Шахматист

                Когда игра заканчивается,
                король и пешка падают
                в одну и ту же коробку.
   
                Итальянская поговорка               


 Рекламная вывеска над металлическими дверями мигала умирающими огнями. Свет от угасающих неоновых трубок, выгнутых в слово "БАР", сиреневыми бликами осыпал посетителей этого питейного заведения. К середине девяностых годов такие рюмочные часто открывались в продуктовых магазинах и были, как близняшки, похожи друг на друга внутри.

     Длинная барная стойка и высокие прямоугольные столы, оклеенные пластиком под красное дерево, на стенах несколько плакатов с полуголыми красотками и тусклый желтый светильник над служебным входом. Но убогость интерьера не интересовала завсегдатаев бара, жители соседних домов приходили сюда пить. Полумрак помещения и мелодии шансона располагали к задушевным беседам о личной жизни, судьбе и политике. Все места за столами были негласно распределены.

     В самом темном углу собирались местные хулиганы и жулики, готовые в любой момент при появлении милиции ускользнуть через служебный вход в магазин и затеряться в его просторах. Ни один чужак, случайно зашедший выпить, не оставался без их внимания. У него непременно пытались вытащить кошелек, а если не получалось, то виртуозно заманивали в карточную игру и в любом варианте случайный гость выходил из бара без наличных, а иногда без верхней одежды и обуви.

      За другими столами открывались настоящие дискуссионные клубы по интересам. Иногда, когда аргументы заканчивались, жаркие споры переходили в незлобную драку, которую моментально прекращал выходящий из-за стойки бармен Серега. Его все уважали и побаивались не только потому, что он был бывшим боксером, а из-за того, что только бармен решал налить или не налить, дать взаймы или нет. Учитывая, что в то время зарплату постоянно задерживали, а выпивать хотелось каждый день, то можно сказать, что Серега умело манипулировал большинством своих клиентов.

     Первого марта девяносто пятого года бар был полон. Всеми обсуждалась одна тема - убийство известного журналиста Влада Листьева. Стрельба на улице в то смутное время уже никого не удивляла, но смерть ведущего любимой Серегиной передачи "Поле чудес" временно сплотила посетителей бара не столько горечью утраты, сколько щедростью скорбящей души бармена. Он выставил на каждый стол по бутылке водки за счет заведения и, вытирая слезы, пил со всеми за упокой души ушедшего кумира.
 
     Печальный процесс прервал резкий скрип пружины открывающейся входной двери. В зал зашел невысокий тощий мужичок неопределенного возраста. Потрепанная шуба из искусственного меха и надвинутая на брови черная вязаная шапка, ботинки с белыми веревками вместо шнурков ясно показывали, что сейчас у него не лучший период жизни. Новый посетитель держал в руках вытертую шахматную доску и был похож на доброго домовенка, которого почему-то выгнали из жилища.
Осмотревшись вокруг, домовенок громко сказал: "Я категорически приветствую всю достопочтенную публику!"

     И, подойдя к Сереге, продолжил: "Разрешите, милостивый государь, выпить в вашем уютном заведении пару фунфыриков, приобретённых мной в соседней аптеке? Если да, то не могли бы вы дать мне бутерброд, за который я расплачусь в ближайшие часы".

     Все собравшиеся в баре с удивлением смотрели на необычного посетителя. Даже Серега, повидавший за многие годы работы разных чудиков, слегка опешил. Он взял со стойки бутерброд с килькой и, протянув мужичку, спросил: "А водочки не желаете? Я угощаю!". "Благодарю вас, любезный, - ответил тот. – Не буду отказываться от даров, с удовольствием выпью". Мужичок поднял стакан до края наполненный водкой и большими глотками опустошил его.

     "Итак, господа, меня зовут Вова, - сказал он, понюхав бутерброд. - Кто желает сыграть со мной под интерес незатейливую партейку в шахматы? Ставлю на кон бутылку водки, но кто проиграет, отдает мне её денежный эквивалент". Посетители, вспоминая, что такое эквивалент, молча наблюдали за происходящим. Вова обратился к вышедшей из подсобки уборщице Фае. "Мадмуазель! - сказал он, разглядывая огромный синяк под её глазом, - и хотя я вижу, что ваша жизнь еще хуже моей, не могли бы вы удалить мусор с этого стола. Сейчас тут начнется игра". Фая мгновенно убрала стаканы и смахнула крошки вонючей тряпкой. Первым проиграл Серега, слегка покачиваясь, он вытащил из кармана мятую купюру и протянул её победителю. "Положите на стол, уважаемый, - сказал Вова. – И, по-моему, вы забыли вычесть за бутерброд".

     У стола уже собирались желающие сразиться с пьяненьким шахматистом. Через три часа Вова обыграл всех. Перед ним на столе лежала приличная пачка денег. Он разгладил купюры, половину аккуратно сложил в карман, а остальные кинул на барную стойку. "Уважаемый! - обратился Вова к Сереге. - Будьте любезны, налейте на эти деньги водки всем присутствующим и не забудьте вычесть за бутерброд. А мне на сегодня хватит, и я вынужден вас покинуть. Если позволите, завтра я снова посещу это милое заведение". Он театрально раскланялся и вышел из бара.

