевизор. Телевизор, чай, сигарета. Не берет. Мне все так же холодно. Из недр бара извлекаю бутылку сомнительного коньяка, пытаюсь отогреть безутешные легкие. Бесполезно, они все больше сжимаются под провоцирующими парами алкоголя. Меня бьет озноб. Устав от бессмысленной трескотни и суеты на экране, нажатием кнопки позволяю умереть телеэфиру. Поход в спальню дольше откладывать невозможно. Тело хочет покоя в отличие от въедливых мыслей. Разбираю свое ложе и падаю на него, едва раздевшись. И чуть не теряю сознание от чарующего аромата жасмина от моей подушки. У меня кружится голова от такого негаданного счастья, и память снова прокручивает считанные секунды моей настоящей жизни, когда я еще мог дышать. Вот, вот, вот… и меня уже нет здесь.  Я почти дышу, почти чувствую пьянящие ароматы воздуха. Воздуха, который нежно обдувает, который приятно ласкает, щекочет. Воздуха, который снова и снова целует мое лицо и губы. Воздуха, в котором я мечтаю раствориться. Воздуха, который проникает во все уголки моего уставшего тела. Воздуха, который я жадно заглатываю всеми порами моей души, и которым невозможно насытиться…
 Отрываю голову от подушки, и снова вокруг звенящая тишина, и снова все так же серо. И тишина давит и давит меня и пищит, и переливается во мне, постепенно выталкивая в желанное царство Морфея. Да будет воздух пухом моему сознанию хотя бы на несколько часов!
Нет сновидений, нет  кошмаров, нет ничего. Смерть, как смерть.
Медленно-медленно выплываю из черной бездны небытия на поверхность тошнотворного мутного дня, лениво прорывающегося сквозь выцветшие посеревшие от тоски шторы. Между полами их обширных штанин вижу, как по апатичному небу ползут брюхатые апатичные тучи, вынашивая в своем чреве мириады снежинок, готовых в безумном танце полететь к оцепеневшей земле.
Выбравшись из-под одеяла, открываю упирающуюся форточку и впускаю первых безумцев. Разбегаются, разбиваются, расстраиваются-растаиваются на моем бездыханном теле. Стираю их останки с лица и плетусь в ванную, чтобы через несколько минут погрузиться в бессознательный транс повседневной жизни моей.
Смотрю на серебристый циферблат моих часов, смотрю, как сонно хромают стрелки, нисколько не торопясь приблизить сладостный момент моего воскрешения. Секунда, другая, треть… До дрожи в руках, с литературным замиранием сердца, боюсь перевести взгляд на стену, где на безбрежной глади зеленого моря обоев наглым образом выступает ненавистный календарь. Мне намного приятнее следить за мерным шагом безразличных секунд, чем видеть надменное издевательское поползновение мартовских дней, или  с ужасом, прикрыв глаза, представлять грозное неподвижное  оцепенение мартовских недель. Далее мысль моя с криком обрывается, захватив своей неразумностью неподвластные ей интервалы времени. Как, как, как???
Выключаю чувства мои, и вперед с головой (оставив непослушное сердце) в то, что со стороны может показаться беззаботной  светлой  жизнью. Но я все же не дышу. Я бесчувственный, бездушный биоробот. Я киборг, начиненный динамическими стереотипами.
