Клич тревоги. Мопассан

Я получил следующее письмо. Думая, что оно может оказаться полезным многим читателям, я спешу поделиться им.

Париж, 15 ноября 1886
Сударь,
Вы часто касаетесь в своих рассказах сюжетов, которые можно было бы обозначить темой «повседневная нравственность». Я хочу предложить Вам размышления, которые должны, как мне кажется, послужить Вам статьёй.
Я не женат, я – холостяк, немного наивный. Но мне кажется, что большинство мужчин наивны, как я. Будучи всегда или почти всегда человеком доброй воли, я плохо умею различать лукавство своих соседей, и я иду вперёд с открытыми глазами, не оглядываясь ни на что.
Почти все мы привыкли принимать видимое за реальное и встречать людей по одежке, как они себя презентуют, и мало людей обладают чутьём, которое позволяет различать скрытые стороны натуры. В результате мы идём в гуще событий, как кроты, мы верим не в то, что есть, а в то, что кажется, и то, что не нравится нашей идеалистичной морали, трактуется нами как исключение. Мы не отдаём себе отчёта в том, что совокупность множества таких исключений – это почти правило. В результате подобные наивные люди, как я, бывают обмануты целым миром, но чаще всего женщинами, которые ими пользуются.
Я начал издалека, чтобы подойти к факту, который интересует меня.
У меня есть любовница, замужняя женщина. Как многие другие, я, конечно, ждал найти исключение, маленькую несчастную женщину, которая впервые обманывает мужа. Я долго (так мне казалось) ухаживал за ней, завоевал её своей заботой и любовью, своим постоянством. Действительно, я принял тысячу предосторожностей и уловок, чтобы выйти победителем.
Вот что случилось со мной на прошлой неделе.
Её муж отсутствовал несколько дней, и она попросилась прийти ужинать ко мне, только чтобы в доме никого больше не было, даже слуги. У неё была навязчивая идея уже несколько месяцев: напиться, но напиться так, чтобы ничего не бояться, чтобы не разговаривать с горничной, чтобы не иметь свидетелей. Она часто прикладывалась к стаканчику, не идя дальше, и находила это восхитительным. И она пообещала себе однажды напиться как следует. Она сказала у себя дома, что отправляется к друзьям в пригород Парижа на сутки и прибыла ко мне вечером.
Женщина, разумеется, может напиться только шампанским. Она выпила большой бокал натощак, и перед устрицами её язык начал заплетаться.
У нас был холодный ужин. Блюда стояли на столике за мной. Мне было достаточно протянуть руку, чтобы взять тарелку, и я так и делал, слушая, как она болтает.
Она пила бокал за бокалом, следуя своему намерению. Она начала с того, что призналась мне в своих чувствах, как юная девушка. Она продолжала со слегка горящими глазами, и её мысли разворачивались, словно голубые ленты телеграфистов, которые включают свою бобину, и, кажется, под шум электрического аппарата лента разворачивается бесконечно долго, покрывая незнакомые слова.
Время от времени она спрашивала:
- Я пьяна?
- Нет, ещё нет.
И она вновь пила.
Вскоре она опьянела. Не до бесчувствия, а до того момента, когда люди начинают говорить правду.
После признаний молоденькой девушки последовали признания о её муже. Она признавалась мне во всём под предлогом: «Я могу тебе сказать, что… Кому ещё я скажу, как не тебе?» И я узнал обо всех привычках, о всех пороках, о всех тайных пристрастиях её мужа.
Она спрашивала меня, ожидая одобрения: «Не правда ли, он нудный?.. Не правда ли?.. Как ты думаешь, он испортил мне жизнь?.. А?.. Когда я впервые тебя увидела, я сказала себе: «Он мне нравится, возьму его в любовники». Вот чего стоили твои ухаживания».
Должно быть, у меня был удивлённый и забавный вид, так как несмотря на опьянение она начала смеяться: «Ах, дурачок, а ты так старался… но когда за нами ухаживают… мы это любим… тогда надо двигаться быстро, не заставляя себя ждать… Как глупо этого не понять, видя один лишь наш взгляд, которым мы говорим «Да». Ах, я тебя ждала! Я не знала, как дать тебе понять, что я спешу… Ну да… цветы… стихи… комплименты… снова цветы… и больше ничего… ничего… Ты так долго решался. Половина мужчин такие же, как ты, а другая половина… Ха!.. Ха!.. Ха!»
От её смеха у меня дрожь прошла по спине. Я пролепетал:
- Что другая половина?
Она всё ещё пила, погрузив взгляд в светлое вино. Её разум был побуждаем желанием говорить правду, которое бывает у пьяниц.
Она продолжила:
- Ах! Другая половина действует быстро… слишком быстро… но они правы. Есть дни, когда у них ничего не получается, но есть и дни, когда они выигрывают, не смотря ни на что. Дорогой мой… если бы ты знал… как это смешно… двое мужчин… Видишь ли, такие робкие, как ты, никогда не воображают себе, каковы другие… и что они действуют сразу… когда оказываются наедине с нами… они рискуют!... Получают пощёчины… это правда… но что им от этого?.. Они знают, что мы ничего не разболтаем. Они хорошо нас знают…
Я смотрел на неё глазами инквизитора с безумным желанием разговорить её, узнать всё. Сколько раз я задавал себе этот вопрос: «Как ведут себя другие мужчины с нашими женщинами?» Я хорошо знал, видя в гостиных, что двое мужчин могут разговаривать с одной женщиной, но, оказываясь наедине с ней, они ведут себя совершенно по-разному, хотя знают её в одинаковой степени. Можно с первого взгляда догадаться, что некоторые существа, естественно наделённые даром соблазнять или просто более дерзкие, чем мы, за один час беседы с женщиной, которая им нравится, достигают такой степени близости, какой мы не достигаем и за год. И эти мужчины, эти соблазнители, когда предоставляется возможность, обладают ли они той смелостью рук и губ, которая кажется нам, дрожащим, ужасной дерзостью, но которую женщины считают лишь простительной вольностью этих очаровательных непристойных мужчин?
Я спросил её: «Есть такие, с которыми очень трудно, не так ли?»
Она откинулась на стуле, чтобы засмеяться вволю, но нервным, больным смехом, который обычно переходит в нервный срыв, затем, немного успокоившись, продолжила: «Ха-ха! Трудно?.. То есть, они  позволяют себе всё… сразу же… всё… ты понимаешь… и кое-что другое…»
Я почувствовал себя потрясённым, словно она сообщила мне ужасную вещь.
- И вы позволяете это?..
- Нет… не позволяем… мы даём пощёчины… но это всё равно нас развлекает… Они намного забавнее вас!.. К тому же, с ними всегда боишься, никогда не бываешь спокойна… и это восхитительно – бояться… особенно – бояться этого… За ними постоянно надо следить… словно сражаешься на дуэли… В их взгляде читаешь, где их мысли и где хотят быть их руки. Они – хамы, если хочешь, но с ними гораздо веселее, чем с вами!..
Меня охватило особенное неожиданное чувство. Хотя я – холостяк и намерен им оставаться, я внезапно почувствовал себя в шкуре мужа перед такой безрассудной откровенностью. Я почувствовал себя другом, союзником, братом всех этих доверчивых мужчин, которых если не обворовывают, то обманывают все эти грабители корсажей.
Именно этому странному чувству я подчиняюсь в этот момент, когда пишу Вам, Сударь, и прошу Вас бросить ради меня клич тревоги для огромной армии спокойных супругов.
Но у меня ещё оставались сомнения: эта женщина была пьяна и могла врать.
 Я спросил:
- И что же, вы никогда не рассказываете об этих авантюрах?
Она посмотрела на меня с глубокой жалостью и так искренне, что на минуту я решил, что она протрезвела от удивления.
- Мы… ну и глупец же ты, дорогуша! Разве о таком говорят… Ха-ха-ха! Разве твой слуга рассказывает тебе о том, как выгадал су из франка? А для нас это как су из франка. Муж не должен жаловаться, когда мы не идём дальше. Как же ты глуп!.. Если бы мы говорили об этом, мы встревожили бы всех дурачков! Как же ты глуп!.. И потом, раз уж мы не уступаем, что плохого мы делаем?
Я спросил, очень сконфуженный:
- И тебя часто целовали?
Она ответила с видом крайнего презрения к человеку, который мог в этом сомневаться:
- Чёрт побери… Всех женщин часто целуют. Попробуй с кем хочешь, дурачок. Поцелуй мадам Х… она очень молода и очень честна… Поцелуй, мой друг… поцелуй… и обними… ты увидишь… увидишь… Ха-ха-ха!

