Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 12 глава

12

     Сводня шла слишком медленно. Поначалу молодые люди не замечали этого. Они неспешно шли за ней, с глупо улыбающимися раскрасневшимися хмельными лицами, громко разговаривая, смеясь, размашисто жестикулируя. Пифодору и Кравгиду так было хорошо, так они были увлечены своей пьяной беседой, так довольны обществом друг друга, что им было совершенно безразлично с какой скоростью идти.
     Когда позади осталась священная часть города, солнце уже склонилось к закату. Пол-неба охватило багровое зарево. К этому времени Пифодор и Кравгид заметно протрезвели – первый потому, что выпил относительно немного, второй потому, что привычка очень часто пить сделала его маловосприимчивым к опьянению. Теперь их стала раздражать слишком медленная скорость, с какой двигалась сводня. Грубо насмехаясь над ней и угрожая подгонять пинками, Кравгид заставил ее идти достаточно быстро.
     Они шли жилыми кварталами между одноэтажными, двухэтажными домами с черепичной крышей. Оштукатуренные белые стены их тонули в густой тени и ярко сверкали розоватой белизной там, где лучи заходящего солнца еще доставали их. Сводня вела молодых людей по совершенно незнакомому им городу.
     Быстро смеркалось. Улицы были уже почти безлюдными, и чем больше проходило времени, тем становились все пустыннее и сумрачнее.
     От энергичной продолжительной ходьбы опьянение окончательно прошло. К молодым людям вернулась способность трезво оценивать действительность.
     Город скоро погрузился в ночной сумрак. На темно-синем небе замерцали звезды. Полная луна то появлялась, то скрывалась за серо-феолетовыми облаками. Ни единого человека не было видно между домами в сумраке.
     – Вот болваны! – усмехнулся Кравгид. – Клянусь Гермесом, настоящие ослы!
     – Кто?! – удивился Пифодор.
     – Те, кто говорил мне, что Дельфы маленький город. Вот уже сколько идем, а все не придем никак.
     Пифодор, который был посообразительней своего собутыльника ответил:
     – Нет, тут что-то неладное.
     При этих словах сводня вздрогнула: так показалось Пифодору. Ни он, ни Кравгид, ни следовавшие за ними рабы, не догадывались, что она не раз проводила их по одним и тем же улицам и переулкам. Полное незнание города, быстро сгустившиеся сумерки, что характерно для южных вечеров, а также совершенно однообразный вид улиц и переулков сыграли коварную роль.
     У Пифодора, который заподозрил недоброе в намерениях сводни, стало жутко на душе. Он вдруг вспомнил предостережение незнакомки у ворот святилища. «Ведьма! Неужели и вправду ведьма?!» – подумал наш герой, в сознании которого детские воспоминания укрепили представление о том, что из женщин могут быть опасны только колдуньи. Ему стало не по себе. Тем не менее он не сказал о своем подозрении Кравгиду, опасаясь, что новый очень желанный ему друг сочтет его трусом и станет презирать. Не меньше Пифодор опасался, что заметив его тревогу, Кравгид подумает, что он боится идти по теминым улицам чужого города. Поэтому он заставлял себя говорить как можно веселее, шутить, смеяться, но сам, почувствовав в этом принужденность, фальш и боясь выдать волнение нетвердым, срывающимся от участившегося дыхания голосом, замолчал. Шел в молчании и Кравгид, который, протрезвев, утратил свою словоохотливость. Теперь разговаривали только рабы. И хотя Пифодору не хотелось слушать о чем они говорят, – о  том, что неинтересно ему, слишком далеко от жизни свободного богатого человека, – но их тихий, спокойный говорок действовал на него успокаивающе.
     – Слушай, старая, веди-ка нас лучше к ближайшей гостинице, а не в твой проклятый притон, до которого дойти невозможно! – сказал  Кравгид. Пифодор охотно поддержал его, радуясь возможности избежать ожидаемой опасности.
     – Да что вы, голубчики! Да мы уже пришли… Почти… Вон там поворот видите? Нам – туда. Там – конец пути.
     Кравгид зашагал бодрее, а у Пифодора вздрогнуло сердце от сознания, что сейчас откроется то неизвестное, опасное, что страшит его. Он нащупал под гиматием рукоять меча. Ощущение оружия несколько успокоило и придало уверенности.
     И вот они дошли до поворота, на который указала сводня. Он вел в переулок. Они вступили в него и пошли по нему. Пифодор напряженно всматривался вперед, то и дело озирался вокруг, испытывая сильный страх и уже нисколько не думая о том, что может показаться Кравгиду трусливым. Но он не видел пока ничего угрожающего. По сторонам тянулись во мраке все те же однообразные дома с наглухо закрытыми дверями и ставнями на окнах. В щелях лишь некоторых ставен желтел свет – большинство горожан ложились спать сразу с наступлением темноты.
     Из-за тучи вышла большая круглая сияющая луна. Переулок удивительно ярко осветился голубоватым призрачным светом и стал виден до самого конца. Ничего, что могло бы хоть как-то реально напоминать о подстерегающей опасности, Пифодор не увидел. Не заметил он также никаких признаков нахождения поблизости притона, откуда и ночью, даже из-за закрытых дверей и ставен окон, обычно слышался шум веселья.
     Наши путники благополучно достигли конца переулка и вступили в соседний. Тут уже и Кравгид догадался, что сводня имеет недобрый умысел. Вынув из ножен меч, он воскликнул:
     – Стой, ведьма проклятая! Чую я, что ты не та, за кого себя выдаешь! А ну, говори, что удумала! Иначе изрублю тебя, клянусь Аресом!
     Та, остановившись, обернулась и торжествующе расхохоталась высоким скрипучим голосом:
     – Так мы уже пришли, голубчики мои! Вот вы и попались.