     С того дня Вова стал постоянным посетителем этого места. Он приходил к открытию, расставлял шахматы и шел в аптеку за любимой настойкой боярышника. Слух о каком-то странном шахматисте распространился по всему району. В бар стали наведываться солидные люди, любители шахмат, но и они уходили полностью проигравшись. Когда один из чужаков попытался сжульничать, воспользовавшись Вовиной дремотой, его сразу наказали очевидцы с углового стола. Побитый спасся бегством, правда, без часов и кошелька.

      Шахматиста любили все. Несмотря на жизненные передряги, о которых он никогда не рассказывал, Вова постоянно улыбался беззубым ртом, не повышал голос, не ввязывался в драки, всегда пребывал в состоянии удивительного спокойствия. Молодая уборщица Фая называла его папой и жаловалась на мужа-тирана, который напивался и колотил её каждый день. Вова подолгу слушал её и гладил по голове. Лицо его в этот момент становилось серьезным, а глаза наполнялись волчьей яростью. "Хочешь, я его убью?" - спросил он Фаю. Она замотала головой и с испугом сказала: "Нельзя, тебя посадят, да и здоровый он, не справишься". Вова только усмехнулся в ответ.

      После долгих уговоров Вова рассказал Сереге с Фаей историю своей жизни, вытащив из кармана замотанные в полиэтиленовые пакеты фотографии.
Оказалось, что ему всего пятьдесят семь лет. Родился Вова в Москве, там же окончил театральный институт и по распределению уехал работать в провинциальный театр. Талантливый актер играл все главные роли, он быстро женился на молодой актрисе, служившей в этом же театре. Через три года его заметил известный режиссёр, приехавший на гастроли в глубинку со своим театром, и предложил перебраться в Ленинград. Окрыленный, Вова помчался в театр сообщить жене радостную новость. Он застал её в костюмерной в объятиях тихого портного, которого все считали голубым.

      Обезумев от ревности, обманутый муж схватил большие ножницы и убил обоих. Поняв, что натворил, сам пришел в милицию и написал явку с повинной. Дело передали пожилому следователю, который только что развелся с женой, застукав её с молодым любовником. Он как никто, понимал Вову и очень старался ему помочь, провел массу экспертиз и даже возил обвиняемого в институт Сербского, пытаясь доказать его невменяемость. Все усилия были напрасны, врачи не нашли никаких отклонений кроме кратковременного эмоционального возбуждения в момент убийства.
Суд хотел назначить высшую меру, но, учитывая состояние аффекта, дали пятнадцать лет строгого режима, и Вова был этапирован в город Соликамск.

      В зоне он серьезно увлекся шахматами, перечитал все библиотечные книги о великих гроссмейстерах и постоянно играл, нарабатывая опыт. До освобождения оставался год, когда в отряде вспыхнул бунт. Выход был один - или присоединиться ко всем, или умереть от ножа. И он выбрал жизнь. Ничего не добившись от начальства лагеря, протестанты набросились на охрану. Многих заключенных тогда застрелили при попытке к бегству, но Вову смерть обошла стороной. После долгих разбирательств, ему добавили ещё семь лет, пять из которых он отсидел в одиночной камере. Эти долгие годы, чтобы не сойти с ума, он изучал книги по шахматам, выстраивал в голове возможные комбинации нападения и защиты. И вскоре освоил все этапы игры, знал классификации дебютов, изучил атаки, контратаки и позиционное маневрирование в миттельшпиле, четко представлял, что делать, когда игра переходит в эндшпиль.

     После освобождения Вова мотался по ближайшим деревням, зарабатывая чем придется, но так и не смог нигде прижиться. Год назад приехал сюда и пока живет в подвале, разделяя незаконно занятую жилплощадь с двумя такими же бродягами. "Работать я уже не могу, - сказал Вова. - Если дотяну до пенсии - хорошо, а там видно будет". Серега и Фая с интересом рассматривали фотографии, которые подтверждали счастливые моменты жизни шахматиста. Со снимков смотрел улыбающийся Вова в сценических костюмах рядом с великими актерами той поры. Фая плакала, Серега пил.

     Однообразная жизнь бара вошла в свою колею. К шахматисту уже все привыкли и волновались, если он куда-нибудь ненадолго исчезал, как сам говорил, по личным незначительным делишкам. Постоянные клиенты приносили ему разную одежду и обувь, а Серега иногда, когда директор магазина уходил рано, разрешал остаться в баре ночевать. Вова стал живым талисманом зала, настоящим домовым.

