Объяснение в любви от человека в футляре

 Геннадий Петрович  был удручен до чрезвычайности.  Вчера, 19 мая 1991 года, казалось бы, его размеренная  жизнь, надежная словно огромный корабль, вдруг потерпела крушение, словно «Титаник», разбившийся об айсберг. От этого сравнения он горько ухмыльнулся и посмотрел на незаконченную модель шлюпа «Восток», которая собиралась из самых обычных спичек, бумаги, ниток и канцелярских скрепок.

 Усевшись за письменный стол, Геннадий попытался было вновь увлечься любимым хобби, но это не помогло ему  избавиться от скверных мыслей и мигрени.  К тому же моросящий за окном дождь раскачивал тоску  до состояния депрессии. «Надо срочно выпить», - решил он, хотя и не любил похмеляться. Открыв холодильник, Геннадий с изумлением обнаружил  пустое место, где обычно стояла водка для всяких медицинских нужд.

Хлопнув дверцей от отчаяния, он посмотрел в дождливое, совсем не майское окно,  на мерцающие огни однообразных машин, медленно ползущих  по тусклому Кутузовскому проспекту.  От мысли отоварить талоны на алкоголь  в магазине напротив Геннадия бросило в пот. И даже не ненастная погода  и возможная мокрая очередь тому виной, а перспектива выйти из дома в одиночку показалась ему абсурдной.  Шаркая тапками словно старик, он вернулся в комнату, открыл бар и достал привезенный из Японии  21-летний «Сантори», который дожидался день рождения тестя в качестве подарка.  Слегка хлопнув пробкой, Геннадий нашел оправдание столь дерзкому  поступку:  «Чего уж теперь, не пропадать же добру».  Быстро налив  себе на пару пальцев, со словами: «Ну, будь здоров, Филиппок!» он чокнулся с отражением в зеркале и опрокинул в себя виски. Прежде чем продолжить выпивать,  Геннадий плюхнулся в большое кожаное  кресло и включил телевизор JVC, ибо не любил пить в одиночку.  Пощелкав  пультом в целлофане, его выбор пал на прямую трансляцию заседания Верховного Совета СССР.  Но, даже не вслушиваясь в горячие дебаты,  смакуя маленькими глотками элитный алкоголь, Геннадий Петрович Филиппов, тридцати четырех лет от роду, начал вспоминать свою жизнь, благополучие которой теперь оказалось под большим вопросом.

Он вырос без отца в проходной комнате малогабаритной двушки.  Мать работала допоздна, пытаясь обеспечить достойное существование сыну  и парализованной на левую половину ворчливой бабки.   Но, все равно жили они очень скромно,  а всякая покупка превращалась в маленький праздник.  Гена редко выходил во двор, ибо был обречен ухаживать за больной.  Зато он много читал. Особенно ему нравилось  запереться в кладовке, зажечь лампочку  и проглатывать любимые книги о путешествиях, пиратах и дальних странах.  Увлекшись, он зачастую забывал вовремя давать лекарства или кормить бабку,  которая непременно жаловалась на него вечно уставшей маме.

Постепенно из маленького мальчика Гена превратился в высокого рослого светловолосого юношу, внешне очень похожего на канувшего в неизвестность отца. Вот только очки, предательски увеличивающие неуверенный взгляд, выдавали его застенчивую суть.  Вместе с тем он хорошо учился и поступил на географический факультет МГУ девственником.  Геннадий Петрович отлично помнил тот день, когда  увидел свою фамилию в списках зачисленных. Как радостно прибежал домой и застал растерянную мать, которая зачем-то занавешивала зеркало:

- Мама, я поступил в университет.  Ура, теперь я – студент, - крикнул с порога он.

Мать с заплаканными глазами обняла его и сообщила, что умерла бабушка.

- Отмучалась, - прошептала она и, поцеловав Гену,  добавила - поздравляю, сынок.

По старой советской традиции первокурсников сразу после торжественного вручения  студенческих билетов отправили на картошку, где они начали знакомиться между собой и заводить первые романы. Гене поручили  грузить наполненные мешки в машину в паре с чересчур общительным, худощавым грузином – Жорой Сихарулидзе, который оказался к тому же старостой курса.   Хоть они и были вынуждены быть вместе в течение всего рабочего дня, поначалу их общение не клеилось, как у всякого флегматика с типичным холериком.  Как-то,  отвечая на дежурные вопросы старосты во время перекура, Гена поведал,  что он  москвич и проживает в квартире с мамой, которая целыми днями пропадает  на работе. Жора встрепенулся, как пробудившийся орел и с большим интересом посмотрел на Гену вмиг подобревшими глазами.

- Слушай, брат, - ласково сказал он, - если кто тебя обидит или  еще что, ты мне сразу скажи. Клянусь полночною звездой,  помогу тебе.

Мысленно возвращаясь к этому знакомству, Геннадий Петрович поднял стакан и пригубил виски за своего первого друга – Георгия Сихарулидзе. Общение с ним определило не только студенческую жизнь,  но и дальнейшую судьбу Гены.   После этого разговора Жора взял над ним шефство. Он ему терпеливо объяснял, как надо вести себя с девушками и правильно употреблять алкоголь, подкрепляя теорию зачастую неудачными практическими  занятиями.  Но, Георгий не унывал и продолжал знакомиться с сокурсницами и их подругами,  чаще всего приглашая их в квартиру Гены,  которому тут же придумал кличку Фил.  Каким же интересным и заманчивым было для него то время,  он ощущал себя первооткрывателем удивительного мира студенческой жизни. Первые робкие поцелуи, бессонные ночи, знакомство наощупь с прелестями девичьего тела и ужасное состояние похмелья на фоне лекций, семинаров, курсовых и всяких коллоквиумов.   Гена учился с большим интересом, особенно ему нравились ежегодные полевые практики. Именно во время одной из них, он и сошелся со своей однокурсницей Дильнарой Барноходжаевой.  Она была узбечкой по отцу и русской по матери.  Стройная брюнетка с раскосыми карими глазами и славянскими чертами лица была яркой и симпатичной, но вместе с тем скромной и застенчивой девушкой  тоже в очках.  Они достаточно легко нашли общий язык и всю практику просто гуляли, держась за руки. Лишь перед самым отъездом Гена отважился поцеловать её сухие, чуть обветренные губы.  А потом в Москве, уже у него дома он признался ей в любви и только с третьей попытки случился  первый в их жизни секс. От воспоминаний тех своих чувств у Геннадия Петровича защемило сердце. Чтобы хоть как-то развеять тоску и прогнать нахлынувшее чувство стыда, он отхлебнул щедрый глоток виски.  Диля  тогда ответила ему взаимностью, и они, абсолютно счастливые,  всерьез обсуждали дальнейшую свадьбу на последнем курсе, чтобы их распределили вместе, мечтая о совместной семейной жизни с кучей детишек.

Как-то к нему подошел Сихарулидзе и напросился в гости с двумя студентками из филфака, с которыми он познакомился накануне. Гена нехотя согласился и придумал какую-то «уважительную» отмазку  для Дили.  В назначенное время Жора ввалился с двумя ярко накрашенными блондинками в дефицитных дубленках. Та, которая оказалась с Геной,  представилась:  Зения. «Вообще-то я Зина, но я не люблю это имя, которое на арабском к тому же означает прелюбодеяние» - смеясь, пояснила она. Зения была веселой и раскрепощенной, охотно поддерживала частые грузинские тосты, выпивая по-честному до конца.  Лишь только  Жора со своей подругой  уединились в дальней комнате,  она проявила активность и деловито достала из сумочки презерватив.  Геннадий постеснялся отказать симпатичной гостье. После короткого секса, в ожидании неугомонного грузина и его партнерши, они  неспешно допивали шампанское в  сизом дыму ароматных сигарет Зении. Она тогда поинтересовалась:  есть ли девушка у Гены? И нисколько не смутившись утвердительного ответа, поведала про своего парня - штангиста по имени Джебраил, который уехал на какие-то сборы.  Закончив короткий, но пылкий  рассказ о своих крепких чувствах к спортсмену из Дагестана, она увлекла Гену повторно заняться сексом, попросив в неё не кончать, так как презервативов больше не было.