Очередную попытку вдоха делаю, когда тишину моего мира рвет вопль телефонного звонка. Прижимаю трубку к уху вспотевшими от напряжения ладошками, зажмурившись, жду в предвкушении. Вот, вот оно! Но уже через секунду обрушиваюсь в бездну отчаяния еще более глубокую от этой глупой попытки. Как может заменить, летящая в холодной пустоте километров, радиоволна пьянящую сладость первого долгожданного вдоха? Ответ: никак, никогда, ни за что. И хочется прекратить писк этого обмана глухим звоном осколков по полу. Но я бесчувственен. Спокойно перебираю во рту набор бессмысленных звуков, черчу на оледенелом окне бессмысленные узоры, хороводы замерзающих чувств. Но все же, я снова и снова изо дня в день обманываю себя, и снова жду этого обмана, живу весь день, считая минуты до него. А иногда опережаю время, подталкивая его вперед нажатием мелких резиновых кнопочек на прямоугольнике дарующем надежду. Я их уже знаю наизусть, знаю, какую нажму в следующую секунду, и мои пальцы знают, и даже иногда уже и не спрашивают меня, выплескивая в эфир потоки горящих, страждущих гипоксичных букв в перерывах между держанием ручки, ложки или мышки. Иногда мои пальцы, горя упоением, хоронят на календаре еще один пустой бездарно прожитый день, рисуя на нем кресты.
Потом я выкидываю календарь, перестаю носить часы, а потом покупаю новый, и снова начинаю отмечать дни, подвожу часы, замершие после длительного сна. Выкидываю календарь…Гори все огнем.

Еще не открывая глаз чувствую, что за окном что-то необратимо изменилось. И в доказательство этого по моему лицу медленно елозит наглый апрельский луч, пытаясь пробиться сквозь сжатые веки. Впускаю его в свои зрачки. Тонны света вваливаются в комнату, разбавляют ее серые тона, раскрашивают однотонные занавески, даже придают безликое очарование мелким пылинкам в своих лучах. За окном полыхают огненные ручьи первой капели, надрываются невидимые пернатые, и термометр, обрадовавшись долгожданному счастью,  гонит свои градусы вверх.  И в воздухе разлит тот самый запах. В воздухе, В ВОЗДУХЕ. Естественно, моя утренняя эйфория никак не связана с наконец-то начавшейся оттепелью, криком неизвестных мне птиц, и переливом пыли в лучах солнца, и уж тем более не придает красоты этому утру моя распухшая после трехчасового сна голова, просто сегодня тот самый день. Ради него я считал секунды. 2426908 секунд я не дышал, скрипел зубами, бродил по городу, улыбался и хмурился невпопад, но все же чаще хмурился. И продолжаю считать и хмуриться, но уже больше по инерции, чем от тоскливой необходимости. Не спеша иду на кухню, взрываю ее маленький мирок полыханием газовой горелки, плетусь в ванную. Позволяю горячим струям охватить мое сонное тело, долго стою под душем, отплевываясь водой в противоположную стену, вылезти меня заставляет надрывный крик обезумевшего чайника. К горлу приливами подступает тошнота, но я пытаюсь задавить ее пустым безвкусным чаем. Затем долго выбираю, что мне одеть в свете нагрянувшего потепления. Сердце нервно дрыгается: «вперед, пора, не стой, беги, дыши». Запахиваюсь  во френч, вдавливаю черные капли наушников. Метро, вокзал, перрон.
Из-за туманного переливчатого поворота выползает поезд, вполне возможно, что это тот же самый предатель, который всего лишь месяц назад двигался в обратном направлении, демонстрируя мне свой зелено-красный зад. От злополучного перрона его отделяют какие-то триста-четыреста метров, но время в моем заиндевевшем сонном мозгу остановилось. Мне кажется, что он никогда не поравняется со мной. Смотрю на него не отрываясь, подталкивая его вперед. Наконец-то его голова проползает мимо меня. Словно во сне переставляю ноги по направлению к  вагону с потертой табличкой «8». Все замирает: поезд, мысли, сердце (легкие и так не дышали). Медленно открывается дверь, обнажая тамбур с группой кучкующихся людей. Бессердечная проводница медленно раскладывает лесенку, протирает поручни, отходит. Медленно-медленно начинают выдавливаться из вагона люди, отвожу взгляд в сторону, не в силах, перенести этой пытки. Звонко отзывается асфальт, потревоженный бесцеремонным каблучком. Вдох, вдох, ВДОХ.