     Пифодор явственно увидел ее лицо. Оно показалось ему молодым, а не старым. Он решил, что таким стало лицо старухи благодаря колдовским чарам. На самом деле то был лишь обман зрения, не различающего в полусвете морщин, и психологический настрой Пифодора, уверенного, что перед ним колдунья. Дикий ужас пронзил все  нутро его.
     Опасаясь меча Кравгида, старуха отскочила в сторону. И тут приведенные ею сюда паломники увидели каких-то людей, выступающих из мрака. В руках у них были обнаженные мечи, холодно слегка поблескивающие в лунном свете. Незнакомые мужчины шли прямо на паломников и обходили их с боков.
     «Так вот оно что! Засада! Разбойники!» – понял Пифодор. Он обнажил меч и стал пятиться. Пятились и Кравгид, и рабы. Последние вообще не имели никакого оружия.
     Страх, который охватил сейчас Пифодора, был еще сильней, чем перед этим. Ноги его сразу ослабели и дрожали в коленях. Ослабла даже кисть руки, державшая меч, и, казалось вот-вот выронит оружие. Готовя себя к профессиональной ратной службе, много занимаясь воинскими упражнениями, наш герой не раз думал о том, хватит ли ему смелости, мужества, когда дело дойдет до настоящего боя. Он понимал, что встретиться со смертельной опасностью будет очень страшно, но, даже понимая это, он не мог представить до какой степени будет страшно увидеть врагов, приближающихся с обнаженными мечами. Ожидаемое оказалось ничто в сравнении с реальностью. Никогда в жизни он не испытывал такого ужаса, как сейчас. «И ты еще хотел стать солдатом!» – непроизвольно в мгновение ока мелькнуло у него в голове. В тот же миг подумал, что не может быть хуже ремесла, чем ремесло воина, что если останется жив, то непременно откажется от намерения связать свою жизнь с ратной службой. Пифодор хотел бежать, но бежать было некуда: пятясь, как и остальные, попавшие с ним в засаду, он быстро уперся спиной в стену ближайшего дома. Они ожидали, что незнакомцы в следующий момент набросятся на них, но те остановились, не дойдя шагов семи-восьми. Это были крепкие на вид мужчины, в туниках и воинских хламидах. Полная луна так ярко сияла, что позволяла даже разглядеть их лица. Разбойников было девять. Они стали полукругом. Попавшие в западню оказались зажаты этим полукругом и стеною дома. Вначале у Пифодора была надежда как-нибудь изловчиться и проскочить между разбойниками, но он тут же понял, что это невозможно, что сразу же получит удары мечами и справа, и слева. Видя, что положение безвыходное, он в отчаянии готов был упасть на колени и с рыданиями умолять пощадить его. Он даже не подумал о возможности попытаться пробиться силой, потому что в состоянии панической растерянности совершенно забыл, что виртуозно владеет мечом, что на занятиях по фехтованию не раз, сражаясь одновременно с четырьмя противниками, выходил победителем (правда, упражнялись деревянными мечами). Сейчас он чувствовал себя перед врагами совершенно беззащитным, беспомощным, как будто вообще никогда не обучался боевому искусству. Все же он удержался от позорной мольбы о пощаде. Но не мог удержаться от крика.
     – Ой, лихо нам, люди! На помощь! Помогите! Сюда! Разбойники, разбойники! Помогите! – кричал он.   
     Почти одновременно с ним завопил и Кравгид:
     – Кто вы такие?! Что вам надо от нас?!
     Прошло всего несколько мгновений после того, как наши злополучные искатели любви продажных женщин попали в ловушку, устроенную грабителями, но Пифодор, испытавший сильнейший страх, естественный для человека, застигнутого врасплох смертельной опасностью, начал уже овладевать собою. К нему стала возвращаться способность соображать, разумно оценивать действительность. «Они – разбойники. Им нужны деньги. Все им отдать. Тогда, может, не убьют нас!» – блеснула в сознании надежда.
     Он воспрянул духом, когда в ответ на его с Кравгидом крик разбойники пригрозили убить их, если те не замолчат. Это укрепляло надежду на то, что незнакомцы не имеют целью убийство, иначе не стали бы пугать смертью, чтобы заставить замолчать, а сразу бы убили.
     Один из разбойников, долговязый, с бородой, сказал:
     – Вот что, давайте-ка, если жить хотите, кладите мечи на землю и все, что у вас в поясах есть, – тоже. Быстро! Мы ждать не любим!
     – А вы отпустите нас?! Вы не убьете нас?! Нет?! Отпустите?! – просипел дрожащим, умоляющим голосом Кравгид.
     – Отпустим. Только давайте быстро, если хотите живыми отсюда уйти. Нам уговаривать вас некогда, – нетерпеливо произнес другой разбойник. Узнав, что у грабителей и в самом деле нет цели убивать их, Пифодор необычайно обрадовался и почти полностью успокоился. Но вместе с тем к нему сразу пришло жгуче-досадное ощущение позора, стыда. Нет, не такой представлял он себе первую встречу с вооруженным противником. В мечтах он рисовал себя героем, победителем. Правда, понимал, что может и не стать им, но все же надеялся проявить себя достойным воином. И уж никак не ожидал, что окажется таким трусом, который даже без боя отдастся на милость врагам. Несколько утешало то, что и Кравгид напуган не меньше и находится в таком же униженном, жалком положении, хотя и был уже в настоящих сражениях и состоялся как воин. Вряд ли он кому-нибудь расскажет об их общем позоре, но теперь не приходилось надеяться, что удастся восстановить его уважение к себе, сохранить их дружбу, едва начавшуюся, столь желанную: вспоминая в какой постыдной панической истерике он, Пифодор, призывал на помощь, Кравгид всегда будет презирать его и уж, конечно, не сочтет достойным своей дружбы.
     Кравгид быстро положил себе под ноги меч, торопливо дрожащими руками развязал пояс и высыпал из него на мостовую золотые зазвеневшие монеты.
