Соловей мой, соловей...

               
               
   Я услышала Владимира впервые в первом туре на очередной « Музыкальной весне» более сорока пяти лет тому назад. Его звонкий, хорошо поставленный голос пел известный романс Алябьева, а слова настолько вдохновляли весь зал, что в абсолютной тишине казалось, что поёт действительно сам соловей… «Со-оо-ло-вей мой, со-о-о-ловей…»,звонко неслось над поселковым стадионом, где он выступал уже вторично на гала – концерте, и благодарные зрители, стоя, аплодировали артисту.
Володя, как оказалось, был не новичком на сцене. Он прошел службу в первопрестольной и был не раз награждён командованием за призовые места на конкурсах. Его усиленно уговаривали остаться в знаменитом краснознаменном ансамбле, но он твёрдо решил уехать домой и жить рядом с матерью, воспитавшей его честным и порядочным человеком. На первых порах он честно отрабатывал свои часы в местном Доме культуры и выступал  во всех колхозных бригадах, пока не познакомился с бухгалтером совхоза, гордо и степенно носившей сто тридцать килограммов собственного веса. Как Валентина завладела сердцем симпатичного белобрысого невысокого парня, никто не знал, но уже на ноябрьские праздники Володя был в костюме  довольного жениха, а на Вале сияла белизной фата и ладно сидело облегающее её телеса свадебное платье. Жить они стали с мамой Вали над  дорогой, по которой туда - сюда сновали груженные яблоками совхозные машины. После концерта в туберкулёзном  госпитале, когда худрук сказал о том, что там полно туберкулёзных палочек, Володя начал глубоко дышать, затем выпил стаканов десять горячего молока в местной столовой и навсегда отказался от выступлений где бы то ни было…
Над ним долго смеялись, но Валюха заегозила открыть собственное дело, и муж торжественно взялся за сооружение сначала киоска на рынке, а потом отгрохал сразу два магазина на разных концах разросшегося посёлка. Он никогда не сидел без дела. Его машина каждый день подвозила новые товары, которые Володя сам и разгружал. Валентина еще до смерти  своей и Володиной матерей родила две дочери, которых помогли поставить на ноги их близкие люди. Валин вес постепенно увеличивался и дошел до ста пятидесяти. Ходить стало совсем невмоготу. Она сидела дома за документами…
Ранней весной Валентина почувствовала себя плохо и распорядилась быстро соорудить два дома для дочерей, благо, доходы позволяли. Володя забыл даже мурлыкать себе под нос про соловья и взялся за строительство с еще большим рвением. Он очень гордился уже пятью торговыми точками на рынке и  четырьмя магазинами в поселке.  « Дочкам есть, где работать в будущем!»- восторженно говорил «Соловей»… Так его звали немногочисленные друзья семьи.
Семнадцатилетняя Иришка и шестнадцатилетняя Вика быстро нашли утешение в объятиях пылких юношей Кавказа и одновременно покинули отчий дом, уехав  в горные аулы. Валентина резко сбросила свой вес и перед очередной Пасхой её не стало.
 Володя пытался самостоятельно проворачивать торговые дела, но без жены у него мало что получалось. За полгода он обрюзг, пояс еле сходился на отвисшем животе,  наемные продавщицы его не устраивали, дочери постоянно требовали пополнять бюджет их семей, потому что мужья нигде не работали, а любимую  песню о соловье он раза два слышал в женском исполнении по телевизору.
Как-то проезжая по одной из главных улиц большого поселка, я остановилась у одного из Володиных магазинов. В торговом  зале немолодая женщина расставляла товар, а мужчина в сером ставил ценники под  спиртными  напитками.   Я поинтересовалась их хозяином: «Как там наш соловей?» Мужчина резко обернулся и с ироничной улыбкой ответил: «Очевидно, поёт в райских садах… За неделю до ухода на тот свет полностью продал свои магазины нам. Теперь мы хозяева его всех строений. И даже жилых помещений… Дочери не приехали даже на похороны. Мы всем занимались. Наследство немалое, слышали: уже всё размотали. Они ведь молодые, а мужья быстро всё к рукам прибрали. На слишком крутых иномарках уже гарцуют. Так что «соловей» зря пахал, как проклятый… Всё, считай, прахом, пошло. Лучше бы пел и пел на радость и себе, и людям… Он и мне пытался затянуть: «Соловей мой, соловей…» Да сил, видать, на соловья уже не было. А вот записи его у нас остались. Он  с кассет на диски перекинул…» Новый хозяин тут же поставил диск. Красивый высокий мужской  тенор  пел своего соловья… Невольно на мои  глаза навернулись слёзы… И невысокий, симпатичный, белобрысый, добродушный парень ясно всплыл в моём сознании… До боли стало жаль его жизненного полёта…

                13.04.16