Добро пожаловать в ад ОМОН

Грузиться начали около 7 часов. Выезд в 9 часов. Погрузка и размещение заняли чуть больше часа - наши ребята оккупировали несколько «крокодилов» - Уралов. Все прошло четко и организовано. Колона выстроилась. Грязные потрепанные машины. На дверях висят бронежилеты. На некоторых машинах, видны старые поржавевшие и совсем свежие, сверкающие белым металлом, дырки. Кузова с торчащими щепками, вырванными пулями. Извиваясь сигаретным дымом, колона так и простояла до полдвенадцатого. Кто-то предложил сесть в кабину. Отказался: с ребятами и спокойней, и поучительней, и надежней. Сидел на коробках с пулеметными лентами. У откидного, заднего борта. Ребята устроились  вдоль порванных - прорезанных в брезентовом тенте машины дырках - амбразурах, примеряя  к ним автоматы. В глубине кузова спиной к кабине на каких-то ящиках сел Юра Зиновьев – наш снайпер.  Найдя опору спиной, он расставил в стороны ноги, и расчехлил снайперскую винтовку.
         В сдержанной тишине морозного утра, то здесь, то там слышался негромкий смех и говор, напоминая тихий, урчащий поутру весны ручеек. Между техникой сновали и кучковались водители. Грязные, лохматые, небритые. С впавшими щеками и глазами. Без оружия. Автоматы в машине, казалось, небрежно засунуты между сидений. Но это только кажется. На самом деле они в любую секунду готовы к бою. Как и большинство ребят в этой колонне. Я не в счет. Я и с автомата практически не стрелял. В армии больше из гаубицы. А из автомата – нет. Да и о чем говорить вообще? Ребята - уже не первая командировка, в том числе в Чечню, а я так, экскурсант. Хожу. Смотрю.
         Мысли вспыхивают и гаснут. Метаются и замирают. Кто знает, что там у меня внутри? Какого зверя во мне пробудит война? Кого она найдет во мне? Война она ведь как большое увеличительное стекло. Она увеличивает то, что есть. То, что прячешь или наоборот. Пробуждает даже то, о чем сам никогда бы не догадался. Не разбирая: и хорошее, и плохое. То с чем приехал. 
         Ребята ко мне относятся насторожено – я еще не свой, но уже приступили к моему «образованию». В крокодиле они  осторожно  рассказывают мне о ситуациях, с которыми они сталкивались ранее. Кто как себя вел, при тех или иных обстоятельствах. Спрашивали меня, что стану делать при обстреле. И тут же разбирали ситуацию, говоря - подсказывая, где я должен находиться, что и как делать. Натаскивали. И все это, повторюсь, осторожно, чтобы не обидеть меня, не показать мне, что я полный ноль. Разговор старшего товарища с младшим. Уважительный разговор между учителями и учеником. А почему мне уступили столь «почетное место» в машине, я понял чуть позже, наевшись от души грязи, летящей от колес Урала. Молодых учат.
         Поехали. Через какое-то время. Минут 40. Ребята замолчали. Автоматы сняты с предохранителей. Практически со всех сторон раздался лязг передернутых автоматов. Патроны в патронниках. Недоуменно кручу головой. Все отвернулись друг от друга. «Крокодил» ощетинился стволами автоматов. Перекресток. Тычок в бок - «Зеленые ворота». Условная граница между миром и войной. Мелькает багрово-кровавая надпись на куске чего-то широкого лежащая на обочине, много раз прострелянная и почти заброшенная грязью, но читаемая: «Добро пожаловать в Ад!».
         Добро пожаловать. Мороз по спине. Колонна: «Крокодилов» около 10. Впереди БТР. Сзади БТР. Идем. Проезжаем какой-то поселок. Дома за высокими заборами. Одинокие фигуры женщин. Детей нет. Мужчин нет. Провожают взглядом. Скорость километров 60-70 в час. Морда. Уже не лицо. Покрыто тонким слоем грязи. И кусочками побольше. Таким же ровным слоем поверх. Попробовал на язык - даже вкусно. Ловлю на себе насмешливые взгляды, которые тут же прячутся, когда смотрю на них – сейчас я уже замполит ОМОНа. Не раньше. Только сейчас. Потом, наши же ребята, объяснили мне разницу между замполитом и комиссаром. Звание, которое мне удалось заслужить несколько позже.