На следующий день ему было ужасно стыдно,  он старался не смотреть в глаза Дили, дав себе клятву, что больше никогда такое не повторится и даже сказал об этом изумленному Жоре. Постепенно Гена стал забывать  свою постыдную измену, как некий казус,  а жизнь снова вошла в привычное русло с любимой Дильнарой. Но, примерно через месяц взволнованный Жора сообщил ему, что его ждет Зения у главного входа для срочного разговора. «Это было  в субботу после второй пары, накануне восьмого марта», - вспомнил Геннадий Петрович.

Выбежав в одном свитере на мороз, он сразу заметил её дубленку.
- Привет,  что случилось? – спросил Гена, глядя в её растерянные  глаза почти без макияжа.
- Привет, Фил. В общем, я беременная от тебя. Аборт делать нельзя.
- А  это точно от меня? – искренне изумился он.
- Да, по срокам все сходится, Джебраила уже больше месяца тогда не было. Что будем делать?
- Я не знаю, - опешил Гена.
- Поехали ко мне,  с папой познакомишься, там и решим: как быть дальше. Он машину специально прислал, - безапелляционно заявила  Зения, показывая на черную Волгу.

По дороге она попросила не упоминать вообще имя Джебраила, так как отец был категорически против их романа. А заодно рассказала, что её родная мама давно умерла и только после того, как она поступила в университет, в доме  появилась мачеха по имени Таня, всего на пять лет старше неё. А потом, совсем шёпотом добавила: «Папа в КГБ служит, генералом. Он очень строгий, но добрый».
Геннадий Петрович вспомнил тогдашнее свое состояние сильного испуга. Именно поэтому и смалодушничал. «Любой на моем месте сдрейфил бы», – оправдывал себя он, наливая очередную порцию виски.


По сути это было первое знакомство Геннадия Петровича с новым миром номенклатурной жизни. Чистый, уютный салон машины, хорошо одетый вежливый водитель в галстуке, отдающие честь гаишники, которых лихо объезжали по встречной полосе. Именно тогда, глядя из зашторенных окон Волги на кутающихся от промозглого ветра скрюченных прохожих, неуклюже ступающих по гололеду, он ощутил свое превосходство над ними, мысленно называя их неудачниками.
 
Учтивый дежурный, узнав Зину, впустил их в парадную элитного дома на Малой Бронной и, дотошно осмотрев её спутника, сделал пометку в своем журнале. Миновав мраморный холл, они поднялись на лифте с зеркалом на четвертый этаж и остановились у квартиры.

- Вот здесь я и живу. Ну, ни пуха, ни пера нам, - сказала она и нажала на мелодичный звонок, - Не бойся, я рядом.
Дверь открыла полная пожилая женщина в фартуке.
- Здравствуйте, - обрадовался Гена такому домашнему виду хозяйки.
- Познакомься, это наша домработница Мария Федоровна, а это мой Фил, - представила их друг другу Зина.

Лишь только они разделись и сняли обувь, как в большой прихожей появился отец Зины - крупный мужчина с усами, напоминающий Верещагина из «Белого солнца пустыни» и мачеха - молодая красивая женщина в стиле Кармен.  А дальше все происходило как в тумане, лишь отдельные эпизоды остались в памяти Геннадия Петровича. После знакомства Юрий Павлович, так звали отца Зины, пригласил его в свой кабинет для аперитива, пока шли последние приготовления обеда. Оставшись один на один с этим уверенным и сильным мужчиной, Геннадий очень растерялся, сжимая до белых пальцев стакан с непривычным виски. Он старался отвечать таким образом, чтобы не разозлить генерала, тайком разглядывая фотографии на стене, где хозяин был запечатлен с Андроповым, Фиделем Кастро, Хонеккером и другими сильными мира сего. Плохо соображая под профессиональным гипнотизирующим взглядом удава, Гена зачем-то соврал, что давно встречается с его дочкой, любит её и совсем не против жениться на ней, коль она беременна. Услышав правильные ответы, Юрий Павлович заметно подобрел и даже улыбнулся, приглашая будущего зятя наконец-то пообедать в семейном кругу.

-  О своем будущем можешь больше не беспокоиться,  - сказал довольный генерал, слегка хлопнув его по плечу при выходе из кабинета, - найдем тебе достойную, мужскую работу.

«Вот интересно, - подумал Геннадий Петрович, - а если бы я тогда сказал правду? Что люблю, мол,  другую, а с вашей дочкой один раз трахнулись, да и то по пьяни.» Но даже сейчас, по прошествии более 10 лет, ему стало страшно. «Он меня точно в порошок стер бы, к бабке ходить не надо,  да и Диле наверняка бы досталось. Нет, все правильно я тогда сделал, не было у меня альтернативы», - успокаивал Геннадий Петрович себя, обновляя стакан виски.

Когда они вошли в гостиную, где был накрыт стол,  он наткнулся на очень взволнованный вопрошающий взгляд Зины и именно тогда Гена осознал, что больше нет пути назад. Их посадили вместе и, пока генерал давал благословение отца длинным тостом,  Татьяна смотрела на будущего зятя с плохо скрываемым сарказмом.
Затем Зина вызвалась показать свою комнату уже состоявшемуся жениху, где  практически сразу набросилась на него.

- А тебе можно, это не опасно для будущего ребенка? - спросил Гена, едва не уронив очки.
- Не только можно, а даже нужно, - игриво ответила она, неожиданно опустившись перед ним на колени.

Геннадий Петрович прикрыл глаза, вспоминая свои ощущения полного блаженства от первого минета. «Да, что ни говори, а Зинка знаток в сексе, умеет доставить удовольствие, да и  как человек она не подлая, добрая… до такой степени, что никому не может отказать, сука», - сгоряча сплюнул он.

Ему тогда и правда показалось, что он её любит. Перед уходом генерал пригласил его с матерью на следующий день, в воскресенье, пойти всем вместе в Дом кино, а потом посидеть по-семейному в ресторане: познакомиться и обсудить предстоящую свадьбу.

Вернувшись поздно домой, он обнял обеспокоенную мать:
- Мам, я женюсь, завтра пойдем в ресторан знакомиться с новой родней.
- О господи, так что же мне надеть? – запричитала она, -  Родители Дили приехали, стало быть?
- Нет, я женюсь на другой. Зиной зовут, ты пока её не знаешь.
- Как это? – удивилась мать, - Когда это вы успели? А как же Диля?
- Потом, мам, все объясню позже, я очень устал, завтра у нас ответственный день. Давай спать…

Подходя к Дому кино, Гена заметил черную Волгу, из которой выскочил знакомый водитель и без лишних слов, миновав толпу у входа, провел внутрь. После короткого знакомства они прошли в зал, где состоялся показ нового фильма «Объяснение в любви» с Юрием Богатыревым и Эвой Шикульска в главных ролях. Во время просмотра этой трогательной истории неудачливого  искреннего и отзывчивого человека  мать Гены несколько раз тайком утирала слезы и очень стыдилась своих красных глаз, когда после сеанса они пошли в ресторан, где их уже ожидал шикарный стол.

- А вы обратили внимание, насколько знаковым оказался этот фильм? – поднимая рюмку с коньяком, начал тост генерал, - Я, признаться не ожидал. Главных героев зовут в точности, как наших жениха и невесту: Филиппок и Зиночка.  Да и внешне они чертовски похоже. Бывают же такие совпадения. Да, не гладко у них складывались отношения в этом фильме, а в жизни может быть и еще сложнее, но они в итоге были всегда вместе и сохранили свою любовь. За вас, дорогие наши дети, будьте счастливы.

Именно после этого за Геной прочно закрепилось прозвище Филиппок.  Даже мать частенько стала его так называть. «А ведь внешне мы  и правда очень напоминаем героев фильма «Объяснение в любви», - улыбнулся Геннадий Петрович.

Вспоминая очень неприятный разговор с Дилей, Филиппок встал и начал нервно ходить по комнате. Ему всегда становилось стыдно от того, как он нелепо пытался объясниться «по-хорошему», предлагал остаться друзьями. А она в ответ, сдерживая слезы и презрительно взглянув на него, произнесла лишь одно слово: «предатель» и гордо ушла прочь из его жизни. Пришлось снова выпить виски и, несколько раз глубоко вздохнув,  полностью выдохнуть, чтобы немного успокоить участившееся сердцебиение.

