Anima sola

Мы знакомы давно: слишком давно для того, чтобы я не смогла узнать тебя.
В этой жизни, в минувшей или в следующей — имеет ли значение, если мы идём рука об руку? Никто не знает наших истинных имён, истинного обличья слепящей красоты, за которой мы скрываемся из эпохи в эпоху, из вечности в вечность... из воплощения в воплощение. Мы — отражение друг друга в разбитом зеркале времени. Мы — словно тьма и свет, тебе это известно. Мы всегда рядом. Всегда рядом, но никогда — вместе, моя недостижимая любовь.
Я помню один из наших миров: мне нравится вспоминать день, когда мы встретились впервые — во всяком случае, забвение наше не позволяло нам думать иначе, и, глядя друг другу в глаза тогда, - в тот самый миг, в ту самую секунду, - мы могли чувствовать лишь, будто не встречались никогда прежде.
Я была почтальоном — какая нелепая шутка! - самым обыкновенным почтальоном; одной из тех, кто носит странный, длинный белый плащ с капюшоном и разносит письма по всему свету. Мне едва исполнилось девятнадцать, однако своей работой я занималась едва ли ни с самого раннего детства: моя мать, бедная женщина, оставила меня лежать у порога сиротского дома, когда узнала, что я родилась немой. Позже один пожилой человек приютил меня и стал учить делу, которому посвятил всю собственную жизнь: разносить письма. В нашем с тобою мире это было настоящим искусством: на конвертах никогда не писали адреса, лишь прикрепляя к посылке крохотный сияющий камень, хранящий туманную информацию об адресате. Тех, кто умел ощущать и читать эти камни, люди именовали Почтальонами: это называли даром, это называли колдовством, это называли мистическим призванием. Учитель говорил мне, что Судьба забрала мой голос для того, чтобы наградить этим талантом. Я всегда верила ему, и, когда мне, угнетенной тихой печалью и тоскою по чему-то неведомому, сумрачными вечерами хотелось петь, я вспоминала его слова и улыбалась темноте, окружавшей меня. Моя печаль уходила совсем скоро.
Это было самое обыкновенное утро: настолько обыкновенное и безликое, что мне даже неприятно описывать его. Светило солнце, небо виделось безоблачным, жители деревни, в которой находился твой скромный старый дом, были заняты хозяйством: всё это звучит слишком скучно для того, чтобы быть нашей историей. Однако, знаешь, теперь я готова отдать всё — если бы я только имела хоть что-нибудь, - ради того, чтобы пережить этот светлый день снова.
У меня на руках была лишь одна-единственная посылка — для тебя. Я уже разнесла несколько писем твоим соседям и, отдав эту последнюю посылку тебе, намеревалась отправиться домой, но, когда я постучала в твою дверь, мне никто не открыл. Я постучала снова, однако тебя вовсе не оказалось месте. Одна женщина, увидев меня, сказала, что ты ушёл буквально несколько минут назад, и мне, вероятно, придётся ждать тебя под дверью неопределённое время, чтобы отдать посылку лично в руки. «Это ведь важная посылка?» - спросила она. Я мрачно кивнула.
«Ах, не нужно заставлять бедную девочку ждать!» - из соседнего дома вдруг вышла другая женщина и, улыбнувшись, взглянула на меня. «Сегодня такой прекрасный, солнечный день. Я видела, как он шёл к лодочной станции. Наверняка сидит там, на причале, как и всегда. Сходи туда, деточка! У него длинные чёрные волосы и тёмно-синий плащ».
Выслушав эту женщину и глубоко вздохнув, я хотела произнести слова благодарности, однако в очередной раз вспомнила, что не имею голоса. Лишь тень улыбки заиграла на моих губах, и, вновь безмолвно кивнув, я направилась к лодочной станции, держа в руках предназначавшуюся для тебя посылку.
Если бы не твоя прекрасная песнь, это место возможно бы было назвать таким же беззвучным, тихим и одиноким, как я. Ты сидел на краю пустого причала, устремив взор к горизонту и совершенно не замечая моего немого присутствия. Когда лишь голос твой достиг моего слуха, мне не оставалось ничего — лишь замереть на месте, подобно ледяному изваянию, подобно недвижному надгробному памятнику, не пытаясь и не желая сопротивляться твоему невообразимому заклятию.
Мне казалось, ты — сама Музыка, её лучшее воплощение, её призрачное, мистическое божество... и на короткий, мимолётный миг, я узнала тебя, вспомнила наши с тобою жизни — десять сотен и одну. На глазах моих появились слёзы: смертное сердце не способно было выдержать холодного натиска бесконечных воспоминаний, однако, когда ты завершил твою песню и умолк, забвение вновь заключило меня в свои объятия.