         Машина постепенно все выше и выше задирает нос. Повороты становятся  круче. На горизонте появляются две вертушки. Два вертолета. Две стрекозы с каждой секундой становящихся все больше и больше. Крутой поворот. Брусчатка. Очень похожая на нашу, Калининградскую. Только грязная. И только в ямах. Взгляд натыкается на вывеску «Горагорск». Прострелянную не раз. Помятую и покореженную. Большие, огромные нефтяные емкости рваными ранами, пугающими и отталкивающими. Проезжаем несколько полуразрушенных домов. Деревья в молчаливом ужасе закрывающие их ветвями. Людей не видно. Выезжаем. Вертушки догнали. Вижу справа - слева тупые верхушки возвышенностей, тянущихся вдаль. Дорога идет по верхушке горы - не горы. Справа - слева обрыв. Глубокий. Крутой поворот. Останки танка. БТРа. Опять танка. БМП. Боже что это! В растерянности смотрю на ребят, но они застыли, смотря автоматами в бегущий пейзаж. До меня и моих вопросов никому нет дела. Заехали между двух небольших высоток. И тут тишина лопнула, разорвалась как большой лист бумаги. Впереди разрывы. Вздохи автоматов. Вертушки начали обстреливать, что-то впереди. Кузов Урала наполнился пороховыми газами и перезвоном летящих со всех сторон гильз. Следующий за нами крокодил окрасился вспышками протуберанцев. Машина набрала скорость. Прошла ложбинку. И на большой скорости устремилась вниз на равнину.
         А я и не выстрелил ни разу. Оглушен и подавлен. Растерян и напуган. Вдобавок еще упал на Юрку со своих коробок, которые при наборе скорости расползлись подо мной. При помощи ребят был водружен на свой шаткий трон. Обернуться боялся.
         Еще на полпути до Грозного, справа увидел столбы жирного и довольного дыма. Казалось, он улыбался, играючись с нами, как хитрый кот, провожая-подталкивая-маня к Грозному. Позднее узнал - это горели нефтяные вышки. Шли быстро. Километров 80-90 в час. К грязюке привык. Лицо уже не вытирал. Смирился.
         Шли уступом. Три машины: первая слева по дороге, вторая по центру, третья по правому краю. Следующая тройка так же. Редкие, не военные, машины, идущие навстречу, были вынуждены практически съезжать в придорожную канаву. Поворот. Сначала круто вправо, а затем так же круто влево. Так круто, что Грозный, серый Грозный, оказался у нас под правым крылом. Или мы под его левым.
         Если по дороге, ведущей в неизвестность, справа и слева, сквозь дымку и белый снег проглядывались черные верхушки возвышенностей, то Грозный, встретил хмурым грозным серым пятном. Колючей проволокой и мешками с песком. Черным ужасом ощетинившихся амбразур. Блок -пост. Вот и Грозный. Здравствуй! Или привет.  Старопромысловский район. Олег Малышев встал и прокричал из машины фразу, смысл которой дошел до меня несколько позже: «Очистим город Грозный от мирных жителей». Фраза, резанувшая сердце. Цинизмом и простотой.  Насмешкой и бравадой. Брошенная Олегом, который потом прикрывал собой мирных от немирных, успокоившихся от непримиримых.  Наверное, по всему Калининграду специально собирали эту группу весельчаков, для того чтобы усадить их вместе со мной в одну машину. Это потом понял, что это тоже часть обучения – находить во всем плохом и во всем хорошем частички черного юмора. Того юмора, который помогает выжить в мире бардака и хаоса. Того юмора, который объединяет и заставляет забывать, хотя бы на время, тот ужас, который тебя окружает. Смех - доктор и психотерапевт. Боль, тревога, надежда и цинизм,  обозначенные смехом это, наверное, и есть черный юмор. Черный юмор войны. Черная гримаса жизни.
         Грозный. Машина, как и вся колона ощутимо набрала скорость. Первое впечатление не тягостное. Нет, оно давяще - убивающее. Широкая дорога - магистраль. По всей дороге большие воронки от разрывов снарядов, бомб, всего. Не снижая скорости, объезжаем их. Ни одной секунды замедления. Напряжение в кузове – ножом режь, не разрежешь. Сплошная каучуковая масса готовности к нападению. Готовности к агрессии и еще Бог знает к чему.
         Слева от дороги и вдаль, в основном одноэтажные дома. Разрушенные крыши. Остатки стен. Огромные дыры в высоких, кирпичных заборах. Высокие, железные, в пробоинах-дырках от пуль различного калибра ворота. С олимпийскими кольцами. Без. И надписи на них: «Продается», «Здесь люди», «Здесь люди», «Здесь люди».
         Справа в основном пятиэтажки. Пятиэтажки расположенные повыше, чем их соседи слева. Напоминают стадо баранов, тянущееся вдоль дороги. Бело-серое стадо. Дома мелькают. Здания. Сменяют одно другое секундами. Целое. Руины. Руины. Огромная дыра с торца. Целое. Дыра. Дыра. Дыра. Кусок. Часть.
         Стекол нет. Стекол не видно ни справа, ни слева. Видны куски полиэтилена, куски картона из-под каких-то ящиков, закрывающие окна. Жестяные трубы, уродливо торчащие из них, опасливо, будто озираясь, оглядываясь вокруг, цедят метающийся у дороги дым. Края дороги усыпаны гильзами. Покореженными и обгоревшими останками танков, БМП, БТР, машин и еще какой-то техники. Людей нет.   
         Все сверху это накрывает какая-то серая, водянистая, пахнущая порохом, гарью, вонью, тошнотой мгла, висящая неподвижно в воздухе. И прямо под ней вырываясь из объятий каши грязи робкие островки зимы. Серо-грязный снег.
        Застывший хаос.
        Добро пожаловать в АД!