Свадьбу праздновали в бирюзовом зале шикарного ресторана «Прага». Удачно сшитое платье скрывало уже проявившийся живот ставшей раздражительной невесты.
Мать Гены приготовила трогательную куклу в белом наряде на капот машины, но Зина небрежно швырнула её в салон «Чайки», а потом и вовсе забыла про неё. Будучи свидетелем со стороны жениха, Жора Сихарулидзе  по время своего тоста неудачно пошутил по поводу того, что невеста много общалась с кавказцами, поэтому наверняка хорошо знает их традиции. Не дослушав его до конца, Зина неожиданно выскочила из-за стола и со слезами убежала в туалет. Гена помчался за ней, но, не решившись войти в дамскую комнату, пытался её успокоить через дверь. Появившийся тесть,  со словами: «Ну-ка пусти меня, Филиппок» смело вошел в женский сортир и вскоре вручил жениху повеселевшую невесту.

- Нам папа квартиру подарил, представляешь? На Кутузовском проспекте, - радостно прощебетала она, - Ну, что нужно сказать?
- Спасибо, - смущено промямлил  Филиппок.

Сын Пашка родился в июле, на два месяца раньше срока, семимесячным.
- Так часто бывает, ничего страшного, - объясняли Гене, когда он держал впервые маленький смуглый комочек с почему-то карими глазами. И словно, прочитав его мысли, удивленный тесть пояснил:
- Надо же, гены матери Зины проявились, она смуглая и кареглазая была. Кстати, Филиппок, пора определяться с твоей работой, - сменил тему генерал, -  Опер из тебя никакой, да и по зрению не пройдешь. В общем, будешь ты у нас шифровальщиком.    Ну да, будут определенные ограничения, зато загранкомандировки и зарплата приличная. Я уже поговорил на охоте с Начальником управления «А» Восьмого главка, заполняй анкету, автобиографию, проходи медкомиссию и пока никому ничего не говори.

А перед самым выпуском Гену вызвали в деканат и объявили о специальном распределении в КГБ СССР.
 
Практически сразу, осваивая новую работу, его начали готовить в командировку. А первый раз, как и полагалось, направили в хоть и жаркую, но относительно спокойную Кению.  В отличие от других сотрудников совзагранучреждений, которые жили преимущественно на вилах, Гене предоставили небольшую двухкомнатную квартиру в двухэтажном сером здании посольства СССР, где традиционно располагалась  резидентура.  Зина очень болезненно воспринимала ограничения, связанные со статусом жены шифровальщика. Ей не нравилось, что она – дочь генерала, оказавшись среди техсостава посольства, была вынуждена ощущать на себе снисходительное отношение со стороны жен дипломатов. Её ужасно удручало отсутствие машины у мужа и возможность выхода за пределы посольства только в сопровождении.  Гена, напротив, достаточно легко смирился с этими ограничениями и, чтобы избежать ненужных домашних скандалов по этому поводу,  старался как можно больше времени проводить в своем маленьком кабинете, расположенном в самой охраняемой зоне референтуры.  Как-то, листая старый журнал на английском языке, он наткнулся на описание моделирования корабля Колумба «Санта Мария» из самых обычных спичек, бумаги, ниток, канцелярского клея и скрепок. И Гена решил попробовать. Почти три месяца он обстоятельно и очень увлеченно собирал свою первую модель  как новогодний подарок сыну Пашке.

А накануне праздника по сложившейся традиции, из числа последних  прибывших, Гену назначили  Дедом Морозом вместе со снегурочкой в лице молодой жены вечно хмельного опертехника Коли Тарасевича по имени Аня.  Температура в тот день была больше 40 градусов. Все взрослые и дети расположились в бассейне и радостно приветствовали появление бородатого Филиппка и его партнерши в валенках, шапках, варежках и шубах.  Обливаясь потом, они честно продержались до конца детского праздника, а потом рванули в раздевалку, чтобы как можно быстрее избавиться от костюмов и наконец плюхнуться в бассейн.

И вдруг, глядя на то, как смуглая Аня суетливо снимает с себя шубу, Гена вспомнил Дилю, срывающую с себя одежду в порыве страсти.

- Что с тобой? – спросила жена опертехника,  поймав на себе задумчивый взгляд Филиппка, который машинально затягивал узел на поясе шубы.
- Ничего, вот никак не могу развязать, - ответил он.
- Ну-ка, давай помогу, - предложила Аня и плюхнулась перед ним на колени, пытаясь зубами  расслабить узел.

Вспоминая этот, казалось бы, обыденный эпизод, Геннадий Петрович вновь неожиданно возбудился, как тогда в раздевалке, когда он, испугавшись возникшей эрекции, неловко оттолкнул от себя снегурочку.

- Ну и дурак,-  сказала она обиженно и, смыв грим с лица, выскочила в бассейн.

 «Да, первая командировка, как первая любовь не забудется никогда» - философски произнес Геннадий Петрович. Он тогда с интересом читал телеграммы вопреки служебным инструкциям не вдаваться в смысл передаваемых сообщений. Было удивительно, что толстенький, скромный Леша Сидоров, работая под прикрытием консульства, добился хороших результатов  и был представлен к ордену Боевого Красного знамени, а красавец ловелас Тимохин Витя оказался трусливым неудачником и ему готовили срочную замену, намереваясь в период отпуска прервать командировку. Помимо шифропереписки, Гена помогал Тарасевичу с отправкой и получением оперативной почты, а  его жена - та самая Аня работала машинисткой в резидентуре. У них даже появилась небольшая традиция – поздно вечером, когда уже никого не было, отмечать на троих успешную отправку почты. Как-то во время одной из таких посиделок Коля, несмотря на замечания жены, активно налегал на джин. И тут Гена решил пошутить, рассказав легенду о том, что  этот можжевеловый напиток придумали англичане, чтобы во время долгих путешествий моряки не думали о женщинах и что чрезмерное употребление его негативно влияет на потенцию.

 - Да на хрена она мне теперь нужна? Джин вкуснее, - сказал пьяный Тарасевич, наливая очередную рюмку,  - отдал я свою потенцию, всю до конца… Родине.  Вот только и осталось разве что пить джин.
- Коля долгое время работал с рентгеном, - пояснила Аня, после того, как они примостили его дремать на маленьком диване, - просвечивал стены посольств, искал закладки всякие, прослушку. Вот и сказалось это на его здоровье.  Тридцать два года, а  уже инвалид. Ему медаль вручили «За боевые заслуги», да в Африку направили в качестве поощрения.

Геннадий Петрович очень хорошо помнил ту ночь, когда у них с Аней первый раз был секс, как они разговаривали почти до утра, а потом разбежались по домам, чтобы принять душ, выпить кофе и снова встретиться в официальной обстановке на работе, многозначительно переглядываясь тайком. Их встречи стали регулярными. Коля, безусловно, догадывался, но не устраивал никаких сцен ревности, понимая физиологические потребности жены. Зина, в свою очередь, сначала крутила роман с Тимохиным, пока ему не прервали командировку, а потом и с самим офицером безопасности, который, по иронии судьбы, был призван следить за моральным обликом советских граждан в Кении.

 
Филиппок вернулся из Африки с хорошими результатами и положительной характеристикой. Вспоминая день рождения тестя, который отмечали на даче в Кратово в семейном кругу, Геннадий Петрович снова испытал чувство гордости и с довольной улыбкой вытянулся в кресле.

- Молодец, - похвалил тогда его Юрий Павлович,   -  не подвел. И резидент хорошо о тебе отзывается, и начальник управления доволен. Разговаривал с ним по-соседски о тебе, у него тоже тут дача.  В общем, ты уже включен в план командировок, теперь поедешь в Японию.