     Сложить оружие вторым показалось Пифодору менее позорно, что тоже несколько утешало. Он уже настолько овладел собою, что решился использовать ситуацию для того, чтобы попробовать хоть сколько-то восстановить в глазах Кравгида свой авторитет.
     – Слушай, Кравгид, давай, сразимся с ними. Я, упражняясь, восьмерых один побеждал, – сказал он, сам и не думая сражаться, сказал тихо и опасливо, стараясь, чтобы не услышали разбойники, которые, однако, не могли его не услышать.
     Кравгид отшатнулся от Пифодора и замахал на него руками возмущенно и испуганно:
     – Что ты! Что ты! С ума сошел! – разбойникам он тут же закричал хрипящим, плачущим голосом: – Это он! Это он! Не я! Он хочет биться – не я!
     Затем Кравгид опять обратился к Пифодору:
     – Это ты-то восьмерых побеждаешь?! Да ты муху-то не убьешь, щегол желторотый!
     Последние слова настолько оскорбили нашего чрезвычайно честолюбивого героя, что его охватила страшная безумная ярость, которая даже заставила совершенно забыть об опасности.
     – Это я щегол желторотый?! Ах ты, дрянь трусливая! Да ты… Да ты,.. –  закричал он Кравгиду. – Смотри как будет умирать герой, смотри! Всю жизнь вспоминать будешь!
    Эта вспышка ярости, вызвавшая решимость сражаться, имела для Пифодора чрезвычайно опасные последствия, но вначале помогла ему, чуть  отдалив начало расправы над ним. Разбойники были расслаблены, уверенные, что без каких-либо затруднений захватят добычу. Они никак не ожидали в смертельно напуганном человеке, который только что с радостью благодарил за согласие оставить ему жизнь, вдруг встретить противника, готового умереть, сражаясь с ними. Это вызвало у них небольшое замешательство. Конечно, они ничуть не испугались, конечно, они ни на мгновение не сомневались, что быстро расправятся с ним, а его утверждение, что он способен одолеть восьмерых, сочли лишь за попытку их устрашить. Но они хорошо знали, что обреченный противник, даже один, может оказаться весьма опасен. Им понадобилось сколько-то времени, пусть совсем немного, для того, чтобы перенастроиться со спокойной уверенности, в какой они пребывали, на сознание необходимости подвергнуть себя смертельной опасности, а это онюдь непросто и вряд ли кому удается моментально. Каждый понимал, что с наибольшей опасностью столкнутся те, кто первыми набросятся на обреченного, и потому не торопился это сделать.
     Пифодор, от природы обладающий способностью совершать необычайно резкие движения, мгновенно поднял меч Кравгида и стал давать его стоявшему рядом Месхину:
     – На, возьми, – будем биться.
     Тот, однако, не взял. Он воскликнул:
      –  Это безумие! Не губи нас, хозяин! Отдай им деньги! Они же хотят нас отпустить!
      – Что?! Убью, сволочь?! – вскричал Пифодор, который все еще находился в состоянии безумного гнева.
     Месхин упал на колени, казалось, собираясь просить у хозяина пощады, но побежал на четвереньках под ноги разбойникам, крича:
     – Я касаюсь ног ваших! Пощадите, молю! Не убивайте меня!
     Разбойники расхохотались:
     – Правильно, раб! Иди к нам – не убьем! А твоему глупому хозяину сейчас кишки выпустим. Обожди чуточку – заберешь тело.
     Один из разбойников сказал:
     – Впрочем, дома тебе все равно не поздоровится – хозяина не уберег. Так что беги лучше – отпускаем тебя.
     Месхин вскочил на ноги, хотел бежать, но его остановил долговязый:
     – Стой, там наш человек на шухере стоит. Может убить тебя. Ступай с ними лучше, – долговязый кивнул на Кравгида и Вакхона, – идите вместе. Архий, проводи их до второго перекрестка, – приказал долговязый одному из разбойников, – если заорут – убей сразу.
     – Не заорем. Клянусь Аполлоном, звать на помощь уже не будем. Зачем? Вы же нас отпускаете! – поспешил заверить Кравгид. Опасаясь, что в Аргосе узнают о его позоре, он тут же стал просить разбойников непременно убить Пифодора, ни в коем случае его не щадить.
     – Об этом ты можешь не просить нас – он свое получит, – произнес долговязый.
     В сопровождении разбойника Кравгид и рабы двинулись к выходу из переулка. Долговязый крикнул вслед Архию:
     – Как этих проводишь, не возвращайся сюда! Клеандру скажи, что может уходить со своего поста – мы уже в шухере не нуждаемся. Ко мне домой   идите – там поделим добычу!
     Когда долговязый, по всей видимости главарь шайки, закончил последнюю фразу, Пифодор понял, что сейчас разбойники начнут расправу над ним. Теперь он видел только их мечи, зловеще отливающие лунным светом. Пифодор всем нутром своим почувствовал, что в следующий момент они все устремятся к нему, изрубят его, изрежут, исколют, подвергнув ужаснейшей боли, и вновь ощутил себя совершенно беспомощным, беззащитным перед ними. Ярость и решимость мгновенно прошли, уступив место новому приступу смертельного ужаса. Он очень пожалел, что упустил возможность воспользоваться желанием грабителей оставить ему жизнь, хотел сейчас же кинуть мечи на землю и молить о пощаде, но было уже поздно – разбойники набросились на него.
