Романтик реализма?

         
                размышления о романе Тургенева «Новь»



















Главный герой романа, Алексей Нежданов, как сейчас бы сказали, имел несчастье родиться с неустойчивой психикой. А такие люди не могут быть счастливы по определению. Как бы ни сложилась их жизнь. Они терзаемы внутренними противоречиями, истощают свою нервную систему из-за обилия раздражителей, которые особенно сильно действуют на таких больных. Человеку внутренне стабильному, устойчивому это трудно понять. Пронзительный образ Нежданова, покончившего с собой в начале взрослого жизненного пути, не оставляет равнодушным ни читателей, ни критиков.

Ему дана жизнь, но он не знает, что с ней делать, и как вписаться в нее со всей свой внутренней исковерканностью, изломанностью, где гармония для его болезненно чувствительных нервов. И, как это часто бывает, человек с тяжелой депрессией видит только один выход – ощущает это умом, каждой клеточкой своей нездоровой души.

Тогда такой психический склад называли аристократическим: «Он был ужасно нервен, ужасно самолюбив, впечатлителен и даже капризен; фальшивое положение, в которое он был поставлен с самого детства, развило в нем обидчивость и раздражительность, но прирожденное великодушие не давало ему сделаться подозрительным и недоверчивым. Тем же самым фальшивым положением Нежданова объяснялись и противоречия, которые сталкивались в его существе». Не случайно Тургенев сделал главного героя аристократом по рождению – незаконным сыном князя и гувернантки.

Нежданов живет во времена, когда эстетизм, утонченность, рафинированность не в моде. Отсюда – его внутренний разлад, разлад с эпохой. Нужно быть проще, грубее, стремиться «в народ», «опроститься», как выражаются простолюдины того времени, слиться с толпой, понять ее и найти смысл жизни в борьбе за равные права всех сословий. Это считалось самым достойным для образованного молодого человека. Долгом перед святым делом революционной борьбы.

Но никто не знал, как именно нужно добиваться этой цели. Тургенев показывает барчуков и барышней, которые стремятся стать полезными народу и воюют против сословных предрассудков и привилегий знати. Они находят устройство общества несправедливым. И хотят принять участие в этой борьбе, принести себя в жертву, все отдать – в порыве восторженного упоения.

Общество действительно было устроено вопиюще несправедливо. Но каким образом можно было это изменить? Тургенев, видимо, относился к людям, которые верили в постепенность перемен и боялись всяческой внезапности, видя в ней только зло. Таков другой основной персонаж – Соломин. Человек уравновешенный – вот в чем его сила. Отсюда – естественность, трезвомыслие, спокойствие, умение применить свои способности на деле, прекрасная вписанность в жизнь.

Нежданов – «лишний человек», какие бывают не только в высшем сословии, а и в народе: «Помнишь, была когда-то – давно тому назад – речь о «лишних людях», о Гамлетах? Представь: такие «лишние люди» попадаются теперь между крестьянами! Конечно, с особым оттенком… притом они большей частью чахоточного сложения. Интересные субъекты – и идут к нам охотно; но собственно для дела – непригодные; так же, как и прежние Гамлеты». Это слова Нежданова – из письма другу. Такие люди подспудно ищут опасности, чтобы покончить с жизнью: «Право, мне кажется, что если бы где-нибудь теперь происходила народная война – я бы отправился туда не для того, чтобы освобождать кого бы то ни было (освобождать других, когда свои несвободны!!) – но чтобы покончить с собою…»

Финал произведения угадывается в самом начале: «Грусть, овладевшая Неждановым, была то чувство, присущее всякой перемене местопребывания, чувство, которое испытывают все меланхолики, все задумчивые люди; людям характера бойкого, сангвинического, оно незнакомо: они скорей готовы радоваться, когда нарушается повседневный ход жизни, когда меняется ее обычная обстановка». В любой перемене, даже, на первый взгляд, радостной и положительной, человек его темперамента видит новые опасности – раздражители для легко уязвимой, хрупкой психики, которая неизвестно, как отреагирует на них. В результате люди такого склада до такой степени устают от самих себя, что начинают мечтать о том, чтобы жизнь закончилась. Потому что только в смерти они обретают покой.

Нежданов пытается полюбить – девушку по имени Марианна. Они оба одиноки, положение их двусмысленно (она – дочь осужденного и опозоренного отца, он – незаконнорожденный), отчасти поэтому увлечены идеей революционной борьбы. И свое желание изменить жизнь, найти родственную душу хоть в ком-то принимают за первую любовь. Впрочем, Нежданов, у которого никогда не было ни сестры, ни подруги, осознавал это более отчетливо, чем Марианна. Его порыв броситься к ее ногам – это отчаяние одиночества, а не нахлынувшая страсть: «И ведь представь: заикнись я словом о женитьбе – она бы сейчас согласилась, и поп Зосима выступил бы на сцену – «Исайя, ликуй!» - и все как следует. Только от этого мне бы не было легче – и НИЧЕГО БЫ НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ… Куда ни кинь – все клин! Окургузила меня жизнь, мой Владимир, как, помнишь, говаривал наш знакомый пьянчужка-портной, жалуясь на свою жену».

На короткое время эта дружба заставила его поверить в лучшее, но луч надежды быстро угас, и Нежданов понял, что он занимается самовнушением, обманывает себя.