  Зина тогда от  радости захлопала в ладоши, так как уже начала сетовать на катастрофически быстрое  таяние привезенных из командировки чеков в магазинах «Березка», куда она постоянно моталась на новеньких Жигулях. Филиппок же даже не посчитал нужным сдавать на права. Выработанная в командировке привычка как можно реже выходить из дома стала образом жизни. Его маршрут  по улице ограничивался только до служебного автобуса с зашторенными окнами, который по утрам увозил его на работу, а вечером привозил обратно. Иногда  он отводил сына Пашку в детский сад или забирал домой. Если вдруг  он оказывался один среди шумной толпы, то начинал испытывать ужасный дискомфорт и беспокойство ровно до того  момента, как переступал порог дома. Гена продолжал увлекаться моделированием и на тот самый день рождения он преподнес тестю точную копию первого стопушечного линейного корабля российского флота «Петр Первый и Второй».  Генерал цокал языком и не мог поверить, что Филиппок это сделал своими руками из самых обыденных материалов, а затем, поблагодарив, искренне и слюняво облобызал зятя, обильно выдыхая элитный перегар.

Перед тем, как перейти к десерту в виде киевского торта, вдруг выскочил Пашка, одетый в черкеску с папахой на голове и лихо исполнил лезгинку под радостные возгласы и аплодисменты взрослых.

Генерал тогда настоял на том, чтобы они остались ночевать на даче. На следующее утро Зина, подхватив сына на какой-то утренник, со словами: «не скучай, заеду за тобой вечером», чмокнула Гену в лоб и вырулила за ворота.  Проводив белую семерку жены, он устроился в беседке и с интересом углубился в книгу «Парусники мира», выбирая новый объект для моделирования.  Его размышления прервал голос Татьяны:

- Филиппок, ау? Не хотите составить мне компанию за завтраком?
Обернувшись, он увидел её стройную фигуру в темно розовом пеньюаре и, поднявшись, послушно пошел на террасу.
- Остались мы с Вами одни, Филиппок. Все нас бросили, - заговорчески сказала Татьяна, чуть прикрывая откровенное декольте, когда наливала ему чай, - я видела, как Зина с Павликом уехали, а Юрий Павлович укатил еще на рассвете в Завидово. То ли на охоту, то ли на рыбалку. Так что мы с вами просто обречены провести этот день вместе.
- Я очень рад, - окончательно смутившись,  прохрипел Гена.
- Ну, не стесняйтесь, лучше подумайте: чем мы будем заниматься, как Вы намерены меня развлечь? – с иронией в глазах улыбнулась она.
- Я даже и не знаю. Массовик-затейник из меня никакой. Кроме как Дедом Морозом нигде не участвовал.

И, поддавшись просьбе Татьяны, под её смех,  он рассказал  про Новый год в Кении.
- Да, повеселили Вы меня,  Филиппок,  спасибо, - сказала она, вытирая пальчиком уголки глаз, - аж до слез.  Может теперь и станцуете?
- Нет, танцевать я совсем не умею. Как слон в посудной лавке здесь все сломаю, - решил пошутить  Гена.
- Странно, а я думала, что Павлик в Вас такой танцор. Вчера прямо любовалась, как здорово он танцует лезгинку, настоящий джигит, - съязвила Татьяна.
- Вы хотите сказать, что Паша - не мой сын? – задал больной для себя вопрос Гена.
- Ну как я могу об этом судить? Я свечку не держала, – продолжала она иронично улыбаться, - могу сказать лишь то, что Вам очень повезло, что он у вас не негритенок.  А ведь вполне мог быть. Всякие гены, которые пока науке не известны, могли сказаться…

Филиппок вскочил и, чуть не опрокинув стол, выскочил в сад. Он ходил среди деревьев, пытаясь успокоится, но память его не отпускала от того первого знакомства с Зенией, когда она рассказывала ему про своего дагестанца. Значит все же Пашка - сын Джебраила. И никакой он не семимесячный. Это его тогда  развели, как лоха, когда выяснилось, что она беременная. И все об этом знают, кроме него. Хотя и он  об этом догадался, просто гнал от себя эти мысли. Что он может? Закатить скандал? А что дальше?

Вспоминая это, Геннадий Петрович поспешил освежить себе стакан виски, вновь, как тогда, испугавшись последствий. «Этот риторический вопрос будет похлеще, чем у Гамлета», - решил он для себя и сделал внушительный глоток.

Наконец решившись, сжимая кулаки, он вбежал на второй этаж и постучался в спальню Татьяны, чтобы поставить наконец её на место, чтобы потребовать прекратить постоянные насмешки и двусмысленные саркастические ухмылки.

- Входите, Филиппок, не заперто, – услышал он приглушенный голос. 
Распахнув дверь, он увидел сидящую спиной к нему за старинным трюмо Татьяну, которая занималась макияжем.  Подскочив к ней, он крепко схватил её за плечо:
- Я хочу сказать: по какому праву Вы постоянно… Вы позволяете себе… – начал он и замолчал, ибо не знал, как выразить ей накопившиеся претензии.
- Вы мне делаете больно, - сказала она капризно, освобождаясь от его хватки.
Рука соскочила с её плеча вместе с пеньюаром, оголяя не только плечо, но и грудь. Гена окончательно потерял дар речи и завороженно смотрел в зеркало на отражение открывшейся наготы.
- Что Вы так смотрите? Не смущайте меня, - опять с иронией захихикала Татьяна.
А он, не в силах совладать с собой,  буквально схватил её на руки, и, целуя грудь, повалил на кровать.

Геннадий Петрович не мог до сих пор сам себе объяснить то временное помутнение разума.  Он не испытывал страсти к Татьяне, он вообще на неё не смотрел как на женщину, воспринимая исключительно как жену всемогущего тестя. А тут произошло какое-то стечение обстоятельств, сопровождаемое самыми неожиданными эмоциями. И в результате этого симбиоза, до сих  пор удивляясь своей дерзости, он овладел ей на том самом супружеском ложе, где она занималась любовью с генералом.  В сексе Татьяна была удивительно податливой. И если под Зину и даже под Аню в командировке ему приходилось подстраиваться, то новая партнерша сама улавливала буквально каждое его движение. Геннадий Петрович блаженно улыбался и сожалел, что не в силах сдержаться, очень быстро кончил. Полностью опустошенный, он обмяк на ней и мучительно подыскивал нужные слова для объяснений. Не найдя ничего лучшего, Гена решил остановиться на банальной благодарности. Но, наткнувшись на абсолютно равнодушный взгляд Татьяны, он опешил:

- Слезайте, Филиппок, иначе Вы меня точно раздавите. Мне тяжело дышать, -  услышал он недовольный голос, как будто речь шла о чем-то обыденном. Словно он прошлепал босиком по свежевымытому полу, не дождавшись пока он высохнет.
- Тебе, извините, Вам не понравилось? – вскочив на колени, удивился он.
- К чему эти вопросы? Секс – это всегда хорошо, но Вы – не герой моего романа. То, что сейчас произошло здесь, считайте культурной программой нашего вынужденного совместного пребывания. Не более того. И мы с Вами об этом забудем,  после того как примем душ. Смоем полностью этот эпизод из жизни,  и никогда не будем о нем вспоминать и с кем- либо делиться. Вы меня поняли? – сказала она интонацией строгой учительницы.
- Да, конечно. Я сам хотел Вас об этом попросить, – согласился Гена, внезапно ощутив себя учеником, -  а Юрий Павлович – герой Вашего романа?
- Несмотря на то, что он гораздо старше Вас и не такой резвый в постели, Вы ведь на это намекали? – опять иронично улыбалась Татьяна, - Так вот, он – настоящий мужик. За ним я как за каменной стеной. А это очень важно для женщины…

После того случая, Филиппок, встречаясь с Татьяной, старался  избегать её взгляда, сводя общение к минимуму, чтобы не дай Бог генерал не заподозрил факт измены. «А ведь он – настоящий опер и психолог, поэтому расслабляться никак нельзя» - помнил Геннадий Петрович.