     Они не знали, что имеют дело с воином, обладающим невероятно быстрой реакцией, способным двигаться, как уже говорилось, с молниеносной резкостью. Эти качества ему достались от природы и были  доведены даже до еще более высокого уровня частыми упражнениями. Кроме того, упорные занятия бегом, плаванием, борьбой, метаниями сделали его тело необычайно сильным и выносливым. Хотя разбойники предполагали, что Пифодор может оказать серьезное сопротивление, даже нанести им некоторый урон, но все же недооценивали его. Полагаясь на свое слишком большое численное  превосходство, они проявили в первый момент самонадеянность и, как следствие, неосторожнось. Наш герой был большой любитель упражняться в фехтовании одновременно двумя мечами, добился немалого умения в этом, но сейчас он совершенно забыл, что владеет такими навыками, и действовал одним мечом, не выпуская, однако, второй из левой руки. Тем не менее ему удалось отбить первые удары нападавших. Правда, противник слева сумел острием меча слегка задеть его левый бок, нанеся маленькую ранку, которую Пифодор в пылу боя даже не заметил. Одновременно, не мешая друг другу, с ним могли сражаться только трое. Отразив вражеские клинки, Пифодор сразу сделал выпады, стремясь поразить двух ближайших противников. Его выпады были настолько резкими, что нападавшие не сумели их отбить. Казалось, они сами наскочили на меч Пифодора. Его точные уколы оказались для них смертельными. Они отпрянули от боли назад с предсмертным вскриком. Падая, убитые на пару мгновений задержали тех, кто был за ними. Долговязый, который находился прямо перед Пифодором, опракидываясь назад, так навалися всем своим огромным телом на стоявшего сзади, что тому пришлось подставить обе руки. Какое-то мгновение его голова и шея, выглядывавшие из-за падающего, были не защищены оружием. Этого мгновения Пифодору хватило, чтобы поразить замешковавшегося разбойника точно в шею. Но новый удачный выпад Пифодора помешал ему отбить удар противника слева. Тем не менее нашего героя вновь выручила превосходная реакция. Он резко пригнулся, и острое железное лезвие проскочило над ним, нисколько не задев его. В тот момент, когда нырнул под клинок разбойника, он успел пырнуть его мечом в живот. Умирающий упал прямо на спину Пифодору. Тот ловко быстро вывернулся из-под него и встал снова лицом к врагам.
     Разбойник, стоявший за четвертым, убитым Пифодором, в испуге отпрянул в сторону. Будучи трусоватым он постарался не быть среди тех, кто первым набросился на обреченного, и уверенный в слишком быстрой расправе над ним, совершенно не ожидал, что окажется вдруг ближе остальных к противнику, который сразу проявил себя настолько искусным воином, что в первые же мгновения боя сразил четверых. Отпрянувший разбойник открыл Пифодору путь к бегству. Но тот не воспользовался этим, чувствуя, что вряд ли сумеет повернуться и побежать на столько быстро, что враги не успеют достать его мечами. Он опять стал спиной к стене и продолжал отбиваться. Теперь Пифодор ощущал уверенность в себе, действовал спокойнее. Он вспомнил о своем умении сражаться одновременно двумя мечами и к еще большему изумлению разбойников стал искусно применять этот навык на деле. Враги были заметно обескуражены. Нет, не такой они ожидали расправы над ним. Теперь они явно осторожничали, казалось, были более заняты не тем, чтобы поразить его, а тем, чтобы не пропустить его новый меткий выпад. Сражаясь, они держались на такой дистанции от Пифодора, на которой чувствовали себя в большей безопасности, но которая и его делала неуязвимей. Впрочем, выпады Пифодора перестали достигать цели, хотя он и действовал уже хладнокровно, расчетливо, стараясь использовать лучшие приемы из тех, которые знал. Теперь ему противостояли четверо разбойников, но по-настоящему  с Пифодором бился только один, тот, что был прямо перед ним, низкорослый, широкоплечий. Двое других только выскакивали из-за него справа и слева, чтобы сделать один – два осторожных неопасных удара и снова отскочить на расстояние недосягаемое для мечей Пифодора. Четвертый, стоявший за ними, вообще бездействовал, так как не имел возможности к нему приблизиться. Зато находящийся прямо перед ним противник оказался очень опасным. Его ловкие, сильные удары было трудно отбивать.
     Пифодор начал ощущать усталость: необычайно быстрые движения, пока спасавшие ему жизнь, потребовали слишком много энергии. К тому же противодействие мощным ударам низкорослого богатыря отнимало тоже немало сил. Тот уже не старался выдерживать безопасную дистанцию, а явно наступал, шел на обострение ситуации, понимая, что уступая противнику длиной рук, может поразить его только  в ближнем бою. Страх, который исчез вначале схватки, стал снова овладевать Пифодором. Этот страх перерос в панический ужас при мысли, что низкорослый боец сильнее, что ему легче победить, так как он пользуется поддержкой сотоварищей. Появившаяся было надежда на спасение покинула Пифодора, сменилась отчаянием. Паническое состояние еще быстрее лишало сил, деревенило руки, делало надрывным и леденящим дыхание.
     Нашему герою очень повезло, что стоявший «на шухере» разбойник, Клеандр, уверенный в мгновенной легкой расправе восьмерых сотоварищей над одним обреченным, покинул свой пост, как ему велел вожак, и вместе с Архием отправился к нему домой, где должен был, как мы узнали из слов долговязого, состояться дележ добычи. Иначе они могли бы прийти сюда, еще более уменьшив шансы Пифодора на спасение.
     Неожиданно сражавшийся слева от низкорослого разбойник воскликнул:
     – Эй, слушайте! Зачем он нам?! Пусть идет себе! Отпустим! Нам не одолеть его! Вы же видите – он одержим Аресом!
     Тот разбойник, который находился позади остальных, сказал:
     – Клянусь Гермесом, Ламприск верно говорит! На хрена он нам?! Арес на его стороне! Это же видно. Четверых наших уже уложил… Один… Так быстро… Он и нас перебьет!
     Разбойник, сражавшийся от низкорослого справа, поддержал сотоварищей:
     – И правда, отпустим его! Надо сматываться! Столько шума подняли! Как бы ночная стража не нагрянула сюда!
     – Он Гармодия убил! – произнес с отчаянием в голосе Ламприск. – А что мы без Гармодия?! Ничто! Все потеряно! Мы пропали! – Он обратился к Пифодору, – слышишь, парень, мы отпустим тебя. Только не мешай нам подобрать деньги.