Ты обернулся и взглянул на меня, узрев мои слёзы. Преодолев себя, я медленно подошла к краю причала и протянула тебе твою посылку. Несколько секунд ты молчал, а я безмолвно взирала на тебя.
«Я совершенно забыл о том, что должен был ожидать почты сегодня. Должно быть, тебе было трудно отыскать меня. Прости», - ты сказал это тихо и мягко, начав нетерпеливо разворачивать бумагу. «Как глупо, правда? Уже неделю напролёт хожу совершенно босой и не вспоминаю о том, когда должен получить эти проклятые сапоги», - договорив, ты рассмеялся.
Утерев свои слёзы, я сдержанно улыбалась, наблюдая за тем, как ты, усевшись на земле поудобнее, надеваешь эти нелепые высокие сапоги из посылки, что я принесла тебе. Ты безостановочно говорил что-то ещё, однако я не слушала тебя, секунда за секундою воскрешая в памяти твою невообразимо прекрасную песню. Ах, знал бы ты, как страстно я желала тогда сказать тебе о том, как неописуемо великолепен твой голос, как я мечтаю петь вместе с тобою и слушать тебя целую вечность — до самого заката нашего бессмертного, бесконечного мира... но я вновь вспомнила о том, что нема, моя любовь.
«Как тебя зовут? Почему ты молчишь?» - спросил ты, отмечая на себе мой беспомощный, восхищённый взгляд. Я лишь вздрогнула, достав из нагрудного кармана маленькую карточку, на которой было начертано моё имя, и протянула её тебе.
«Силенция...» - задумчиво прочёл ты. «Извини меня за мой вопрос. Очень... красивое имя. А вот у меня имени нет. Знаешь, я могу сказать тебе, что это почти так же ужасно, как и не иметь голоса... я бы очень хотел, чтобы у меня было имя».
Позже я приходила к тебе каждое утро: на эту одинокую лодочную станцию, пустынное безмолвие которой нарушал лишь твой голос и тихий шум воды у причала. Я никогда не могла сказать тебе, как люблю твои божественные песни, однако ты всегда знал это, глядя в мои полные не выраженных эмоций глаза. Мне не известно, сколько дней, месяцев мы провели вместе: мне известно лишь, что это было самое прекрасное время, которое только возможно вообразить. Твой голос наполнял меня — моё безмолвие — жизнью.
Однажды вечером, уже разнеся все необходимые письма, я заглянула в придорожный трактир, чтобы поужинать перед тем, как отправиться домой: в тот день мне предстоял очень долгий путь, и у меня не было сил. Это шумное место не понравилось мне с самого первого взгляда; мне казалось, оно представляет некую опасность. Устроившись за самым тихим столиком в углу, я ожидала, когда ужин будет готов, однако на сердце моём было тревожно. Я помню, что мне даже хотелось разрыдаться и убежать...
Вдруг кто-то закричал. Послышался треск разбитой посуды, затем - ещё один крик.
Я вздрогнула и вскочила на ноги, в непонимании озираясь по сторонам, однако в следующий же миг в зал ворвались несколько мужчин с оружием: один из них держал в руках чью-то отсечённую голову, громко крича что-то на неизвестном мне языке. Паника и ужас воцарились в одну секунду: люди пытались бежать, однако огромная группа вооружённых разбойников в тот вечер не позволила уйти никому. Даже мне.
Ах, моя любовь, я не могу описать тебе мою боль и страх... они обнаружили меня одной из последних и не позволили умереть быстро. Я не способна была даже закричать, чтобы выразить свои мучения. Я помнила, что была нема...

Я очнулась здесь, в одиночестве и тишине. Первой моей мыслью, когда я открыла глаза, чтобы увидеть густой, беспроглядный мрак, был твой невероятный, светлый голос: перед ослепшими глазами моими пронёсся тот самый день, в который я принесла тебе те нелепые высокие сапоги и увидела тебя впервые — впервые, так заставляло меня думать моё забвение. Я вспоминала каждый день, что мы провели с тобою вместе на одиноком причале у прохладной воды, вспоминала каждую твою песню, и не сдерживала своих горьких слёз.

Возлюбленный мой, извечная Музыка моей Тишины! Забвение покидает меня слишком поздно — за единственный миг до погибели. Я хочу лишь, чтобы ты знал: мы встретимся снова, непременно. Мы всегда идём рука об руку — Музыка и Тишина, мы всегда рядом... пусть и никогда — вместе. Я не покину тебя, моя любовь: мы принадлежим вечности, а вечность принадлежит нам.

Прощай. Здесь становится слишком трудно дышать.

Здесь, в моей тесной, душной могиле.