Приехав в Японию, он сразу почувствовал разницу по сравнению с Кенией. Это выражалось не только в климате, сияющих небоскребах, дорогих машинах и бесконечных магазинах в неоне, которые он наблюдал в основном из окон квартиры и редких выходах в сопровождении.  Прежде всего, разница была в коллективе. Если в Африке обстановка была чуть ли не домашней, то посольство в Токио представляло собой мадридский двор. Да и в резидентуре отношения были непростыми. Зина очень быстро стала совсем несносной из-за ограничений своего статуса жены шифровальщика. Если в Кении и выходить особо было некуда, то Токио оказался буквально напичкан самыми различными соблазнами, перед которыми она была не в силах устоять. Пытаясь избегать домашних скандалов, Гена уходил на работу пока Зина спала, а приходил ближе к ночи.  Как-то вечером, офицер безопасности, уходя с работы, зашел к нему попрощаться и случайно забыл папку с надписью «Сигналы». Оставшись один,  не в силах побороть искушение,  Филиппок начал изучать содержимое. К его изумлению там оказались доносы  сотрудников посольства друг на друга. Он с интересом узнал, что второй секретарь вечно хмурый Кондрашов, как только выпьет, сразу начинает рассказывать анекдоты про Брежнева. А скромная секретарь-машинистка Юлечка Колганова «занималась непристойным для комсомолки оральным сексом, отсасывая в служебном гараже член у третьего секретаря Пичугина», который, судя по пометке карандашом, являлся офицером ГРУ. Почти всю ночь Гена просидел за изучением познавательной папки, удивляясь, как это офицер безопасности оставил такой секретный материал.

Изучив доносы, в дальнейшем, когда он знакомился с кем-нибудь в посольстве или просто заходил разговор о ком-нибудь, еле сдерживал себя, чтобы не вставить: «А, это тот, который с той-то то-то и так-то ….».
 
И вот однажды вечером вновь появился офицер безопасности:
- Геннадий, как ты думаешь, я зачем «забывал» здесь эту папку? – спросил он.
- Я не знаю, Иван Николаевич, может просто случайно, по рассеянности, - опешил Филиппок.
- Нет, я умышленно это сделал. Прошла информация о вашем приезде сюда и меня, по нашим каналам, предупредили, что твоя жена Зина слаба на передок, извини за прямоту. Вот я и оставил тебе эту папку, чтобы ты понял, что здесь невозможно ничего скрыть. Чтобы ты повлиял на неё. Но, вижу - ты меня не понял. Вот полюбуйся, -  офицер безопасности сунул Геннадию листок.

Некий источник под псевдонимом Муха сообщал, что Филиппову Зинаиду и первого секретаря посольства Швабрина Анатолия связывают интимные отношения. Муха  случайно увидел, как они вечером, под предлогом посещения магазинов, уединились в парке, где занимались сексом в служебной машине Швабрина.  Этот факт был наверняка зафиксирован службой наружного наблюдения японцев, поэтому не исключен в ближайшее время вербовочный подход к Швабрину и к Филипповой.

Прочитав это, Гена ошарашенно смотрел на мудрого офицера безопасности:
- Как же так? Что же теперь будет, Иван Николаевич?
- Значит так. Мне перед возвращением на Родину неприятности не нужны,  но и своей замене подобные «хвосты» оставлять не привык. Швабрина срочно отзывают в Москву под предлогом болезни матери, там и оставят. У него это не первый косяк, да и пьет он много. А вот с Зиной попробуй разобраться сам. Если бы не её отец, которого я очень уважаю, то и вы следом за Швабриным отправились бы в Москву.
 
И тогда первый раз Филиппок решился на скандал. Зина не отрицала содеянного, объясняя это необходимостью выбираться в город, а вовсе не похотью.  Она обещала, что больше подобное не повториться, а магазины будет посещать исключительно организованно совместно с другими женами сотрудников референтуры, как бы это не было унизительно для генеральской дочки.

И она сдержала свое слово до того, пока не завела роман с заменой Ивана Николаевича – новым офицером безопасности - озабоченным осетином Караевым.
Это увлечение гарантировало, что новые доносы о её похождениях  в магической папке с названием «Сигналы» больше не появятся и предоставляло  некую свободу передвижения по Токио в его машине.

Геннадий Петрович задумался: ревновал ли он Зину к Караеву?  Поначалу, пожалуй, была  некая брезгливая досада, да и  слухи об их романе с офицером безопасности быстро распространились по посольству. Он даже хотел устроить очередной скандал по этому поводу. Но, не решился, ибо обдумывал последствия конфликта со столь влиятельным соперником. При этом жена почти всегда прибывала в отличном настроении и не пилила, к его радости,  больше бытовыми неурядицами.  Естественно, что по своему служебному положению о всех сплетнях и пересудах относительно Зины сразу узнал Караев, поэтому сам стал инициатором разговора с Филиппком:
- Геннадий, я хотел бы пояснить тебе кое-что, - обратился он с кавказской снисходительностью, - ты, надеюсь в курсе причины отъезда Швабрина?
- Да, конечно. У него был роман с моей женой. Мне говорил об этом Ваш предшественник – Иван Николаевич. А что?
- А то, что перед отправкой сюда я получил особое задание на самом верху опекать твою Зину, - пренебрежительно ухмыльнулся Караев, тыкая для убедительности указательным пальцем в потолок,  -  поэтому, ты не подумай, что у нас с ней любовная интрижка. Мне поручено её оградить от всяких романов на стороне. Это - оперативное задание и я обязан его выполнить. Надеюсь, тебе не надо напоминать, что об этом нельзя распространяться? Теперь понимаешь сам?
- Да, но а как же разговоры и слухи? – удивился Гена, в полной готовности уже держать над ними свечку, если будет такой приказ.
- Так это даже хорошо, пусть все думают, что у нас роман. Её авторитет от этого значительно возрастет, уверяю тебя, - панибратски хлопнул его по плечу Караев.
И в самом деле, жены дипломатов стали относиться к Зине с почтительной осторожностью, как и подобает в лучших традициях придворных интриг это делать по отношению к фаворитке влиятельной персоны.

Нельзя сказать, что Гена тогда поверил офицеру безопасности, он скорее смирился,  внезапно осознав, что такая ситуация его самого полностью устраивает.  Единственно о чем он тогда сожалел, так это об отсутствии рядом Анечки Тарасевич или кого другой подобной, чтобы трахнуться без обязательств и поговорить по душам.

Сомнения Филиппка по поводу отношений Караева и его жены, разрешились неожиданным образом  по их возвращению в Москву. Он случайно услышал, как тесть отчитывает Зину за её любовные похождения с Караевым, обещая, что дальнейшую службу «этот похотливый павиан» будет проходить на своей исторической родине в заброшенном горном ауле, сетуя на патологическую страсть дочери к кавказцам. А потом неожиданно для Филиппка добавил, что хорошо бы и мужу, а именно Гене, предоставить возможность легкой интрижки, в целях гармонизации их семейных отношений.  Так, по крайней мере, будет по-честному, в свете заветов  великих вождей пролетариата: Ленина и Сталина, а может и даже самих Карла Маркса и Фридриха Энгельса о равноправии полов.

И такая оказия вскоре представилась в лице Жоры Сихарулидзе.  Он появился на пороге их квартиры, как обычно, внезапно, без предварительного звонка. Не скупясь на комплименты зардевшейся от удовольствия Зины, Жора деловито переступал широкими шагами через еще не разобранные  привезенные  покупки из Японии, словно в колхозном поле ловко избегал  раздавить коровьи лепешки.  Внезапно затормозив среди лабиринта коробок, он с искренним восторгом рассматривал настоящее чудо: телевизор JVC и видеомагнитофон SONY.

- Вот это да,- цокал он языком, - а посмотреть дашь? Мне плевать, что не на русском языке. Про карате есть, с Брюсом Ли?  Или что-нибудь другое с драками или стрелялками?

Осмотревшись Жора, наконец, пояснил цель своего внезапного визита:
- Фил, тут в Универе, на нашем факультете появился новый декан Касимов Николай Сергеевич, помнишь такого, ну ландшафты степей и пустынь? В следующее воскресенье 19 числа он организует немного запоздало встречу выпускников по случаю своего вступления в должность, надеется спонсоров найти. Ну и праздник никто не отменял. Вот я, собственно, пригласить пришел, у меня билет для тебя есть. Заодно многих наших увидишь, потом в грузинском ресторанчике посидим, я уже договорился с земляками рядом с ярмаркой в Лужниках.