     – Хорошо! – обрадовался Пифодор.
     Все разбойники, кроме низкорослого, отошли на несколько шагов назад и опустили мечи. Последний, однако, продолжал упрямо и яростно наседать на Пифодора.
     – Нет уж. Я сейчас кон-чу… его. Он… уже… выдохся, – прерывистым, едва внятным голосом прохрипел сквозь тяжелое дыхание низкорослый крепыш и усилил натиск.
     – Ну, уж если Деннея попер, его не остановишь уже! Как бык прет. С ним Арес. Пусть он вместо Гармодия нам вожаком будет! – сказал кто-то из разбойников.
     Когда Пифодор увидел, что ход боя основательно переменился в его пользу, он так обрадовался и воспрянул духом, что все утраченные силы сразу вернулись к нему.
     Лишившись поддержки сотоварищей, Деннея смог противостоять нашему герою лишь несколько мгновений. Тот легко использовал преимущество, которое имел, владея двумя мечами. Отбивая правый клинок Пифодора, Деннея на миг был вынужден оставить без защиты правый бок. Пифодор успел вонзить в него свой левый меч. Разбойник вскрикнул от боли. Рана оказалась тяжелой: хорошо отбивать удары он уже не мог, и Пифодор тут же воткнул ему второй меч в грудь. Деннея застонал и упал на спину, раскинув руки.
     Пифодор, видя, что оставшиеся в живых разбойники пятятся от него, понял, что внушает им страх и близок к окончательной победе. Он пошел на них, потрясая обоими мечами. Вначале один, а затем и двое других разбойников повернулись и бросились прочь.
     Тяжело дыша, Пифодор провожал их взглядом. Четко выделявшиеся в полумраке освещенные луной фигуры в светлых плащах быстро удалялись между домами и, добежав до перекрестка, скрылись за углом одного из них.
     «Я победил! Я победил? Неужто я победил их?! – поражался, необычайно радуясь своей удаче Пифодор. – Я один! Их было восемь! О, Арес многомощный, хвала тебе! Ты помог мне!»
      Пифодор вознес благодарственную молитву богу войны, обещая при первой же возможности принести ему щедрую жертву.
     Наш герой обернулся к убитым. Они лежали скученно около дома, рядом с которым произошла схватка. «Один, два, три, четыре, пять, – пересчитал убитых Пифодор, хотя и так знал, что их пятеро. – Пять! Я сразил пятерых один! А всего их было восемь. Я один одолел их всех! Значит, я и вправду, хороший боец! Даже в доспехах со щитом такое редко кому удается. Нет, не зря я упражнялся столько. Арес вознаградил меня за труды. Один – пятерых! Как я смог?! С перепугу, – думал Пифодор, – Но кто они, эти люди? Конечно, разбойники. Они часто проникают в города, особенно в богатые. Да и из своих горожан бывают ночные грабители. А, может, кто-то из них еще жив? Отдать его палачу. Тот дознается».
     Первый же поверженный им разбойник, в лицо которого Пифодор вгляделся, показался ему не мертвым: его глаза глядели как у живого, даже чуть блестели, отражая лунный свет. Но Пифодор быстро понял, что ошибается: просто ночной полумрак скрадывает некоторые черты в облике убитого, которые при достаточной освещенности сразу бы убедили в отсутствии жизни.
     Пифодор знал как проверить в самом ли деле мертв человек или притворяется, или находится в забытьи от полученной раны. Для этого достаточно было воткнуть острие меча в щиколотку. Наш герой воспользовался сейчас этим приемом. Ни один не шелохнулся: никто не остался в живых из пораженных оружием Пифодора, который очень хорошо усвоил уроки своих наставников, обучающих молодых воинов убивать. Он наносил удары преимущественно в жизненно-важные органы, не оставляя противнику шанса выжить.
     Пифодор осмотрелся вокруг, желая понять, зачем разбойники заманили его с попутчиками именно сюда. «Переулок как переулок. Впрочем, место довольно глухое, – размышлял он. – Но почему старуха так долго вела нас сюда? Дельфы совсем небольшой город… Конечно, она водила нас по одним и тем же улицам не раз – тянула время, ждала, когда стемнеет. А разбойники нас здесь поджидали. Или где-нибудь поблизости. А сюда подошли, завидев нас. Наверно, уже многих так ограбили. Может, не только здесь – любой глухой закоулок для этого подходит».
     С приятным замиранием сердца Пифодор подумал о том, как будет рассказывать всем о своем подвиге, с каким презрением швырнет в лицо Кравгиду отбитые у разбойников его деньги. Надо только выбрать такой момент, когда вокруг будет больше людей. Но кто поверит ему, молодому воину, не отличившемуся еще ни на одной войне? Тем более, что не всякий прославленный герой способен один одолеть восьмерых противников. Нужно обязательно найти хотя бы одного свидетеля. Наверняка местные жители, привлеченные шумом схватки, наблюдали за ней из окон, хотя и не решались выйти из домов.
     Пифодор бросился стучать в дверь дома, около которого происходила схватка. Он кричал:
     – Эй, откройте! Посмотрите, скольких я убил! Эй, выйдите хоть кто-нибудь! Мне нужен свидетель. А то никто не поверит, что я стольких убил!
     Однако никто ему не открыл, даже не ответил из-за двери. Затем Пифодор стучал в двери соседних домов, крича то же самое, но с тем же результатом. Наконец прекратив бесполезные усилия, он стоял некоторое время в растерянности, браня мысленно с досадой дельфийцев за боязливость. Затем решил идти искать ближайшую гостиницу.
     Он пошел в ту сторону, откуда пришел сюда, куда убежали разбойники. Пройдя немного шагов, вдруг вспомнил, что не подобрал деньги Кравгида. Вернулся к трупам. Монеты были хорошо видны при свете полной луны. Пифодор нагнулся, чтобы их собрать, но упал на руки. Затем с трудом сел на колени. Только сейчас после боя он ощутил неимоверную усталость, такую слабость, что руки дрожали и плохо слушались, когда собирал монеты.Чтобы не смешать деньги Кравгида со своими, одни положил в своем поясе справа, другие сместил влево.