      Незаметно наступила зима. Двадцатого декабря Вова праздновал день рождения. На выигранные деньги он накрыл стол и угощал всех знакомых. Хулиганы подарили имениннику хорошую турецкую дубленку и норковую шапку. Все это было украдено на центральном рынке у зазевавшихся торговцев. Под всеобщие крики Вова, смущаясь, демонстрировал обновки, которые сразу надел, а старую шубу торжественно вынес на улицу и положил у входа в бар вместо тряпки.

     Веселье продолжалось. Фая вышла в магазин через служебный вход. Серега отправил её за колбасой для бутербродов, которые сегодня быстро заканчивались. Через секунды из-за двери раздался грохот и дикий крик Фаи: "Помогите! Помогите!" Вбежавшие в подсобку люди увидели лежащую на полу уборщицу с разбитым лицом и здорового парня, её мужа, пинавшего Фаю в живот. "Всем стоять", - крикнул Вова. Он взмахнул рукой, и все заметили, как из рукава вылетает заточенный металлический прут. Шахматист резко подхватил его и приставил к горлу оторопевшего обидчика. "Послушай меня, выродок! - продолжал он. - Если ещё раз узнаю, что ты ударил Фаю, я тебя убью". По искореженному злостью лицу было понятно, что он не шутил.

     Через пару дней произошло еще одно событие, всколыхнувшее бар. Днем к питейному заведению подъехали два мерседеса "Гелендваген". Из них выскочили крепкие ребята и вежливо попросили всех кроме шахматиста покинуть помещение. В зал вошел хорошо одетый пожилой мужчина с резной тростью, он положил на стол сто долларов и сказал Вове: "Твои белые, ходи!" Партия длилась около двух часов и закончилась патовой ситуацией, соперники были вынуждены признать ничью. Потом мужчина что-то долго говорил Вове, а тот в ответ молча кивал, в конце беседы они пожали друг другу руки, и незнакомец направился к выходу. "Деньги забыли забрать", - крикнул Вова, но мужчина уже вышел из бара.

     Вечером Вова рассказал друзьям, что в жизни грядут большие перемены. Тридцать первого декабря в два часа дня за ним приедут, а с нового года он будет играть на закрытых турнирах и зарабатывать большие деньги. Новый покровитель обещал достойную жизнь, которую заслуживает хороший шахматист. И все снова пили за Вовину удачу.

     Тридцатого декабря резко похолодало. Посетителей в баре не было, все готовились к встрече нового года. Серега сидел за стойкой, пил пиво и думал о Вове. Как иногда несправедливо жизнь закручивает людей. Может, уехав тогда из провинциального театра, стал бы шахматист великим артистом и не прошел бы все испытания, сыпавшиеся на его голову. Хотелось, чтобы в этот раз повезло, если он талант, значит, должен пробиться наверх. "Закрою я сегодня лавочку, - решил Серега. - Народу все равно будет мало, шахматист придет только завтра. Что сидеть без выручки?" Обмотав лицо шарфом, он вышел на улицу, закрыл бар и пошел домой.

     У Фаи весь день было радостное предчувствие- может быть приближающийся праздник давал надежду на перемены. Сегодня директор устроил укороченный день и повел всех продавцов в ресторан по случаю нового года. Фая попрощалась со сторожем и вышла на улицу, ледяной ветер обжег лицо колючими снежинками. У входа в магазин стоял пьяный Вова. "Фая! - сказал он. - Пусти в бар переночевать, я с соседями по подвалу поругался, и они меня выгнали". "У меня нет ключей, и Серега давно ушел, - ответила Фая. - Я сейчас прибегу домой и позвоню ему, что-нибудь придумаем. Ты иди к бару и жди там".

     Фая зашла в квартиру и не сразу поняла, что произошло. Квартира блестела чистотой после недавней уборки. Её муж абсолютно трезвый, в белой рубашке, встречал у порога. Он помог снять пальто и заботливо поинтересовался:
- Замёрзла? По телевизору сказали, что на улице минус тридцать четыре.
- Что с тобой? - с удивлением спросила Фая. - Ты заболел?
- Нет, Фаечка. Я закодировался и больше никогда не буду пить. Он подхватил Фаю на руки, как маленького ребенка. "Подожди, - пробормотала она в растерянности. - Мне надо позвонить". Но муж поцелуем закрыл ей рот и унес в спальню.
     Фая проснулась и посмотрела на часы. "Пять утра! Ужас! А Вова! Я совсем забыла про него! - мысли кружили голову. - Да ладно, пересидел одну ночь в подъезде, не впервой". И она снова закрыла глаза.

     Серега подходил к бару. "Сколько снега намело за ночь, - подумал он. - Надо алкаша найти, чтобы от входа сугроб убрал и лед со ступенек сбил".
Но, подойдя ближе, он в ужасе замер. "Не может быть! Нет!" - закричал он.
 
     У дверей бара сидел засыпанный снегом замерший Вова, окоченевшими руками он прижимал к груди шахматную доску.

     Серега наклонился и смахнул замершие слезинки с холодного улыбающегося лица.
Неоновая вывеска ярко вспыхнула и погасла навсегда.



10.04.2016