И тут все сомнения Гены развеяла Зина:
- А Что? Неплохая идея, сходи, Филиппок. Хоть развеешься разочек после командировок, все дом, да работа. Только ты, Жора, не мог бы за ним заехать, а потом привезти? А то он отвык от московской толпы.
- Не волнуйся, красавица. Заберу и обратно доставлю в лучшем виде. Ах, какой же я дурак был, что тебя у Фила не отбил когда студентами были, - с фальшивым сожалением сетовал Жора.
- У тебя не было шансов, я не люблю кавказцев,- парировала с нарочитой наигранностью Зина.

На том и порешили. И Филиппок от всей души подарил своему другу фирменный японский  кассетный плеер на пальчиковых батарейках.

За полчаса до назначенного времени нетерпеливый Сихарулидзе уже звонил в дверь Гены, качаясь в такт музыки из подаренных наушников.
- Вах какой красивый прикид, - восхитился он ярким спортивным костюмом Филиппка. И буквально обалдел, когда узнал, что он хочет его переодеть на совсем невзрачные вельветовые брюки и однотонную ветровку:
- Эй, ты зачем ты это делаешь? Если бы у меня был такая фирма из самой Японии, я бы не вылезал  из него, а все лейблы наружу перешил. С ним даже туфли лакированные очень стильно смотрятся. А ты вырядился, как моль, только весь бежевый. Ну, как знаешь…
- Счастливо вам погулять,- напутствовала их Зина, - только смотрите особо не увлекайтесь своими озабоченными сокурсницами, - с улыбкой чмокнула она Филиппка в щеку.

Главное здание МГУ встретило Гену тем же самым торжественным мрамором и неповторимым ароматом, от которого у него слегка закружилась голова как во время вступительных экзаменов. Поднявшись на второй этаж, они купили в буфете пиво и с удовольствием разглядывали развешанные в фойе старые фотографии из жизни факультета, радуясь знакомым лицам и пытаясь отыскать себя. Время от времени они встречали своих однокурсников и громко здороваясь, обнимались с ними.

Как перед театральным представлением после третьего звонка они прошли в зал, предъявив входные билеты с персональными местами.  Усевшись, Гена обнаружил рядом с собой пустое кресло, зато Жора тут же начал шептаться со своей соседкой,  под ярким макияжем  которой Филиппок с трудом узнал скромную отличницу Варю Коротееву. Во время речи декана Гена пытался тайком осмотреть зал в надежде увидеть Дилю.

- Да не крутись ты, - хлопнул его по коленке Жора,-  придет она, это её место, опаздывает просто.
- Кто она? – излишне громко спросил Филиппок.
- Тихо ты, не мешай людям слушать,- прошептал Сихарулидзе, - Барнохаджаева твоя придет. Или как там её сейчас? Во, вспомнил, Семенова она теперь. Я же ей и передал билет на соседнее с тобой место.

Гена от волнения заерзал на кресле, пытаясь слушать призывы нового декана о верности географическим традициям, о необходимости помогать альма-матер, привлекая научный потенциал факультета к коммерческим проектам.  Затем объявили небольшой перерыв перед концертом художественной самодеятельности студентов.

 Жора со своей спутницей Варей отправились в буфет, а взволнованный Филиппок вскоре увидел слегка располневшую Дилю, которая наклоняясь к креслам, отыскивала нужное место. Наконец, подойдя к нему, она сказала, чуть покраснев:
- Привет, а я сослепу не сразу поняла, что это ты. Ну, как дела? – спросила она неожиданно так обыденно, как будто расстались они буквально накануне без скандала, оставшись  хорошими друзьями.
- Я в порядке, как ты? Где ты? С кем ты? -  спросил опешивший Филиппок.
- Работаю и живу в Дубне, замужем, дочка уже в школу пойдет в этом году. Вот и обсудили все новости. О, привет! – сказала она радостно, протянув руку подошедшему Жоре и поцеловавшись с Варей.
 
Во время концерта Геннадий мало следил за представлением на сцене, иногда даже  не к месту хлопая в ладоши. Он  не мог до конца осознать, что именно сейчас рядом с ним сидит та самая его первая любовь,  о которой он так часто с сожалением и грустью вспоминал, именем которой иногда называл Аню Тарасевич, занимаясь сексом темными африканскими ночами. Филиппок даже осмелился поглаживать её чуть влажную ладонь, а она совсем её не убирала и не отстранялась, а даже наоборот прижималась к нему и иногда шептала что-то на ухо, трепетно возбуждая его своим горячим дыханием.

После мероприятия они вчетвером сели в такси, заехали  в кавказский ресторан в Лужниках, подождали пока Жора выйдет с пакетами приготовленной еды и отправились к нему домой отметить встречу, благо, что его жена с сыном уехали в Грузию.

Пока женщины накрывали стол, Сихарулидзе пригласил Гену за компанию на балкон, пока он курит:
- Значит так, Фил. Георгий не забыл твою доброту, когда приходил к тебе домой в студенческое время с девушками, - сказал он высокопарно о себе в третьем лице, - Поэтому уступаю вам с Дилькой спальню, а сам уж как-нибудь с Варькой здесь, на диване.
- А ты думаешь, у нас с ней получится? – засомневался Филиппок.
- Не дрейфь, я даже не сомневаюсь в этом. «Огни Москвы» помнишь? Еще никогда не подвел этот эликсир любви. Доверься мне, брат, – успокоил его Жора.

Поначалу за столом было как-то неловко из-за невозможности сбросить одним махом накопившийся после Универа груз комплексов и житейский проблем. Но, Георгий мастерски подливал водку в шампанское и вскоре его фирменный  коктейль возымел действие.

Неожиданно Геннадий оказался в центре внимания уже раскрепощенной «Огнями Москвы» их компании. Он стал вдруг многословным и помимо дежурных фраз об Африке и Японии, начал рассказывать об оперативных делах, выдавая чужие успехи полевых разведчиков, о которых он знал из шифропереписки, за свои собственные достижения. Ему ужасно понравилась эта роль. Он с удовольствием смотрел на удивленные глаза Дили и снисходительно отмечал восхищенные взгляды Вари. На глупые вопросы Жоры, типа: а как ты  врагов иностранных вербуешь, не зная их языков? Гена делал загадочное выражение лица, усиленно пародируя Штирлица, и, по возможности загадочным грудным голосом устало отвечал: «Не имею право тебе это рассказать, старик,  скажу лишь,   что методика есть…». И от этого даже у сомневающегося Жоры в глазах вдруг вспыхивали искры восхищения таким героическим другом.

Филиппок подчинился настойчивому предложению Жоры уединиться с Дилей в спальне, но не с первого раза и с той долей разочарования, как артист на кураже вынужденно покидает благодарную публику.

- Ну расскажи теперь о себе, - усевшись на кровать попросил её осмелевший и изрядно охмелевший Гена.
- Да мне и рассказывать особо нечего. Все как у всех. Живу в Дубне. Работаю от аванса до зарплаты, если платят. Ругаю власть, если задерживают выплаты, не люблю жить в долг. Муж поначалу был хорош, а сейчас похвастаться нечем, пьет одним словом.  Уже третий год его зарплату не вижу. Бросить? Пропадет. У нас все так живут. Молю Бога, чтобы хворь ему послал такую, при которой пить нельзя. Пусть даже немощный будет. Вот так, Гена, я и живу. А вся романтика у меня осталась в твоей открытке, которую бережно храню. Помнишь с картинкой алых парусов из Грина? И твои стихи на обороте:

Красные пятна суть чувств проявили,
Пока ты спала, безмятежно нежна,
Ты стала навеки  любимой мне, Диля,
Надеюсь, что будешь жена…

- Да, я помню как сочинял этот стишок. У меня никогда не было таланта к поэзии.
- Разве? – удивилась Диля,-  а я для меня это образец любовной лирики. Мне никто никогда больше стихи не посвящал, хоть только раз женщине дано лишиться девственности. Я  любила тебя, Фил. Думала, что умру, когда ты женился. Не хотела верить в это.
- У меня не было тогда выбора. Я совершил одну непростительную глупость. Я не мог поступить иначе, иначе не то, что меня, тебя в порошок стерли бы…
- А я здесь каким боком?  - искренне удивилась Диля.
- Тссс, молчи, - суетливо вскочил Гена и продолжил шепотом, -   ты даже не можешь себе представить, что такое КГБ и перед каким выбором я тогда оказался. Мне ничего не оставалось, как согласится.
- Так это как-то глупо. Ради чего ты меня предал? – не могла понять она.
- Ради нас тобой, - раздраженно шептал Филиппок, - и ради  Родины. Но, сейчас я готов все изменить и мы снова будем вместе, ты согласна?
- О чем ты спрашиваешь? Я до сих пор люблю тебя, а ты опять не обманешь?