     Пифодор едва нашел в себе силы, чтобы подняться на ноги. Он снова пошел к выходу из переулка. Ослабевшие ноги дрожали и подгибались в коленях. Сделав лишь несколько шагов, Пифодор остановился, чтобы отдохнуть. Прислонившись к стене, он постоял немного, затем сел на мостовую, ощутив втрамбованные в землю осколки битой керамики (примечание: покрытие мостовых в древнегреческих городах часто было из глины с втрамбованной в нее битой керамикой).  Наш герой надеялся, что отдохнет и пойдет дальше, но чувствовал, что вряд ли сможет снова подняться.
      Теперь он стал различать в ночной тишине людские голоса. Они слышались из-за закрытых дверей и ставен окон дома, около которого сидел, и дома напротив. Непонятно было о чем переговариваются люди, но ощущалась взволнованно-настороженная интонация голосов. Вдруг Пифодор прямо над собой услышал мальчишеский голос:
     – Он сел. Сидит. Кажется, ранен. Больше никого нет. Как мы и думали, один остался. Этого можно не бояться. Он, кажется, уже все… Не знаю кто победил… Конечно, разбойники. Их же намного больше было.
     Пифодор понял, что за ним внимательно наблюдают невидимые ему зрители, а голос наверху принадлежит мальчугану, забравшемуся на крышу.
     В следующий момент наш герой увидел прямо перед собой на крыше противоположного дома двух других пареньков, которые тоже вели за ним пристальное наблюдение. Тот, что был справа обернулся и сказал кому-то внизу, должно быть тем, кто находился во внутреннем дворике дома:
     – Он один здесь. Это раненый. Разбойники ушли, а его бросили, своего бросили. Он помирает.
     Только паренек так сказал, как двери и ставни противоположного дома распахнулись. В открывшихся окнах засветился рыжеватый свет, озарив дощатые потолки, и показались людские головы. Из двери вышли трое мужчин: двое – худощавые, в набедренных повязках и один – крупный, полноватый, с мечом в руке, в наскоро одетой тунике, держащейся лишь на одном плече и неподпоясанной. Из-за мужчин выглядывали какие-то женщины, тоже в неподпоясанных хитонах.
     – Давайте, вяжите его скорей. К стратегу отведете. Под пытками скажет где его дружки прячутся, – сказал крупный мужчина впереди идущим. Те, по всей видимости, были его рабами. Один из них держал в руке веревку. Они приблизились к Пифодору справа. В следующий момент слева от него со скрипом и стуком распахнулась дверь дома, под которым он сидел, и раздался грубый мужской голос:
     – Это большая удача, что он жив. Разбойники редко бросают своих раненых. Обычно, если не могут унести, добивают. Теперь-то мы узнаем кто на весь город страх нагоняет ночами, если этот негодяй не сдохнет раньше, чем попадет к палачу!
     Взглянув влево, Пифодор увидел идущую к нему рослую фигуру вооруженного мечом мужчины. За ним шли еще какие-то люди, и кто-то из них сказал юношеским взволнованным голосом:
     – Ночной стражи, конечно, нет. Ее всегда нет, когда она нужна.
     – Это верно. Только трупы умеют подсчитывать по утрам, – послышался другой мужской голос.
     В отдалении, в глубине переулка, засияли факела: из других домов тоже выходили люди и шли сюда.
     – Я – не разбойник! Клянусь Гераклом! – воскликнул Пифодор. – А вот вы,.. вы трусы! Не могли помочь мне! Сидели за своими дверями, дрожали. Даже окна боялись открыть.
     – Ах ты, подлец! Смотрите-ка, как он держит себя! Даже нас обвиняет! Какой наглости набрался! Ну, теперь-то за все ответишь, сволочь! – возмущенно и угрожающе-торжествующе сказал подходящий справа широкоплечий приземистый толстый мужчина с мечом.
     – Прикидывается! Хочет, чтобы мы поверили, что он не разбойник, а пострадваший от них! – воскликнул кто-то.
     Пифодор нашел в себе силы подняться на ноги и обнажить меч: он не собирался дать себя связать, тем более сейчас, когда убедился в своем умении побеждать в реальном бою сразу нескольких противников. Правда, меч теперь казался ему неподъемным.
     Вдруг из-за углового дома, стоявшего там, где этот переулок выходил на смежную улицу, послышались топот и чьи-то голоса. Шум нарастал, приближался. Между крайними домами показались какие-то люди со щитами, копьями и в шлемах. Все, кто вышел из домов, бросились обратно, стали поспешно запирать за собою двери. Пифодор снова остался в одиночестве.
     В переулок вбежали человек двадцать воинов. Некоторые из них держали в руке факел. Пифодор понял, что это ночная стража. Он не ошибся: то действительно был специальный отряд, в обязанности которого входило поддержание порядка внутри города ночью.
     Чтобы воины этого отряда могли быстро передвигаться, они не имели лат. Патрулируя улицы, стражники уже давно услышали в ночной тишине подозрительный шум, однако прошло не мало времени, прежде чем они наконец нашли место, где произошло преступление.
     Воины быстро приблизились и охватили Пифодора полукругом, как совсем недавно разбойники. Сразу несколько копий было направлено на нашего героя. Железные наконечники их нависли перед ним, покачиваясь и угрожая своими остриями. Пифодор невольно сжался и воскликнул:
     – Эй! Что вы?! Я же не разбойник! Клянусь Гераклом! Да я только что сейчас сам от них отбился! Вон, глядите, они лежат! Это я один их уложил столько! Клянусь Аресом!
     – Клади меч на землю! Тогда и будем говорить, – приказал один из воинов, по всей видимости, начальник стражи, низкорослый мужчина лет пятидесяти, без копья, в шлеме с более высоким и пышным гребнем, чем у остальных, державший пылающий и коптящий факел, ярко освещавший его и рядом стоявших.
