Вместо предисловия

Владислав Лекторский ГЛАЗАМИ  ОЧЕВИДЦА (Вместо   предисловия) Многим из тех, кто в нашей  стране занимается фи- лософией,  известна хотя бы в общих чертах история с тезисами  о предмете философии, случившаяся  в   МГУ  в пятидесятые  годы.  Авторами  тех тезисов были  Эвальд Ильенков  и Валентин  Коровиков.  Связанная  с  ними  и их   произведением  история  тянулась  почти  два  года и   оставила  заметный   след   в  истории  отечественной философии.  Наша  книга  посвящена  подробностям тех событий  и  восстановлению  идей  молодого  Эвальда Ильенкова о предмете философии. Была   весна   1955   года,  Коровикова   уже  не   было   на факультете,  Ильенкова тоже.  Но волнения вокруг  дискус- сии   об их  тезисах   о  предмете  философии  еще не  утихли, наоборот,  были   в   самом,  можно  сказать,  разгаре.  Эвальд Васильевич   был  руководителем  моей дипломной  работы, и  у  меня вполне могли возникнуть трудности   при   защите, потому  что в той  дискуссии  я был  активным сторонником авторов  тезисов. Э.В. Ильенков мне  так и  сказал:  «Тебя   могут   завалить на   защите»   -  и  посоветовал   мне  сменить  научного  руко- водителя.  Тогда   на  факультете  после  долгого   отсутствия вновь  появился  Михаил  Федотович  Овсянников.  Как  мне рассказывал  Эвальд  Васильевич,   его  уволили   с   факультета  после  дискуссии  по  проблемам  истории  философии 1947  года. Сталин тогда  высказался в том роде, что немец- кая   классическая  философия есть  аристократическая  ре- акция   на  Французскую  революцию.  Овсянников же  пола- гал, что  это  неверно, какой  Гегель  аристократ...  В общем, Овсянникова  уволили  под каким-то предлогом  и послали в   Областной  педагогический  институт.  И только  весной 55-го   года   он  смог  вернуться   на  факультет,   на  кафедру истории  зарубежной  философии. Эвальд  Васильевич  по- звонил Овсянникову и велел  мне к нему  ехать. Михаил  Федотович  жил   где-то   на  Студенческой  ули- це,   в  каком-то  общежитии,  в  огромной  коммуналке.  Там он   обретался  в  захолустной   комнатенке.  Он  согласился стать  моим  научным  руководителем,  и я  смог  защитить диплом. Я  поступил   на  факультет   в  50-м   году.   Отчасти  это была  случайность.  Впрочем, вся жизнь состоит  из  случай- ностей, а потом оказывается, что  все  на самом деле  не так уж  и случайно. В школе я больше  интересовался  точными науками  и литературой.  Достоевского  стал  читать,  когда его  не  преподавали.  История  мне  тоже  была  интересна. Я вообще  собирался  поступать  на  исторический  факуль- тет  МГУ. Но в последний  момент что-то  меня остановило. Конечно,   повлиял  еще  и  Генрих  Батищев.  С  четвертого класса  я с ним учился  в  одном  классе.  Его  семья  перееха- ла  в  Москву  из  Казани, а отец  был  философом, причем  со странной  судьбой.  С одной  стороны,  вполне  благополуч- ный  человек, работал  в  ЦК ВКП(б), и все было  бы хорошо, если  бы  не  случайность,  которая  поломала  его  карьеру. А дело  было так. В начале  войны  Сталин в докладе  об Ок- тябрьской  революции,  говоря  о русской  нации, упомянул фамилию Плеханова рядом с именем Ленина. Все решили, что  таким  образом  Сталин  высоко  оценил  Плеханова,  все же  понимали, что  Сталин  ничего  зря  не  говорит.  Началь- В.  Лекторский,   [лазами  очевидца.  (Вместо   предисловия)                7 ником  управления пропаганды, где работал  Батищев, был Г.Ф.  Александров.  Он вызвал  Батищева  и поручил  ему  на- писать   статью  для  журнала  «Большевик»  с правильной оценкой   Плеханова.  Ну, Батищев  сел  и  написал  эту  ста- тью, она была  опубликована. Прочитав ее, Сталин вызвал Александрова  и  спросил: а  кто  такой  этот  Батищев?  «Он работает  в  ЦК, в  нашем   отделе»,   -  ответил  Александров. «Вы  меня  не  поняли, тов. Александров.  Вы  мне  скажите: он   большевик  или  меньшевик?».  И все. Достаточно  было такого вопроса, чтобы  стало понятно, что  Батищеву нель- зя   оставаться  работать  в  ЦК ВКП(б). Возможно, Сталину показалось,   что  это  меньшевистская  статья.  