Натюрморт стремящийся к розовому

Тетивой акварельного сна, из
полыни и гофробумаги,
заплетённой

в веревочку

звуками баю-бай, по пути: не
ведущему вверх, не из
грек в варяги,

застревая,
как

взгляд в закате, горел фонарь.
Эта лампочка чувств
выводила

бемолем в
темень
по

прожилкам глагольных азбук
слова твои, свои крылья
вонзая в ночь,

словно
в

землю лемех, разлетались они
по ветру, как мотыльки.
Затвердевшее

небо царапало когтем спину и
свернувшись калачиком
на простынях

земля,

бормотала во сне непонятное:
сгину, сгину – обугляясь
до нитки в

протуберанцах
огня.

Город тих и лишь скрипы авто
и коленных суставов,
будоражили

длинные улицы бронзой звеня
и стеклянные взгляды
скрывались

под бельмами

ставен, на соцветиях герани от
солнца ожоги храня.
Равнодушие

голоса

можно сравнить с отречением –
запоздалые сумерки
плавят в

ретортах песок. Ожидание – есть 
механизм золотого
сечения,

разделивший

пространство и время наискосок.
Где же ты, где же ты в
этой ветреной 

ночи

бродишь, заплутавшие звёзды –
подброшенных крошек
горсть. И

руками свинцовые тучи на небе
разводишь, пробираясь
украдкой

в

мой дом, как заждавшийся гость.
Проходи, будь как дома,
изгибами

венского стула напои свои ноги –
апрельской воды вуаль.
И молчанье

храня

в тихом взгляде устало-сутулом,
ты заполнишь мой сон
собой, как


цветущий
---
миндаль.