Внезапно она подбросила полный стакан к потолку. Шампанское разлилось дождём, затушило 3 свечи, брызнуло на обои, залило стол, а по моей столовой разлетелось битое стекло. Затем она хотела схватить бутылку и сделать то же с нею, но я ей помешал, тогда она принялась кричать пронзительным голосом… с ней произошёл нервный срыв, как я и ожидал…

Несколько дней спустя, когда я больше не думал об этом признании пьяной женщины, я случайно оказался на вечере вместе с той мадам Х, которую моя любовница посоветовала мне поцеловать. Так как я жил в одном квартале с ней, я предложил ей проводить её, ведь в тот вечер она была одна. Она согласилась.
Едва мы оказались в экипаже, я сказал себе: «Нужно попытаться», но я не решался. Я не знал, как начать, как приступить к делу.
Вдруг мной овладел приступ смелости, свойственный трусам. Я сказал ей:
- Как вы были милы этим вечером.
Она ответила со смехом:
- Значит, этот вечер был исключением, раз вы заметили это впервые.
Я не знал, что отвечать. Война любезностей – не моя сильная сторона. Но после короткого размышления я сказал:
- Нет, просто я не осмеливался вам об этом сказать.
Она была удивлена:
- Почему?
- Потому что… это немного трудно…
- Трудно сказать женщине, что она мила? Но с какой вы планеты? Об этом надо говорить всегда… даже когда и наполовину этого не думаешь… потому что нам всегда так приятно это слушать…
Я почувствовал прилив фантастической смелости и, схватив её за талию, я начал искать губами её губы.
Хотя я дрожал, ей это не показалось таким уж страшным. Мне пришлось сильно изгибаться, так как она всего лишь отвернула голову, чтобы избежать этого контакта, говоря: «О, нет же… это слишком… слишком… Вы слишком быстры… берегите мою причёску… Женщину с такой причёской так сильно не целуют!..
Я сел на место, в отчаянии от этого отпора. Но экипаж остановился перед её дверью. Она вышла, протянула мне руку и сказала очаровательным голоском: «Благодарю за то, что проводили меня, Сударь… и не забудьте мой совет».
Через 3 дня я вновь её увидел. Она ни о чём не помнила.
А я, Сударь, думаю о других… о других… о тех, кто умеют беречь любые причёски и пользуются любыми возможностями…

*
Я оставляю это письмо, ничего к нему не прибавляя, на суд и для размышления моих читателей, холостых или женатых.

23 ноября 1886
(Переведено в апреле 2016)