С. Батищева освободили  от  должности  в  аппарате  ЦК партии  и пере- вели  на  другую  работу. Шла  война, мой  отец  был  на  фронте, я  ходил   к Бати- щевым  довольно  часто,  Генрих  меня  приглашал.  Так что я   знал  его  отца. После увольнения  из  ЦК он все время бо- лел, то  в  одну  больницу  ездил, то  в  другую.  Работал  он в то  время  в  Плехановском  институте,   тогда   это  был  Мо- сковский   экономический институт.  Понятно, что  Генрих со  временем  заинтересовался  философией,  и,  помню, в восьмом или в девятом  классе  он меня спросил: «А ты чи- тал  "Анти-Дюринг?"  Я ответил, что  не читал.  «Образован- ному  человеку  не читать  "Анти-Дюринга"  стыдно...».  Так он  меня пристыдил, и когда  мы кончали  10  класс, Генрих сказал,  что  надо  идти  на философский факультет.  И я по- думал,  что, может  быть, это как раз мое место и есть. Родители,   конечно, слегка  удивились,  тем  более  что тогда   была памятная дискуссия  по «Истории философии» Александрова,  и  казалось, что  заниматься  философией  - опасное  дело. Я кончил  школу  с золотой  медалью,  поэтому  посту- пил   без  экзаменов, было  только  собеседование.  А  с Ген- рихом  Батищевым  заминка  произошла,  хотя   он  тоже  с 8                Страсти  по  тезисам медалью  закончил, только  не  с золотой,  а  с серебряной. Его тоже могли бы принять без экзаменов. Но не приняли, возможно,   из-за  отца.  Поэтому  Генрих  поступил  в Эконо- мический   институт,  где  преподавал  старший  Батищев, и только  через  год  ему   удалось   перевестись  на философ- ский   факультет,  поэтому  он  на  год  от  меня  отставал,  на год  позже меня закончил. Вот  так  я  в  1950   году   оказался  на  факультете.  И во многом  был разочарован. Дело в том, что я учился  в очень хорошей  школе, где   даже   во  времена  расцвета  сталиниз- ма нас не очень донимали разговорами  о Сталине. Я пом- ню  даже  такой эпизод. «Основы  дарвинизма»  -  был у нас такой   предмет   -   вел  у   нас  блестящий   преподаватель. 1948  год, сессия  ВАСХНИЛ, видимо, надо было  нам в голо- вы  вбивать  идеи  Лысенко.  Но учитель  сказал:   «Что  каса- ется  сессии  ВАСХНИЛ, возьмите  газеты,  почитайте, сами все поймете». А  в  Университете,  да,  там   Сталин  был   на  каждом шагу  - в курсах  диамата, логики, теории познания,  повсю- ду.  К тому  же  только  что  вышла  работа  Сталина  «Марк- сизм  и вопросы языкознания». Единственным    светлым   пятном  была   психология. Петр   Яковлевич  Гальперин  у  нас читал  прекрасные лек- ции,  он нам Выготского  излагал, и он же вел у нас семина- ры.   Но это было, конечно, исключение. И  вот  53-й  год.  Вскоре  после  смерти  Сталина  Эвальд Васильевич защитил диссертацию, и через какое-то время начался   его  спецкурс,  на  который я  записался. То, что  он нам   рассказывал  о диалектике  абстрактного  и конкрет- ного,   для  меня  было  чем-то  необычным, я  поначалу  не мог  этого  принять. От абстрактного  к конкретному - как это?  Ведь  всем известно, что опыт - это нечто конкретное, а  мышление  исходит  из  опыта... Я пошел  в  Горьковскую библиотеку  читать   диссертацию   Эвальда   Васильевича. В.  Лекторский,   (лазами очевидца.  (Вместо   предисловия)                9 Постепенно  все больше и больше  стал  понимать, насколь- ко  это  интересно, насколько это  непохоже  на тот  диамат, который  нам  втолковывали.  Для  меня  это  было  событи- ем, даже, я  бы сказал, откровением. И не только для меня, пожалуй, для  всей  нашей  группы. Первая   дискуссия   по  тезисам   была   в   54-м    году,   я учился  на  4-м  курсе.  Я там   даже   выступал.  Как ни стран- но  -  хотя  прошло уже  60  лет  -  все основные идеи  этих те- зисов я запомнил. Еще помню, что  было  очень  много лю- дей: битком забитая преподавателями  и студентами  ауди- тория.   Не  помню, было  ли  это  заседание  Ученого  совета или   просто  заседание  кафедры.  Может  быть,  и кафедры, но   поскольку  пригласили  массу  людей,  было  настоящее столпотворение, так что это стало  событием для  всего фа- культета.  