Гена схватил её за руку и вытащил в проходную комнату.

- Эй, чего надо? Стучитесь раньше, да? – раздраженно сказал Жора с голой жопой на Варе.
- Извини, - буркнул Филиппок, - нам только позвонить. У тебя телефон в прихожей?
- Да – ответил Жора, - Совсем совесть потеряли, зачем Варю стыдите?

Но, Гена уже крутил диск, набирая номер домашнего телефона…
- Алло, это ты? – зачем-то спросил он, услышав голос жены, - я вновь встретил свою любовь, а тебе желаю воссоединиться с Джебраилом, чтобы у ребенка  был реальный отец. Я развожусь с тобой, Зения, и ухожу к любимой Диле.

 Геннадий Петрович с сожалением отметил, что бутылка виски уже на половину пуста. Но, с еще большим разочарованием он вспоминал вчерашний секс с Дилей. С каким сладострастным предвкушением он тащил её в спальню, минуя недовольного Жору все с той же голой жопой и испуганную Варю, стыдливо прикрывающую неглиже. А как потом они с Дилей начали чуть ли не срывать друг с друга одежду, словно снова перенеслись в счастливые годы их юности.  Филиппок даже, следуя той давней традиции, поднял её на руки, а она счастливая, обнимая его за шею, прижималась к его телу и даже громче, чем тогда, хохотала от счастья. А вот дальше пошла целая череда удручающих нюансов, как будто нарочно все кто-то все подстроил.

 Геннадий Петрович даже поморщился от отчаяния, выпив слишком большой глоток виски, который заставил до слез прокашлять возникшее першение в горле….

В сексе Диля оказалась абсолютно никакой, как полная дилетантка, претендующая на звание. Она абсолютно безучастно лежала на спине с чересчур широко раздвинутыми ногами в виде звездочки и при этом совсем не кстати блаженно улыбалась.  Изрядно подвыпивший Филиппок, собрав последние силы, все же умудрился кончить, основательно вспотев. А нелепая для зрелой  женщины фраза прямо перед кульминацией: «Только не в меня.  До свадьбы не надо», дала ему основание почувствовать себя стахановцем.

Отстрелявшись, усталый Геннадий Петрович уныло лицезрел  наготу некогда любимой девушки, отмечая, что время не было благосклонно к её телу в период их разлуки. Обмякшие груди, «апельсиновая корка» на ягодицах, пока еще маленькие, но все же жировые складки по бокам.  Но, больше всего его поразила густая, совсем неухоженная  растительность в промежности, орошенная каплями его спермы. А машинальное сравнение Дили с Зиной оказалось в пользу его жены практически по всем параметрам.  Ухоженная, сексуальная Зения проигрывала только своими душевными качествами, но так ли это важно для жизни?...

Эти мужские размышления Филиппка неожиданно прервала сама Диля:
- Ой, а чего это мы разлеглись. Я же на электричку последнюю опоздаю. Ты проводишь меня?
- Да, конечно, - сказал машинально Гена, не осознавая до конца последствия той авантюры, в которую он так легко впрягся.

Савеловский вокзал встретил их неухоженной суетой угрюмых пассажиров, которые моментально испачкали его  бежевые брюки многочисленными брызгами луж в разбитом асфальте.  Увидев его досаду, Диля почему-то рассмеялась:
- Ну, не переживай так, Фил, я тебе их отстираю, будут, как новые. Помнишь полевые практики в Сатино?  Пойдем, лучше я тебе здесь покажу один секрет с дочкой, у нас еще больше десяти минут до отправления электрички.

И неожиданно крепко схватив за руку, буквально поволокла его к какому-то дымящемуся стеклянному шалману, по бокам которого уютно расположились гогочущие от смеха бомжи, наблюдая как Гена, поддерживая нелепые, но очень дорогие фирменные очки,  неуклюже пытается прыгать через лужи.   Вбежав в павильон, они, наконец,  остановились.

- Здесь готовят самые вкусные в мире пончики и беляши, это наше с дочкой любимое место, -  радостно сообщила Диля, - ты что будешь?
- Я ???? – опешил Филиппок, приученный Зиной к здоровому питанию в Японии, - не знаю, я совсем не голоден, - наконец ответил он, брезгливо  пытаясь руками разогнать сизый туман несвежего масла, который, если верить новому хиту, похож на обман.
- Тогда дайте мне шесть пончиков и три беляша, только два пончика и один беляш упакуйте отдельно, - скомандовала Диля, а при выходе передала маленький кулек Гене, - это тебе.

 По дороге к поезду она, не удержавшись, начала есть сочный беляш с весьма сомнительным луковым запахом непонятного мяса.

- Может, все же со мной поедешь, зачем тебе возвращаться, рубить мосты лучше сразу? – с надеждой в глазах предложила она, стоя у и открытой двери в вагоне.
- Нет, я не могу, мне надо закончить дела, - ответил Филиппок опять той самой Диле, в которую был влюблен и даже для убедительности поцеловал её в жирные, пахучие беляшами губы.
- А ты не обманешь меня снова? – с тревогой в глазах вскрикнула она из открытого окна шипящей закрывающими дверями электрички.
- Конечно  же, нет, - абсолютно искренне был верен своей первой любви Геннадий, - у меня есть твои координаты, жди меня, любимая! – уже кричал он вслед уезжающему вагону, размахивая  для убедительности запиской  с адресом в след убегающим огням.

Оставшись на перроне абсолютно один, Филиппок реально запаниковал. Московская ночь, хмурый от моросящего дождя вокзал, совсем неприветливая публика, а самое главное – он совсем один! Без сопровождения.  А если вдруг все это время его выслеживали спецслужбы противника и вот он, настал счастливый миг для провокации, а может и вербовочного подхода.  Даже если он стойко отвергнет все их заманчивые предложения о сотрудничестве,  то, как потом объяснить своим, что он, вопреки всем инструкциям,  допустил эту самую ситуацию, при которой ему было сделано вербовочное предложение?  От этих мыслей его бросило в пот. При таком раскладе лучше забыть о продолжении работы за рубежом…

Глядя только себе под ноги, сжав кулаки с нелепым кульком, воняющим стремной выпечкой, Филиппок выскочил на привокзальную площадь. Осмотрев кошелек с деньгами, он даже не торговался с жирным таксистом славянской внешности, а при расплате в качестве чаевых, к взаимному удовольствию, он подарил кулек с беляшом и пончиками.

Тихо открывая дверь квартиры, Филиппок даже не предполагал: что его ждет? Он был готов к любому развитию  событий: если его выгонят, то он тут же поедет к Диле, а если будут взаимные исповеди с Зиной, то он останется с ней.

Настороженного Геннадия неожиданно встретил третий вариант – полная тишина. Включив осторожно свет, он офигел от вызывающей надписи алой губной помады жены на зеркале в прихожей: «Собирай  сам свои вещи и вали вон!!!!»

Вместе с тем, не решаясь щелкать включателем,  тихо ступая в носках он удостоверился, что Зины с Павликом в квартире нет….

Дело осталось за самым малом:  как поступить ему?  Найдя недопитый коньяк, Филиппок лихо его оприходовал последовательно двумя чашками, чтобы снять стресс от пережитого дня, а особенно от Савеловского вокзала.  Приняв душ, он нашел полбутылки какой-то «медицинской» водки и, приняв её,  грохнулся в постель….