     Чувствуя теперь себя под защитой закона, вполне доверяя местному правосудию, Пифодор охотно повиновался, а затем подробно рассказал о страшном ночном приключении, возможно красочнее описав свой подвиг.
     – Ну, если все было и вправду так, как ты нам рассказал, то тогда ты прекрасный воин. Не хуже нашего Типохроноса, – сказал восхищенно, но с недоверием и даже некоторой насмешкой в голосе начальник стражи.
     – Один и без щита, и без панциря отбился… Никаких лат на нем, – удивились другие воины.
     – Только я очень сомневаюсь, что ты рассказал нам правду, – опять заговорил начальник стражи. Послушаем-ка лучше, что скажут здешние жители.
     К этому моменту на улицу снова вышли жильцы домов, поняв, что появившиеся вооруженные люди не возвратившиеся разбойники, как они вначале подумали, а воины ночной стражи. Кого ни расправшивал начальник отряда, все уверяли, что Пифодор один из грабителей, не сумевший уйти с остальными по причине ранения. Аргументировали такое утверждение свидетели тем, что разбойников было много, и один человек отбиться от них никак не мог.
     Вслушиваясь в то, что говорили здешние жители, Пифодор приходил во все большее недоумение. Обескураженный, возмущенный, он некоторое время молчал, ожидая услышать высказывания, соответствующие действительности. Но все, словно сговорились, свидетельствовали против него, или, в лучшем случае, отвечали начальнику стражи неопределенно.
     – Эй! Да что вы, что вы там говорите такое?! Подлецы! – вне себя от негодования закричал им Пифодор. – Да что вы могли видеть?! Да вы сидели за стенами своих домов, нос боялись показать, когда меня старались убить! Ни один не вышел мне помочь! Подлецы, трусы, сволочи! Клянусь Аресом, вы самые презренные трусы, самые ничтожества, гады!
     Толпа пришла в неистовое возмущение и в ответ на эти слова разразилась в адрес Пифодора злобной площадной бранью.
     – Ах ты, подонок, висельник! Да как ты смеешь оскорблять нас, честных, порядочных людей?!
     – Ну, скоро ты запоешь другую песенку! Орать и рыдать будешь, когда к палачу попадешь.
     – А мы посмеемся на суде! – кричали ему.
     Толпа угрожающе надвинулась на Пифодора. Стражникам даже пришлось оттеснять ее. Уязвленные оскорблениями Пифодора люди принялись рьяно убеждать стражников, что он разбойник.
     Внезапно раздался крик:
     – Глядите, кого он убил! Вы только посмотрите кого он убил!
     Кричал мужчина, который с факелом рассматривал убитых. Головы разом повернулись в ту сторону. Все вышедшие из домов заспешили туда посмотреть. Пошли и начальник стражи и некоторые воины.
     Подчиняясь общему порыву, Пифодор тоже было двинулся туда. Но его удержали стражники, крепко схватив под руки. Двое других приставили к груди Пифодора обнаженные мечи. Обида, возмущение резанули нашего героя в самую душу. Как?! С ним уже обращаются так, словно он действительно взятый под стражу преступник! Но ему ничего не оставалось, как повиноваться.
     – Эй, парень, да ты ранен! Я вляпался в твою кровь! – воскликнул воин, державший левую руку Пифодора (схватив ее правой рукой, другою он взялся за его туловище).
     – Это чужая кровь, – ответил Пифодор. Он знал, что обильно залит кровью, но был уверен, что вся она есть кровь пораженного в шею противника, из рассеченной сонной артерии которого брызнула сильная горячая струя, обдавшая его с головы до ног.
     Стражник еще дотронулся до бока Пифодора, но теперь немного  повыше. Наш герой ощутил резкую боль.
     – Я ранен? – удивленно и растерянно произнес он. – Но я же ничего не почувствовал, когда дрался.
     – Не заметил в горячах. Такое бывает, – сказал стражник.
     Хотя ярко сияла луна, и свет факелов в руках находившихся неподалеку людей еще более рассеивал мрак, невозможно было достаточно хорошо рассмотреть рану. Увидев большое кровавое пятно вокруг нее, Пифодор ужаснулся, решив, что все оно и есть рана. Страх усиливало то, что пятно находилось у самого живота, а Пифодор знал, что ранения в область живота смертельны.
     Поблизости стоял воин с факелом. Пифодор попросил его поскорее хорошо осветить рану. Тот отмахнулся и пошел к толпе, окружившей место, где лежали убитые. Остальные стражники с факелами тоже пошли туда: всем хотелось поскорее узнать кто убит Пифодором. Самому же Пифодору это было сейчас вовсе безразлично: страх, что получил смертельную рану, сделал его совершенно безучастным к окружающему. «Так вот почему я на ногах еле стою!» –  с ужасом думал он.
     На самом деле рана его не была тяжелой: лезвие клинка рассекло в основном мышцы, хорошо развитые, крупные, и не затронуло никаких жизненно-важных органов. Пифодор не знал, не понимал этого. Был чрезвычайно напуган, видя в большой слабости признак приближающейся смерти. Он забыл, что иные состязания и тренировки обессиливали его не меньше. Впрочем, сейчас прибавляла слабости и некоторая потеря крови.
     Пифодор стал просить находящихся поблизости воинов перевязать ему рану. Но те не торопились помочь, считая его преступником. Понимая, что промедление недопустимо, Пифодор решил перевязать себя сам. Для этого нужно было разорвать на длинные лоскуты собственную тунику. Чтобы снять ее, Пифодор торопливо сбросил с себя пояс. Из него, зазвенев, высыпались монеты. Увидев их, Пифодор вспомнил, что имеет с собой не мало золотых денег, и очень обрадовался, понимая, что с их помощью без труда уговорит кого угодно перевязать ему рану. Но в следующий момент стражники опять схватили его под руки и поволокли с собой к толпе, стоявшей около трупов. Там уже произносились имена убитых. Услышав их, стерегущие Пифодора воины, были настолько поражены, что не смогли устоять на месте и захотели тоже посмотреть на павших.