Эвальда  Васильевича  знали, у  него было  немало сторонников,  какие-то преподаватели  ему  сочувствовали. А для  нас все  происходящее  было  ново и необычно. Выступал   Эвальд  Васильевич,  выступал  Коровиков. Не  помню точно, кто  вел  заседание, наверное, Т.И. Ойзер- ман.  В защиту  тезисов  он не выступал.  Хотя  мне казалось, что  должен  был  бы, потому  что  и Коровиков, и Ильенков были преподавателями  его кафедры  (сегодня я понимаю, что  Теодор  Ильич  никогда  не  разделял  идей  Ильенкова относительно  предмета  философии, хотя  ценил  Эвальда Васильевича   как  талантливого   человека   и  считал,  что сама  проблема,  поставленная  в  тезисах,  нуждается  в об- суждении).   Помню, как  выступали  некоторые  оппонен- ты  и  некоторые  сторонники. Сторонников, тех,  кто  вы- ступал  в  защиту  тезисов,  было,  конечно,  меньшинство. Среди  них  был  Александр  Зиновьев.  Потом  пути  Ильен- кова  и Зиновьева  разошлись,  но  тогда   их  многое  объеди- няло.   На  защите  диссертации  Зиновьева  Ильенков  вы- ступал  в его  поддержку,  хотя у  них разные позиции были, разное понимание логики «Капитала»,  но  тогда   они были 10                Страсти  по  тезисам союзниками.   На  обсуждении  тезисов  с  факультета   выс- тупал   еще  Г. Щедровицкий. Пришел  П.  Копнин,   он  не  ра- ботал  на  факультете,  он   тогда   стажировался  в  Институ- те  философии.  Еще  в  защиту  тезисов  выступал   А.   Арсе- ньев,  его  выступление  я запомнил. Он говорил  примерно так:  чего  вы  ссылаетесь  на  Ленина,  теорию  отражения, «Эмпириокритицизм».   Ведь   Ленин  после  «Эмпириокри- тицизма»  написал  «Философские   тетради»,   где  сказано, что  до  сих  пор  марксисты  не  поняли  Маркса, потому  что они   не читали   «Логику»   Гегеля,  и когда  он это  писал, он имел  в   виду   и себя  самого, раннего  Ленина, автора  «Ма- териализма  и эмпириокритицизма», это работа  незрело- го Ленина.  На него, конечно, накинулись... Из студентов  с защитой тезисов  выступал,  если мне не изменяет память, один только я. Но  в основном, конечно, была  ругань  в адрес  тезисов. Выступали  два   студента   с  критикой.  И не  удивительно, что  именно  их  приняли  потом  в  аспирантуру,  а  не меня, хотя  у  меня  была  рекомендация  еще  с самого  начала  пя- того  курса. В теоретическом  отношении тезисы, особенно по тем временам,  выглядели  мощно.  Основная  идея  состояла  в том, что  предмет  философии -  это теория  познания, тео- рия   мышления, учение  о мышлении...  Но с точки  зрения того,  что   было   тогда   принято,  возникало  откровенное противоречие. Во-первых, получается, что теория мышле- ния   и теория  познания -  это  одно  и то  же. У Ленина  тоже так  написано (диалектика, логика и теория познания - это одно и то же). А у нас принято было  думать  иначе: сначала чувственная  ступень  познания, потом  мышление появля- ется. А в тезисах  познание сводится  к теории  мышления. Кстати,   по  Гегелю  так  оно и есть.  Это один  из пунктов  те- зисов,  вызвавший  шквал  критики. Второй  -  объективная и   субъективная  диалектика.  Для  авторов  тезисов  -  нет В.  Лекторский,   (лазами очевидца.  (Вместо   предисловия)                11 между   ними  разницы.  А  нам  же  внушали  иное,  подчер- кивая   различие,  несовпадение:  субъективная  диалекти- ка   -  в  голове  человека,  а  объективная  диалектика  -  уче- ние   о  мире, о  процессах,  которые  в  мире  происходят.  Где у  вас  это  все  в  тезисах?   Пропадает  куда-то.  А  еще  учение о   формации, о  классовой  борьбе  -  ведь  это  же  главное  в марксизме.  Партийность в философии... Это были  пункты демагогические.  Но в контексте того, как понималась в то время  философия, на  подобные  обвинения нелегко  было отвечать.  Так что  тезисы  были уязвимы. Я помню, как отвечал  Эвальд  Васильевич  на вопрос о соотношении   диалектики  объективной  и  субъективной. Смысл тезисов  в том, что  здесь  есть  совпадение.   