Геннадий Петрович  проснулся удрученным до чрезвычайности.  Вчера, 19 мая 1991 года, казалось бы, его размеренная  жизнь, надежная словно огромный корабль, вдруг потерпела крушение, словно «Титаник», разбившийся об айсберг. От этого сравнения он горько ухмыльнулся и посмотрел на незаконченную модель шлюпа «Восток», которая собиралась из самых обычных спичек, бумаги, ниток и канцелярских скрепок.  Усевшись за письменный стол, Геннадий попытался было вновь увлечься любимым хобби, но это не помогло ему  избавиться от скверных мыслей и мигрени.  К тому же моросящий за окном дождь раскачивал тоску  до состояния депрессии. «Надо срочно выпить», - решил он, хотя и не любил похмеляться. Открыв холодильник, Геннадий с изумлением обнаружил  пустое место, где обычно стояла водка для всяких медицинских нужд……

Задремавшего Геннадия Петровича прямо в  кресле  разбудил внезапно возникший очень  яркий свет от люстры.  Щурясь от удивления, обнаружил страшную фигуру всемогущего тестя.  Ему тут же захотелось прогнать это видение, от чего он усиленно начал тереть глаза.

- А я смотрю, что ты тут хорошо устроился, герой-любовник, - сказал абсолютно реальный генерал, отбросив последнюю надежду на кошмарный сон, - виски правильный пьешь, - продолжил он, взяв в руку бутылку.
- Здравствуйте, Юрий Павлович. А я даже и не услышал, как Вы пришли, - зашатался Геннадий при попытке встать.
- Да сиди уже, - брезгливо буркнул тесть, -  где тут у вас чистые стаканы? Я, пожалуй, тоже себе налью, а вот тебе хватит уже.
- Да, конечно. Вон там, в стенке, где  фужеры у  нас стоят,  - тыкнул  угодливо пальцем Гена.
- А хороший вискарь, - цокнул языком тесть, сделав глоток, - молодец. Научился пить правильные напитки. А благодаря кому? Молчи… Пока  пью и я тебе слова не давал. Ты кто такой? Чего ты стоишь по жизни сам по себе? Я же могу тебя раздавить, как клопа вонючего. Не успел под юбку чужую залезть, как о разводе заявил с моей дочкой и от сына отрекся? И ради какой-то Семеновой, в девичье Барноходжаевой? Да что же вы с Зинкой за уроды такие, что вас на хачиков и чурок тянет?
- А как Вы все узнали про Дилю так быстро? – удивился Филиппок.
- Жора твой проявил сознательность, настоящий друг органов, - ухмыльнулся генерал, презрительно сымитировав плевок.
- Но, я не хочу разводиться, просто выпил вчера много.  С горяча, по пьяни ляпнул лишнее, с кем не бывает,  - бормотал   испуганный Гена, пытаясь оправдаться…
- Значит так, слушай мое решение.  Через пару дней Зинка и Павлик вернутся сюда. Ты здесь разберешь все коробки, чтобы квартира блестела, как у кота яйца.  Продукты и цветы пришлю. Накроешь праздничный стол и будешь на коленях прощение просить, зятек.  Да, не бойся ты так, - поморщился генерал от испуганного взгляда Гены, - простит она тебя, я тебе слово офицера даю. А эту хрень выключи, - указал он на телевизор, - скоро наведем в стране порядок, совсем скоро.  Всю эту братию отправим на лесоповал,  а вот тебя в Париж. Уже договорился, что рождество там будете встречать.
- Спасибо, Юрий Павлович, - прошептал растроганный Филиппок, еле сдерживая слезы.

На третий день, точно как и обещал генерал,  в семье Филипповых воцарилось примирение.  Гене не составило большого труда выставить привезенные продукты, а также свечи и цветы, которые ему прислал тесть. Зина была очень тронута таким вниманием со стороны мужа и великодушно его простила:
- А ты знаешь, Филиппок, что я в курсе твоих похождений в Кении? Да, да, не удивляйся. Мне об этом сказал сначала офицер безопасности, а потом и сама Анька со слезами жены геройского мужа импотента. И я её тогда даже чуть ли не благословила на ваш трах-тибидох, только попросила не орать по ночам. Она же своим кошачьим криком все посольство будила.  Но, даже тогда у меня и мысли не было разводиться с тобой. А ты?
- Прости меня, Зения, - шептал растроганный Гена, пытаясь поцеловать руку жены.
Но, она внезапно подсочила и побежала открывать дверь. Судя по разговорам в прихожей, Гена понял, что пришел Жора.
- Не приходи больше сюда, ты меня понял? – доносился приглушенный голос Зины,  - хорошо, книгу я передам…

Геннадий был благодарен жене, что она оградила его от неприятной беседы с  бывшим другом и совсем ненужными объяснениями.

  - Вот, Жора просил передать тебе зачем-то это произведение Чехова, -  вернувшись, фыркнула недовольная Зина, снисходительно бросив в руки Гены книгу «Человек в футляре».
- Странный он какой-то стал, - промолвил Филиппок…
- Да плевать на него, больше не хочу его видеть у нас. Скоро у папы день рождения, ты не забыл? Что будем дарить, если ты выпил его виски?
- Не волнуйся зайка, я все сделаю. Иди, ложись спать, утро вечера мудренее…
Уложив жену и прибрав стол, Геннадий Петрович с удивлением рассматривал книгу Чехова.  Машинально пролистав страницы, он едва уловил выпавшую ту самую старую открытку с изображением Алых парусов, где на обороте были его нелепые стихи, посвященные лишению девственности  Дили…

Филиппок, покрутив эту открытку в руках, достал ножницы и ловко вырезал палубу для модели шлюпа «Восток». Теперь работа сдвинулась и он увлеченно мастерил подарок ко дню рождения тестя, мечтая встретить католическое рождество в парижской резидентуре.

Но, этим мечтам, увы, не суждено было сбыться. Геннадий Петрович так и не уехал в Париж или куда более.

 Генерала Андреева Юрия Павлович в одночасье  лишили  всех званий, наград и привилегий за соучастие в августовском путче. И он  застрелился именно на католическое рождество 25-го декабря 1991 года, после того когда Горбачев отрекся от СССР.

Эпилог.

Канун нового года  рубежа эпох с 1999 на 2000 выдался неожиданно  солнечным и суетливым. Редкая посетительница, чуть  сгорбившись, вошла на Троекуровское кладбище.  Отыскав заснеженную могилу, она воткнула  в неухоженный сугроб пару живых гвоздик.

- Ну, здравствуйте, папа и мама. Особенно папа… Привет тебе, родной. У меня все хорошо, не волнуйтесь.  Филиппка после инсульта не уволили и даже обещают послать в спокойную Грузию или на Украину.  Он очень хороший у  меня. А вот Пашка совсем отбился от рук. Нашел таки, своего реального отца и теперь занимается стремными делами, подозреваю типа рэкетом.   Дачу нашу в Кратово конфисковали, ибо ты папа не оформил собственность,  как все твои соседи. Хотя, все равно это досталось  бы Таньке,  а она тебя здесь совсем забыла, сучка. Сдает вашу квартиру на Патриарших, а сама пузо греет где-то в Египте, при этом  наверняка подставляет передок арабам…..
Мы живем с Филиппком в его квартире, которая досталась нам после смерти его мамы, а нашу на Кутузовском сдаем, иначе не выжить.
А, совсем забыла. Чего это я пришла?  Ельцин сегодня отрекся от власти. Теперь будет какой-то Путин. Говорят, что  из вашей конторы. Может ты напрасно стрелялся? Я же даже свечку не могу поставить за твой упокой, церковь не велит.
Ну, все, мне пора. Чмоки вам, особенно тебе, пап……


- Ну, наконец-то. А то уже волноваться стал.  Смотри, как я тебя ждал. Настоящий оливье сделал, - гордо демонстрировал праздничный стол Филиппок.
- Да я сегодня по делам избегалась. Участковый, гаденыш, половину  аренды за квартиру себе забрал. Ну и что, что там бордель?  Зато платят всегда в срок.
- Не переживай, любимая, менты всегда были суками, не понимающими, что бордель – этот благо. Ну, давай скорей за стол, новый президент, или как там его пока? Уже начал речь…

Наполнив бокалы, семья Филиповых встретила  новый год. Он ей  подарил модель корабля  «Секрет» с алыми парусами,  а она в ответ сказала впервые в жизни:
-Я люблю тебя, Филиппок.

А потом, когда вся страна смотрела « Иронию судьбы», Гена  поставил их любимую кассету: «Объяснение  в любви»  и они, крепко обнявшись, были верны своей традиции.



Памяти Алексею Алексееву посвящаю….