     – Стойте! Стойте! Дайте поднять! – воскликнул Пифодор. Но стражники не обратили никакого внимания на этот возглас и продолжали крепко держать его под руки, чтобы не дать убежать. Ослабевшему Пифодору оставалось лишь подчиниться грубой силе. Неимоверная усталость и потеря крови привели в следующий момент к тому, что он впал в обморочное состояние. Все перед его глазами как-то странно поплыло, закружилось, сверху надвинулась какая-то сплошная чернота. «Я умираю! Это смерть!»  – успел подумать он, поглощаемый этой черной пустотой. Его тело безжизненно повисло на руках стражников. Те перестали его держать, и он упал на мостовую. Один из воинов пихнул его два раза ногой и сказал:
     – Все, околел. Повезло гаду.
     Тем временем, взяв факел, начальник стражи внимательно рассматривал лица убитых.
     – И правда, ведь это они. Клянусь Аполлоном, это они, – удивленно и озадаченно произнес он. Затем, расталкивая толпу, пошел к Пифифодору со словами:
     – Ну, сволочь! Что ты наделал, собачий сын! Я бы тебя сейчас своими руками придушил! Но пусть тебя судят, пытают, а потом распнут, как полагается казнить разбойников!
     Толпа негодующе шумела. Многие говорили тоже самое.
     Увидев Пифодора, лежащим на земле неподжвижно, начальник стражи с досадой проговорил:
     – Он что?.. Сдох что ли?
     – Похоже на то.
     – Ушел-таки от наказания, какого заслужил, – ответили  воины.
     Начальник стражи велел перевернуть Пифодора на спину. Когда это было сделано, приблизил к нему факел.
     – Он, кажется, дышит. Да он жив, он жив еще! – радостно сказал командир стражников. – А ну-ка переверните его, найдите куда он ранен и перевяжите. Он живым нужен – укажет где дружков его искать.
     Два воина принялись выполнять приказание. К командиру подошел высокий сутоловатый стражник.
     – Гиппарин, неужели это они? – спросил он.
     – Конечно, никаких сомнений. Это они. Я тебя оставляю здесь. Будешь охранять их, чтобы никто не вздумал пошарить под их поясами. И сам не вздумай. Впрочем, ты, я знаю, это не сделаешь.
     Затем Гиппарин отправил пятерых воинов с тяжелой вестью к семьям погибших. При этом он никого не спросил, известно ли ему где они живут: любой дельфиец хорошо знал где находятся дома самых богатых и именитых семейств города.
     Пифодора перевязали и, положив на большой щит, понесли в городскую тюрьму.
     Впереди маленького отряда стражников с важным видом шествовал Гиппарин, внимательно прислушиваясь к звукам ночного города. Воины шли не строем, а вразброд, позевывая и редко перекидываясь короткими фразами. Один из них сказал:
     – А что если этот парень и вправду не разбойник, а разбойники те. Ходят же слухи , что у нас орудует шайка грабителей и все они дети «большаков» (примечание: так называли в народе богатых граждан).
     – Ох, и дурак же ты, Лептин! – тут же возмущенно откликнулся Гип-парин. – Кого ты слушаешь?! Подлую чернь, голытьбу. Она нарочно выдумывает всякие небылицы про хороших людей, чтобы опорочить их. Из зависти и своей дурости.
     Вскоре четырех несших Пифодора стражников, сменили четверо других. Не прошли они и ста шагов, как он очнулся.
     Наш герой увидел над собою звездное небо, силуэты воинов, кажущихся очень высокими и грозными в своих гребнистых шлемах, и быстро вспомнил, что с ним произошло.
     Некоторое время он любовался огромным звездным небом, необычайно радуясь тому, что все-таки не умер, а жив, и довольный, что его несут. Но вдруг он вспомнил, что свой пояс с деньгами, оставил там, где был пленен стражниками. Помня, что окружающие теперь относятся к нему враждебно, оставляют без внимания его просьбы, Пифодор понял, что, лишившись денег, значительно уменьшил, если не свел к нулю свои шансы связаться с аргивянами, которые могли бы свидетельствовать, что он не является разбойником. Но еще больше его обеспокоило опасение на обратном пути в Аргос вернуться к возлюбленной в Коринфе без денег. Молодого человека страшила неизбежность в таком случае узнать истинную ценность ее чувтсв к нему. Не окажется ли, что на самом деле она любит не его самого, а его деньги, не будет ли он позорно выгнан, подобно тем несостоятельным клиентам, о жалкой безответной любви которых к гетерам так часто приходилось слышать. Пифодор решил бежать искать свой пояс с деньгами. Он ни на миг не задумывался о том, чем это ему грозит и возможно ли осуществить желаемое.
     Он вначале приподнялся, затем быстро соскочил со щита. Остановка кровотечения и небольшой отдых частично вернули ему силы. Пифодор бросился в сторону, обратную той, в которую его несли. Он попробовал обежать стражников, идущих скученной группой. И это почти удалось ему. Те никак не ожидали попытки бежать от совершенно обессилевшего, как им казалось, раненого и были  застигнуты врасплох.
     Шедших вблизи от щита, на котором несли Пифодора, подвела реакция: им не удалось остановить его. Зато двигавшиеся сзади успели среагировать. Они преградили ему дорогу и стали хватать его своими сильными руками. Тут же набросились на Пифодора и остальные. Конечно, бороться со столькими противниками наш герой уже не мог. Тем не менее пока были силы, он, превосходный борец,  ловко и умело ускользал от жестких захватов. Обозленный его яростным сопротивлением один из воинов выхватил из ножен меч и плашмя ударил им Пифодора по голове. Тот мгновенно потерял сознание.