Ведь  за- коны   мышления  -  это   «съемка»   законов  бытия,  именно в   мышлении  законы  бытия  выделяются  в  чистом  виде. Изучая  мышление,  мы  тем  самым  изучаем  объективные законы   мира. И ведь  Эвальд  Васильевич  на самом  деле   от этого  принципиального  пункта  тезисов  никогда  не  отка- зывался. Я имею  в  виду   его  последующие  работы,  в  част- ности,   у  него  была  опубликована  замечательная   статья о   тождестве   бытия  и  мышления. Я в  то  время  уже  рабо- тал  в  Институте  философии. Был  скандал  в  связи  с этой статьей:  как это бытие  совпадает  с мышлением?  На самом же  деле   идея  тождества  принципиальна. Бытие, конечно, есть,  и оно  не зависит  от  мышления.  Но всеобщие  харак- теристики  бытия и способ мышления совпадают.  То, что в мышлении   не совпадает  с бытием  -   изучают   психология, психопатология,  но это уже  не предмет философии. Время  шло, начался  новый  учебный  год:   1954-1955. Эвальд   Васильевич   и  Валентин   Иванович   продолжают вести  занятия.  Новый  этап  поношения  тезисов  начался уже  с весны   55-го  года,  когда  на факультете  появилась ко- миссия   ЦК  КПСС.  Это  было  следствием  партсобрания, на котором  выступили  с «крамольными»  идеями  некоторые 12                Страсти  по  тезисам наши   студенты   и  аспиранты.  Об  этом  партсобрании  вы прочитаете  в нашей книге, а пока я расскажу  об  одном из выступавших.  Это Андрей  Могилев, я  его  хорошо  знал, он был  парторг  нашего  курса.  Участник  войны, сталинский стипендиат.  После  выступления  на  том  знаменательном партсобрании  его  исключили  из партии, не допустили  до защиты диплома.  Он  ходил  жаловаться  к Е. Фурцевой, она тогда   была  секретарем  Московского  горкома.  До  поступ- ления   на  факультет   он  некоторое  время  работал   стро- ителем,  поставил  какие-то  рекорды  и  был   представлен Фурцевой. И она ему  помогла:  его  восстановили  в партии, правда,  с  выговором,  диплом  он  с  горем  пополам  защи- тил.  Она же  его устроила  работать  на стройку  кинотеатра «Стрела»,   он  был  сначала  строителем,  а  потом  и  первым директором  этого  кинотеатра.  Через  десять  лет  с  него сняли  выговор. В студенческие  годы  Могилев нам казался таким  ортодоксом,  ни в какие дискуссии  философские он не   лез,  такой  был  благополучный  и  проверенный  чело- век, и вот  поди ж ты... Когда работала  комиссия, она, конечно, и про дискус- сию  прознала,  про  «гносеологов»,   к  которым  меня  тоже причисляли.  «Гносеолог»  - это  чуть  ли  не враг  народа. Но ведь  история  с тезисами  имела  колоссальное  влияние на всю  нашу  философию.  Рождалась   по-настоящему  фило- софская   проблематика,  противостоящая   догматической интерпретации  «объективной  диалектики»,  которой  нас учили,  и  которая  на  деле   расшифровывалась  как  учение Лысенко о видообразовании, учение  Павлова о рефлексах, как   совокупность  примеров  из разных  областей  знаний, а философ  должен  был  доказывать,  что  все  это  и есть  про- явления   объективной  диалектики.  Но  в  этом   случае   не нужна  никакая  философская  деятельность.  А  Ильенков с  Коровиковым  своими  тезисами  открыли   такую   сферу, такое  новое  интеллектуальное  пространство,  где  можно В.  Лекторский.   Глазами очевидца.  (Вместо   предисловия)                13 работать   философам,  и  по   существу   сама  философская жизнь  после этого  становилась  другой. Когда  у  нас  писали  историю  советской  философии в 70-е  годы,  один автор  представил  события  50-х  и  60-х  го- дов  как противостояние  двух   направлений -  онтологиче- ского и гносеологического.  На самом  же  деле  это  была  не дискуссия  онтологов  с  гносеологами,  она  была  совсем  о другом.   Это  было  противостояние  людей,  которые  зани- мались  настоящей  философией, и  тех,  кто  никаких  идей не  имел, кроме одной - отстоять  свое существование,  свое положение, продемонстрировать  свою  ортодоксальность. А что касается  Эвальда  Васильевича, то, насколько я пред- ставляю  его  понимание  философии, он  от принципиаль- ных положений Тезисов не отступал,  хотя  в некотором от- ношении  расширил  их понимание.