На душе у него не становится лучше рядом с этой девушкой, которая его не понимает, хотя и умна, и добра, но не знает таких внутренних тревог и терзаний, это более ясная, здоровая и цельная натура, устроена она проще:

«- Марианна… Я преклоняюсь перед тобою… а ты жалеешь меня – и каждый из нас уверен в честности другого: вот настоящая правда! А любви между нами нет».
И тяжко Нежданову ловить ее доверчивый взгляд, убеждать самого себя, что он нашел смысл жизни в отношениях с нею, в деле, для которого оказался непригодным:

«- Вся беда моя вот в чем. Маркелова, говорят, мужики побили; он отведал их кулаков, они помяли ему бока… Меня мужики не били, они даже пили со мною, пили мое здоровье… но душу они мою помяли, хуже чем бока у Маркелова. Я был рожден вывихнутым… хотел себя вправить, да еще хуже себя вывихнул. Вот именно то, что ты замечаешь на моем лице».

Тургенев показывает, как смешны и нелепы потуги вчерашних студентов вписаться в народ и призвать его к борьбе за свои права. В то же время устами Нежданова он, возможно, выдает свои чувства:

 «- Я думал прежде, - продолжал Нежданов, отняв руку от глаз, но уже не глядя больше на Марианну, - что я в самое-то дело верю, а только сомневаюсь в самом себе, в своей силе, в своем уменье; мои способности, думал я, не соответствуют моим убеждениям… Но, видно, этих двух вещей отделить нельзя – да и к чему обманываться! Нет – я в САМОЕ ДЕЛО не верю».

Для чего он был рожден? Нежданов не мог не сочувствовать всем угнетенным – он слишком тяжело осознавал свое собственное двусмысленное положение побочного сына аристократа, которому не место рядом с законными отпрысками знатных семейств. Негодовал на несправедливость права рождения, которое определяло судьбу человека вне зависимости от его достоинств и способностей. Он, как и многие народовольцы, создал в своем воображении идеализированный образ человека из народа, пытаясь поверить в то, что все лучшие человеческие качества – в этом угнетаемом веками сословии. Но столкновение с реальным народом, который откровенно скептически воспринимал таких, как Нежданов, заставило его усомниться в том, что люди эти в своем большинстве ХОТЯТ перемен: «О, как я проклинаю тогда эту нервность, чуткость, впечатлительность, брезгливость, все это наследие моего аристократического отца! Какое право имел он втолкнуть меня в жизнь, снабдив меня органами, которые несвойственны среде, в которой я должен вращаться? Создал птицу – да и пихнул ее в воду? Эстетика – да в грязь! Демократа, народолюбца, в котором один запах этой поганой водки – «зелена вина» - возбуждает тошноту, чуть ли не рвоту?..»  А натурой он был неустойчивой и нетерпеливой – ему хотелось внезапности, спокойно выжидать, как Соломин, Нежданов был не в состоянии.

Эволюция? Но когда это будет… А Нежданов живет сейчас – каждый день, каждую минуту. И что ему делать с собственной жизнью, которая оказалась никому не нужна? Он в силу природных качеств совершенно не пригоден для революционной борьбы и не в состоянии «опроститься», как бы это ни было модно для людей его поколения. Нежданов осознавал, что товарищам своим, как и народу, он может только навредить, а не помочь. И глубокая тень заслонила в его душе все хорошее, что он успел испытать в течение своей короткой жизни.

Угроза ареста оказалась поводом, чтобы как можно быстрее принять меры. В своем предсмертном письме Нежданов признается: «Я другого выхода не нашел. Я не умел ОПРОСТИТЬСЯ; оставалось вычеркнуть себя совсем».

Люди, продолжившие дело борьбы, не узнают об этих словах самоубийцы: «Ба, ба, ба! как же это я в ПРЕДСМЕРТНОМ письме ничего не сказал о нашем великом деле? Знать, потому, что перед смертью лгать уже не приходится… Марианна, прости мне эту приписку…  Ложь была во мне, - а не в том, чему ты веришь!» Возможно, они будут его идеализировать на свой лад, видя мученика борьбы за идею, который не выдал властям своих товарищей – не в пример другим. Вот уж насмешка судьбы.

Тургенев дает понять, что реальная жизнь, а не фантазии – для таких, как Соломин: «Уравновешенный характер, думалось ему, - вот что; обстоятельный, свежий, как говорила Фимушка, крупный человек; спокойная, крепкая сила; знает, что ему нужно, и себе доверяет – и возбуждает доверие; тревоги нет… и равновесие! Равновесие!.. Вот это главное; именно, чего у меня нет».

Но без трагической фигуры Нежданова не было бы романа.  Его письма далекому другу, типичные для предшествующей эпохи романтизма, в которых он раскрывается так, как не может это сделать в непосредственном общении с кем бы то ни было, - лучшие страницы этого произведения. Горькая ирония, безжалостное самобичевание и отчаянное желание найти хоть какой-нибудь выход: «Сам чувствую, что не гожусь. Точно скверный актер в чужой роли».

И друг, как подчеркивает Тургенев, - не столько реальный человек, сколько существующий в воображении Нежданова некий Образ Идеального Друга. Письма его, по сути, – разговоры с самим собой.

Романтиком реализма назвал его Паклин – видимо, в уста этого язвительного персонажа-наблюдателя была вложена авторская заветная мысль.