История одного безумия

   На детской площадке шумная стайка малышей.Они возятся, играют и смеются.Чуть поодаль- девчонка в инвалидном кресле. Девчонке лет тринадцать. Ноги накрыты пледом.Руки беспомощно скручены. Она не ходит и не говорит. Она смотрит на детскую возню,нелепо трясёт головой и жалобно мычит низким, грудным голосом. Мимо пробегающие мальчишки строят ей рожицы и пытаются изобразить её чуднОе мычание.Дети порой очень жестоки...

   Двор моего детства. Как колодец. Во дворе- два дома. В одном из них, на первом этаже- странная и страшная квартира. Три окна. Два из них мертвы. За тяжёлыми решётками темнеют запылённые стёкла- ничего не разглядеть. А вот одно окно периодически оживает. Оно распахивается с нервным треском, открывая перед нами эпизод картины странного мира. На подоконник всходит персонаж. Женщина. Она впивается костлявыми пальцами в решётку. Она трясёт её в неистовстве.Кричит звериным, надрывным криком.У неё нет лица. Только маска.Маска какой-то страшной беды , и вокруг этой беды-рыжеволосый разбушевавшийся огонь.


  Её история покрыта тайной.Поговаривают, она была женой художника, который внезапно умер. Поговаривают, что она была очень красива и они любили друг друга больше жизни. А потом он вдруг умер. И жизнь угасла. Холст истлел. Краски высохли. И она себя стёрла.


  Один раз в день она выходит на улицу.Вот тогда её не узнать. Её походка полна достоинства. На голове-рыжая башня уложенных волос. Её наряд продуман до мелочей. Сумочка и туфли, как из старинных журналов моей прабабушки. Цветастые брюки-клёш оскорбляют скромный ситец проходящих мимо женщин.Среди серой массы одинаковых людей она не может остаться  незамеченной.


  Мы всегда караулим её у подъезда.Мы скачем за ней вприпрыжку. Мы смеёмся ей вслед и кричим глупости.Нам хочется контакта. Подробностей. Хочется раскрыть тайну её помешательства.Но она никогда не смотрит на нас, проходя мимо с таким видом, как будто лишь  она на этой земле-человек,а остальные-суетная тля.И только скрывшись за решёткой своего страшного окна, она может вступить с нами в диалог.


  Её зовут Мариам. За ней охотятся. Её пытают. Но они ничего никому не скажет.Пусть её даже убьют. А её скоро убьют. Она это знает. Ей об этом сказал по телефону сам Горбачёв. Но она ничего не боится.


  Однажды я слонялась по двору одна.Я крутилась около заветного окна в надежде увидеть её.Но мне не хотелось дразниться.Где- то внутри меня таилось глубокое восхищение . Я тоже хотела никого не бояться. Я тоже  хотела надеть причудливые брюки , возвести на голове башню из волос  и пройти мимо всех людей трагически-достойно. И чтобы мне смеялись вслед, а мне было бы глубоко плевать...


   И вот окно распахнулось.
-Девочка, ты кто? Иди сюда. Я немедленно накормлю тебя печеньем.
-Я Вера. Не надо...
-Надо. Я испекла его сегодня утром.
Она чем-то зашуршала в глубине и бросила мне через решётку свёрток.Я очень хорошо помню, как на тот момент представила, будто  я зверь в зоопарке. И за решёткой вовсе не она, а я. Подойдя близко-близко к окну , я заглянула ей в глаза. Они были бледно-голубые. Почти белые. Какие-то даже бесцветные.Словно муж-художник, умирая ,забрал с собой эту краску, чтобы рисовать где-то там, далеко, небесную лазурь.
   А она прижалась к решётке очень сильно, пытаясь  выдавить себя из застенок сковавшего её безумия.Он что-то бормотала, быстро-быстро - про мужа, про опасность, про тайное мировое правительство и про пытки. А потом вдруг запела. Запела низким и жутким голосом. Странную  незнакомую  песню. Она пела и плакала.И слёз было так много, они текли и текли по её уставшему лицу, по ржавой решётке, оставляя на её щеках рыжие разводы. Мне стало страшно. Потом-больно. Потом-горько и стыдно. Мне словно удавкой сдавили горло и я не могла дышать.Я бросилась прочь от этого окна, от голоса , от этой несчастной, которую не могу забыть и по сей день.


   А спустя несколько лет она исчезла.Затихли её надрывные крики, звенящие во дворе-колодце. Перестало нервно распахиваться окно. Она освободилась.


  Когда мне стукнуло восемнадцать, я отрыла в дебрях антресолей допотопное бабушкино платье в причудливых цветах. Я отнесла его портнихе, и она соорудила из него совершенно дурацкие, но восхитительные брюки-клёш...  Я ходила по улицам и никого не боялась....

  Где же ты сейчас,о великолепная Мариам? Наверное, сидишь там на облачке, болтаешь ногами, обутыми в чудаковатые шузы , и поёшь своим низким и странным голосом. А рядом твой любимый муж с лихо закрученными усами, как у Сальвадора Дали. И у него в руках краски, которыми он рисует на небесном холсте портрет Бога. Это неизбежно...